Шрамы мирного времени

      — Это не то, о чем мы договаривались.       Мать-Исповедница рассеянно перебирала текст прошения, пришедшего в Народный Дворец несколько часов назад. Ее глаза бегали по нему, спускаясь с одной строчки на другую, и с каждой новой секундой ее вид становился все серьезнее, напряженнее, и одновременно с этим печальнее.       Эд выучил текст за все те разы, когда он перечитывал его. Ему хотелось убедиться, что он ничего не упустил, ведь это был первый случай, когда прошение было подано на его имя. Он уже чувствовал свою принадлежность к этому делу и испытывал личный интерес, так что скрывал энтузиазм с большим трудом.       — Это очень сложное дело, Эд. Здесь замешан Андерит и его элита, а они никогда не жаловали ни Империю, ни нашу семью.       — Но они добровольно вступили с нами в союз, разве нет?       Эддард окинул взглядом сначала мать, затем отца. Мама была слишком поглощена анализированием информации, чтобы одарить его своим вниманием, а отец встретил его взгляд с готовностью.       — Далтон Кэмпбелл был на нашей стороне, хотя и метался между двумя лагерями какое-то время.       — Но ведь именно его убили, — вымолвил юноша. Он слишком поздно понял, что его непонимание не играет ему на руку.       Ричард кивнул. Все стало ясно без дальнейших расспросов.       — Прими это на веру, сын: Андерит терпит нас, но не любит и не уважает. Так же он относится к тем, кто с нами на одной стороне. Далтон был в их числе, и, вполне может быть, на него просто вылились последствия закончившегося терпения андерцев.       Эддард опустил взгляд, скользя им по безупречному мраморному полу. Ни единого скола, все камни — целехонькие и блестящие. Разумеется, каким еще может быть кабинет его родителей? Стены здесь морозно белые, на окнах — тяжелые серебряные занавеси с золотой окантовкой, словно выплавленные из металла, а за ними блестит льдистое голубое небо со свинцовыми облаками.       Его родители сливались с таким окружением, когда возвращались к ролям лорда Рала и Матери-Исповедницы. Эд старался быть под стать им, но иногда он справлялся с эмоциями с трудом.       — В отчете сказано, что это несчастный случай. Возможно, кто-то подстроил это из личных мотивов, — предположил юноша.       — Андерцы способны убить исключительно из неприязни, но не Далтона Кэмпбелла. Не таким способом. Слишком много всего поставлено на карту, и ошибка слишком очевидна. Это дело требует особой осторожности.       — Но они попросили о помощи нас! Почему я не могу помочь им и заслужить их уважение? Вы говорили, что, когда мне исполнится пятнадцать лет, настанет время моей первой Исповеди, и я готов.       Мама покачала головой, и теперь ее внимание было всецело посвящено отцу и самому Эду.       — Твой долг как Исповедника — помогать всем, кто нуждается в тебе. Но это дело касается смерти высокопоставленного лица, Суверена, — мама особенно надавила на титул, призывая Эддарда вспомнить, о ком они говорят.       Эддард знал всю правительственную иерархию крупнейших стран Срединных Земель, поэтому испытывал раздражение: ему можно не напоминать, что Суверен важен для андерцев точно так же, как для д’харианцев — их Магистр.       — Если ты допустишь ошибку, на тебя ляжет весь груз ответственности за разрушенную судьбу. И наш предполагаемый преступник — вовсе не последний человек в Андерите.       — Исповедь — всегда ответственность, вне зависимости от личности преступника. Вы беспокоитесь о том, как это повлияет на политику, — Эд скрестил руки на груди, глядя на родителей испытующе и отчасти с укором. Они не стали отнекиваться, но и подтверждать его догадку — тоже.       — Я поеду в Андерит и проведу Исповедь.       — Мама!       — Эд, это дело не так просто, как кажется. Мне понадобится несколько дней, чтобы разобраться с ним на месте и не допустить, чтобы пострадал невиновный, — ее тон немного смягчился, — но ты можешь поехать со мной. Я буду благодарна за помощь.       Воодушевление Эддарда схлынуло и оставило за собой лишь горькое разочарование. Это был его шанс доказать своему народу, что он не был жадным до власти чудовищем! Юноша не ожидал, что родители так просто свяжут ему руки и лишат права голоса.       И почему отец молчал? Почему он не встал на его сторону?       Эд заглянул в лицо отца, строгое, с жесткими чертами и острым взглядом серых глаз, проникавших глубоко, словно острие меча. Отец никогда не порицал его за непослушание или несогласие, если у Эддарда была иная точка зрения. Они могли спорить, ведь в споре рождалась истина, но никогда не обижались друг на друга. И сейчас он ждал, давая сыну возможность высказаться.       — Я хочу доказать вам, что я достаточно взрослый, чтобы постоять за себя и взять часть ваших обязанностей.       — И?       Лорд Рал выжидающе глядел на него. Было что-то еще.       — Люди должны увидеть, что я не монстр. Как иначе доказать это, если они встречают меня только во Дворце? Кажется, будто я заперт в четырех стенах ради их безопасности!       Мама покачала головой.       — Никто не видит это таким образом. Ты — наследник престола, боевой чародей и Исповедник. Тебе нужно учиться магии и управлению Империей, поэтому у тебя остается мало времени на путешествия.       — Я хочу встретиться со своим народом, — отчеканил Эд, решительно делая шаг вперед. — Они должны знать, что моя магия будет служить им и вершить правосудие, а не станет орудием террора.       Кровь тиранов текла в венах его предков на протяжении многих поколений. И со стороны отца, и со стороны матери в него влились гены безумия и наследственная способность внушать ужас. С самого детства люди боялись быть исповеданными им, хотя д’харианцы справлялись со своими страхами лучше остальных: они видели в нем лорда Рала и держателя уз, но в глубине души боялись так же, как и любого другого Рала до его отца. Он хотел изменить это. Он должен был доказать, что они не правы.       — Если таково твое желание, мы отправимся в Андерит завтра. Я буду сопровождать тебя в качестве твоего волшебника и советчика.       Эддард удивленно воззрился на отца. Он едва заметно улыбался.       Ричард переглянулся с Кэлен, и она стойко выдержала их зрительный контакт. Ее сын и муж смотрели одинаково, одним и тем же стальным взглядом, пригвождавшим к месту. В свои пятнадцать Эд уже был выше многих сверстников, но в остальном в нем стали угадываться гены Кэлен: его движения обладали ленивой грацией хищника и намекали не на силу, а на ловкость и гибкость. Гордо выпрямленная спина и вздернутый подбородок выдавали в нем обладателя магии Исповеди, но взгляд… этот взгляд мог принадлежать только Ралу.       Кэлен была единственной женщиной в мире, умевшей справляться с двумя Ралами одновременно (если к ним присоединялся и Натан, то с тремя), но знала, когда стоит уступить. Она взвесила доводы Эда и все же согласилась, хотя и с тяжелым сердцем, ведь знала, что без ее согласия Ричард не примет это решение.       — Не так далеко от Андерита есть колодец Сильфиды. Я отдам распоряжение, чтобы там нас встретил отряд из солдат, стоящих гарнизоном неподалеку. Вместе мы доберемся до столицы за несколько дней.       — Спасибо, отец, — Эддард выпрямился, чувствуя какую-то странную необходимость отсалютовать ему, словно солдат Когорты, удостоенный более высокого звания.       Он с трудом сдержался, напомнив себе, что надо уметь контролировать эмоции. Точно так же он поступил, когда, взглянув на маму, постарался не выдать обиду, вцепившуюся в горло крепкой хваткой. Ее мотивы были понятны, и все же…       — Возможно, Лора захочет присоединиться к вам. Я слышала, что она где-то неподалеку вместе со своими телохранителями.       Выражение лица Эддарда буквально кричало о его несогласии, но она искусно пропустила его мимо глаз, даже когда взглянула на Эда с самой невинной улыбкой из возможных. Скрывать обиду от Матери-Исповедницы, тем более будучи ее сыном, оставалось непосильной задачей.       — Хорошая идея, — отец подыграл ей, явно намекая, что не позволит Эду дуться. — Я давно не видел ее.       Исповедник был бы рад не видеть названную сестру еще дольше. Вне ее присутствия он хотя бы мог дышать полной грудью.       Эд тяжело вздохнул и через силу приободрился. Победа в споре все равно была за ним.              

***

      — Мама?       Кэлен подняла взгляд от книги и взглянула на сына.       — Только не говори, что я уже читала тебе об этом приключении Бонни Дэя, — она устало улыбнулась, увидев, что сын явно мялся, не зная, стоит ли указывать на очевидное.       — Раза три, — хихикнул Эд. — Я знаю начало на-и-зусть.       Ему казалось, что мама иногда сама не различает, что читает. Эд не винил ее: он видел, что мама старалась, даже имитировала голоса героев, но иногда она просто уставала.       — Тогда о чем тебе рассказать?       Она поднялась на один уровень с Эдом и подоткнула ему одеяло.       — Расскажи про исповедь.       Кэлен вскинула брови, удивленно глядя на сына. Она говорила с Эдом про его дар уже достаточно много раз, но касалась его лишь в том ключе, который был полезен для ребенка. Она объясняла ему, что магия — это неотъемлемая его часть, и способность управлять ею придет к нему, когда он будет готов.       Но он был так юн и тянулся ко всему неизведанному, тем более, что флер таинственности, связанный с этой его стороной, окружал его с самого детства. Пока дар боевого чародея не проявлял себя, Эд думал о нем в гораздо меньшей мере.       — Что ты хочешь знать?       — Ты правда расскажешь? — с недоверием спросил он. Кэлен усмехнулась.       — Правда-правда. Я никогда не вру тебе, помнишь?       Эд расслабился и поднял взгляд, скользя им по узору на темно-синем балдахине, похожем на ночное небо. Он знал, что нужно спросить о главном, чтобы не терять такую возможность. Что было важнее всего?       — Что ты чувствуешь, когда исповедуешь кого-то?       Мама задумалась, всерьез и надолго. Неужели, это так сложно описать?       — Когда ты собираешься выпустить магию, время словно останавливается. Это происходит в одно мгновение: если ты уже касаешься человека, он ни за что не успеет уйти. В твоих руках словно оказывается все время мира.       — Я стану повелителем времени? — глаза Эда вспыхнули энтузиазмом.       — В каком-то роде, — она улыбнулась. — А момент, когда ты выпускаешь силу…       — Это больно? — с интересом, но без признака страха спросил он.       Даже если больно, какая разница? Он — повелитель времени!       — Нет, вовсе нет. Это даже приятно, в своем роде. Но когда ты выпустишь силу, ты почувствуешь себя опустошенным. В первые разы я теряла равновесие от неожиданности, потому что мне казалось, что меня лишили опоры.       Эд чувствовал свою магию, как чувствовал собственные конечности. Он мог ощущать, как она вскипала в нем, когда он злился, но и сдерживать ее было просто. Это была часть его. Каково это — лишиться ее, пусть даже на короткое время?       — Когда ты станешь старше, ты используешь свою магию на мне. Ты должен испытать отсутствие сил, чтобы понимать, когда стоит выпускать их для защиты.       Эд был ошеломлен. Он не мог представить, что мама была готова отдать ему свою душу и беспрекословно подчиняться. Конечно, тогда он сможет отменить все дурацкие занятия и больше ездить верхом, фехтовать и бегать по Дворцу, но это ощущалось крайне неправильно. И странно. Быть не может, что она допустит такое!       — Но я тебя исповедаю!       Кэлен покачала головой.       — Нет, не исповедаешь — поверь мне.       — Потому что ты тоже Исповедница?       — Потому что я и так люблю тебя, Эд, — она улыбнулась, гладя его по щеке. — И потому что я Исповедница.       Когда страхи отошли на второй план, в мальчике взыграло любопытство.       — Как это делается?       — Тебе хватит простого прикосновения. Возможно, когда ты вырастешь, ты сможешь использовать магию даже на расстоянии, но это требует усилий.       — Ну ничего себе… — Эд натянул одеяло повыше. Он правда мог сделать подобное? — А ты так можешь?       Она кивнула. Эд подскочил с постели и сел, глядя на маму сверху-вниз. Она все так же лежала, подперев щеку раскрытой ладонью. Подумать только, как спокойно она рассказала такую новость!       — Как? Пожалуйста, скажи как!       Наверное, надо прочитать заклинание. Или разучить какое-то движение. Может, спеть? Если так, Эд научится, но вот его голос… мама красиво поет, значит, ему достался голос отца.       Кэлен взяла его за руку. Когда Эд подумал, что сейчас она покажет ему какой-то особенный жест, она вдруг просто улыбнулась, беря его за руку.       — Сила — не здесь, Эд, — она сжала его маленькую ладонь. — И даже не здесь, — она указала на ту точку в груди, где он ощущал биение своего сердца, — а здесь.       Она коснулась его лба кончиками пальцев и задержала их на мгновение.       — В моей голове? Но я ее там не чувствую!       — Не в голове, милый — в твоем разуме. Когда ты подчинишь свою магию разуму, ты все поймешь.       Эд поверил, но не до конца. Что мог разум? Хороводы мыслей и слов, снов и воспоминаний, идей и вопросов — неужели они значили больше, чем все остальное?       Но раз мама так говорила, он постарается понять, что именно она имела ввиду.       — Знаешь, что самое полезное для разума?       Эд покачал головой. Мама хитро улыбнулась.       — Сон, милый. Так что ложись спать.       

      ***

      Эддард часто вспоминал этот разговор. Ему казалось, что со временем его части разбились на кусочки, похожие на мозаику, и опустились на разные глубины его памяти. Некоторые фразы настолько прочно въелись в его сущность, что он уже не видел маму, вспоминая их. Он лишь слышал эти слова.       «Когда ты подчинишь магию разуму, ты все поймешь»       Он хотел понять. Но разум уступал волнению, накатывавшему от одного вида огромных башен Домини-Диртх, окружавших Андерит защитным кольцом. По сравнению с ними он чувствовал себя маленькой никчемной песчинкой, затерявшейся в пустыне.       Папа остановил коня и подождал Эда, чтобы поравняться с ним. Его вороной бодро шагал навстречу мрачно нависающим башням и неизвестному, чуждому городу. Отец, казалось, совершенно не тревожился.       — Твое волнение — это нормально, Эд. Это признак того, что тебе не все равно.       — Маме тоже не все равно, но ее Маска держится покрепче моей.       — Она потеряла всех своих сестер и стала самой молодой Матерью-Исповедницей в истории. Маска была ее единственным способом выжить, но ты не обязан проходить тот же путь.       — Маска — это традиция Ордена. Как я могу отказаться от нее?       — Пока твои сестры не подрастут, вы двое — и есть Орден, — отец гордо улыбнулся. — Никто не запрещает вам создать новые законы.       Вряд ли кто-то правда рискнет запретить им, в этом отец прав. Но Эду всегда было комфортнее сохранять дистанцию. Он не хотел показывать свои эмоции людям, которые могут в один миг обвинить его в том, что он отнял жизнь у невинного.       Нет, он не откажется от Маски. Пока нет.       Конь Эддарда артачился тем сильнее, чем ближе они подходили к Домини Диртх. У гнедого жеребца был трудный характер и не самые крепкие нервы, но Эд всегда умел справляться с такими (Создатель ведает, этот гнедой был первой лошадью, которую он выездил, и выездил так, что никто другой не рискнет сесть на него). Его сердце откликалось только на психически нестабильных особей, это знали все, включая командиров кавалерии, которые периодически просили его заездить очередного особо буйного, но перспективного коня для д’харианской армии.       Эд выслал его вперед шенкелем, но гнедой совершенно не желал подчиняться. Исповедник ощущал магию, исходившую от этих конструкций, и прекрасно понимал своего верного напарника, но такое поведение было неприемлемо. В армии его бы уже хорошенько отхлестали, а-то и списали со счетов, но терпения Эда до сих пор хватало на его воспитание. Он набрал повод и ударил шенкелями по бокам, и гнедой вдруг подсел на задние ноги и начал ошалело перебирать ими, не сдвигаясь с воображаемой линии на песке, отделявшей их от Домини Диртх.       Эд почти решил ударить его шпорами, но, увидев то, как спокойно отец смотрит на это маленькое противостояние, остановился и передумал. Он словно говорил ему: «ну и чего ты добиваешься?»       Исповедник отключил эмоции и повернул свои мысли в совершенно другое русло. Вместо удара, Эддард наклонился и огладил коня по шее. Он слышал его шумное напряженное на протяжении нескольких минут, но не отказался от своего решения. Эд был готов снять страх с помощью магии, но не пришлось: в следующий же раз, когда Эд ненавязчиво подтолкнул его вперед, даже не подобрав повод, он согласился перешагнуть эту черту.       Поравнявшись с отцом, юноша заметил улыбку на его лице. Она исчезла так же быстро, как появилась, но Эд вдруг почувствовал прилив уверенности.       — Видишь? Ты справишься, если будешь думать. Это у тебя неплохо получается.       В один миг подростковая угрюмость Эддарда отступила, и он усмехнулся.       — Мама говорила мне нечто похожее. Но, кажется, теперь она не так уж и верит в меня.       — Она всегда верила в тебя, Эд. Просто она беспокоится и хочет уберечь тебя от чего-то потенциально опасного.       — А ты, что же, не беспокоишься?       Отец не ответил, но Эд прочитал все по его лицу. Он мысленно признался самому себе, что вопрос был очень глупым. В конце концов, ведь именно отец отправился с ним на другой конец Нового Мира.