The Queen and Her Knight

С годами Мэва поняла, что скорбь бывает разной. В первые месяцы после того, как они с Рейнардом прекратили свои встречи, она чувствовала себя отделенной от остального мира. Совершенно отрезанной; словно ее от остальных разделяла стеклянная стена. И хотя она чувствовала себя опустошенной, слезы все равно текли постоянно, она винила в этом беременность, и к счастью, никто не стал задавать вопросов. Страх, который не давал ей уснуть по ночам, заставлял молиться всем богам, которых она знала, чтобы ребенок не был похож не на того мужчину, а затем облегчение, которое она почувствовала, когда родила чудесного мальчика с золотыми волосами, который был так похож на мать, что никто не подумал посмотреть на сходство с его отцом. Это были единственные эмоции, которые она ощущала за долгое время. Каким-то образом, ей удалось вытащить себя из этого туманного состояния. Она нашла свою цель в постепенном увеличении своей власти и влияния, необходимых ей для того, чтобы играть более значительную роль в управлении двумя королевствами. Регинальд, который начал относиться с большим уважением и доверием к своей жене, был счастлив поручить ей некоторые дела, которыми сам заниматься не желал. Постепенно, Мэва вновь обрела удовлетворение, и может, даже счастье. Радость того безрассудного лета теперь казалась сном, недосягаемым блаженством. Не помогало и то, что ей приходилось сталкиваться с Рейнардом день ото дня; он все еще был верной, вездесущей правой рукой Регинальда. Разговаривать с ним, смеяться с ним, притворяться, что ничего не произошло было пыткой, и прошло много времени, прежде чем она стала менее болезненной. В каком-то смысле, после смерти Регинальда стало легче. Напряжение между ними ослабло, оба теперь могли вздохнуть спокойно, ведь старый страх разоблачения прошел. Они смогли работать вместе, даже снова стать друзьями. Однако Мэва всегда ощущала расстояние между ними. Во взгляде Рейнарда осталась настороженность. Он прикрывался от нее формальностями, словно щитом. Боль, которую она когда-то испытывала при виде его ослабла, но она не смогла бы честно сказать, что ее чувства к нему прошли. На самом деле, за последние несколько месяцев, после всего, через что они прошли, после всего, что он для нее сделал, она поняла, что сейчас любила его, как никогда прежде. Теперь в его волосах была седина, и может, он хмурился чаще, чем улыбался, но взгляд его темных глаз по прежнему мог заставить ее сердце биться быстрее. Иногда, когда она лежала в кровати без сна, она размышляла, сможет ли когда-нибудь просить его прощения, спросить, чувствует ли он то же, что и она… А потом она вспоминала всю боль, которую причинила ему, и вспоминала, что у нее нет права причинять ему больше страданий, чем она уже навлекла на него. Но сегодня Мэву гложила другая скорбь. Слава, после победы в невозможной битве, триумф, с которым она снова оказалась в своих комнатах в ривийском замке, ощущались, как ничто, кроме пепла. Она высчитывала военные затраты, цену, которую может заплатить за победу, и ни одна цена не казалась слишком высокой. Сейчас она заплатила цену выше, чем могла себе представить: сегодня утром она похоронила своего старшего сына. В этот раз, скорбь накатывала на нее волнами, боль и вина нападали без предупреждения. Годами она пыталась не винить своего сына в утрате, которую ей пришлось перенести из-за его существования. Она знала, это не его вина. Винить ей следовало себя, и только себя. И все равно, она была с ним слишком строга. Всю свою жизнь он искал ее одобрения, и получил его, умерев. Сразу после похорон Мэва вернулась в свои комнаты. Она желала побыть в одиночестве. И плакала, пока не кончились слезы. Теперь она равнодушно сидела у окна, глядя на яркий солнечный свет, но не замечая его. Она вздрогнула, когда в дверь постучали. Она дала четкие указания никого не впускать. — Да? — кратко спросила она хриплым голосом. Мгновение стояла тишина. — Это я, госпожа. Она сжала челюсть. Рейнард был последним, кого она сейчас хотела бы видеть. Она уже видела это выражение на его лице. Угадала его мысли, когда встретилась с ним взглядом. Она не знала, могла ли вести сейчас этот разговор. Но она не сумела отмахнуться от старого друга. — Входи, — тихо сказала она, снова отворачиваясь к окну. — Извините, что беспокою Вас, — услышала она его голос, — Я знаю, Вы хотели побыть одна… — Действительно, — вздохнула она, все еще не в силах повернуться к нему, — правда, Рейнард, разве это не может подождать? Он долго молчал. — По правде… нет, не может. Клянусь, я оставлю Вас, если Вы того хотите, как только… Мэва… мы должны поговорить. Сейчас, если можно. Она почувствовала боль в груди, когда услышала, как он произносит ее имя. Он всегда осторожничал, соблюдал правила приличия, вне зависимости от обстоятельств. И она услышала мольбу в его голосе. Рейнард почти никогда ни на чем не настаивал, и Мэва почувствовала, что не может отказать ему. Она молча кивнула, и заставила себя повернуться к нему лицом. — Я никогда не хотел вспоминать прошлое, ведь это не дало бы ничего, кроме сожалений, — медленно произнес он. Она видела, как тяжело давались ему слова, — Но сейчас, после всего, что случилось… Мэва, мне очень жаль, я не хочу сыпать соль на рану, но я должен спросить. Он был… он был моим сыном? — его голос дрогнул. Мэва знала, что он всегда гадал. Она замечала, каким он был осторожным, стараясь не оказывать Виллему больше положенного внимания, никогда не подходил слишком близко, опасаясь, что у кого-нибудь возникнут подозрения. Но иногда она замечала, как он разглядывает мальчика, словно ищет что-то. Она знала, о чем он думал. Мэва подозревала, что это также послужило причиной, почему он попытался примирить ее со своим сыном. Это напоминание об их прошлом усиливала боль, причиненную его предательством в сотни раз. Она была зла на него. И теперь жалела об этом. — Я… Я никогда не была уверена, — призналась она, — пока я носила его, я долго пыталась это вычислить… но я не знаю. Он не был похож ни на одного из вас. Последние несколько лет я думала, что он был от Регинальда, он казался таким… таким глупым, но… — она ощутила укол вины. Ее глаза наполнились слезами. Она вдохнула, стараясь, чтобы ее голос не дрожал, — его последний поход… Может, он был похож на тебя больше, чем я думала. Рейнард ничего не сказал. Он подошел ближе и сел рядом с ней. — Мне жаль… что я не могу сказать тебе… — Мэва, пожалуйста, не думай об этом. В конце концов, что бы это изменило? — мягко сказал он, — Я должен жить с этим, так же, как и ты. Какими мы были юными глупцами, — добавил он. В его голосе слышалась лишь тень горечи. — Ты так говоришь, будто сейчас мы повзрослели и сильно поумнели, — ответила она, усмехнувшись, — может, я и стала старше, но иногда ощущаю себя не меньшей дурой, чем тогда. В наступившей тишине она почувствовала всю тяжесть несказанных слов. Они оба так долго старались не замечать прошлого, похоронить его, забыть то, что они когда-то разделяли. Если бы ее спросили вчера, Мэва бы ответила, что по большей части она в этом преуспела. Но сейчас она чувствовала, как все эти годы молчания и сокрытия болели, растягивались между ними. Она знала, если они не поговорят об этом сейчас, то не сделают этого никогда. Мэва заставила себя заговорить, запинаясь, торопясь сказать эти слова прежде, чем потеряет решимость. — Я никогда не говорила, как мне жаль. Несмотря на мою молодость и глупость, я не должна была. Я не была свободна. У меня не было права… — Мэва. Ты правда думаешь, что ты виновата больше меня? Я точно знал, что делаю. В своем разбитом сердце я могу винить только себя. Она встретила его взгляд, и увидела в нем ту самую боль, которую ощущала сама, словно отзеркаленную. — Боюсь, эти старые раны не зажили правильно, — Мэва вздохнула, отворачиваясь к окну, — Мы должны были поговорить об этом давным давно. Но я слишком любила тебя, чтобы выносить боль, связанную с прошлым. Может, если бы мои чувства к тебе были слабее, мне было бы проще говорить. Какое-то время он молчал. Затем она услышала его мягкий голос. — Мэва, ты любила меня? Она снова повернулась к нему, потеряв дар речи от нахлынувших эмоций. — Ох, Рейнард, — она коснулась ладонью его щеки, — я никогда не переставала. Мгновение он смотрел на нее, а потом закрыл глаза, и отвернулся. Но он удержал ее ладонь у своего лица, и прижался губами к ее руке. — У меня не было никого, кроме тебя, — наконец сказал он низким голосом, — и не могло быть. Когда они наконец обняли друг друга, Мэву захлестнуло когда-то знакомое ощущение крепких рук Рейнарда. Прошло очень много времени, с тех пор, как она чувствовала успокаивающее тепло прикосновений, не говоря уже о прикосновениях любимого мужчины. Вскоре слезы снова потекли по щекам. Когда она в последний раз чувствовала себя любимой? Когда в последний раз была в его объятьях. — Рейнард, — произнесла она, когда снова обрела способность говорить, — Пожалуйста, можно мы… ты станешь… — Все, что угодно, любимая. Все, что угодно, — он поцеловал ее в макушку. — Я хочу просыпаться рядом с тобой каждое утро, хочу говорить тебе, как я люблю тебя каждый день. Боги, я хочу, чтобы весь чертов мир узнал, как я люблю тебя, — она немного отстранилась, чтобы посмотреть на него, и увидела, что в его глазах блестели слезы. То, как он смотрел на нее заставило ее сердце подскочить. Она не думала, что сможет когда-нибудь снова увидеть, как он смотрит на нее вот так. Они замерли, глядя друг на друга. Мэва не шевелилась, ждала, надеялась. Больше всего на свете она хотела поцеловать его, но также она хотела дать Рейнарду решить, в каком темпе двигаться. Ее терпение было награждено, когда он неуверенно, осторожно прильнул к ней, и их губы соприкоснулись. Это был мягкий, медленный, очень сладкий поцелуй. Они еще долго сидели вместе, держась за руки, соприкасаясь лбами, и говорили друг другу слова, которые отрицали так долго. Казалось, все счастье, которое она испытала за долгое время было также горьким. Простая, несложная радость была чувством, потерянным в ее давно ушедшей молодости. Нет худа без добра. Она должна радоваться вновь обретенной любви, оплакивая жестокую смерть своего сына. Но если война ее чему-то и научила, так это тому, что жизнь слишком коротка, чтобы позволять чему-то столь дорогому ускользнуть сквозь пальцы. Они с Рейнардом и без того потеряли много времени. Боль никуда не делась, как и скорбь. Она чувствовала, будто ее сердце снова разбилось. Но на этот раз, она надеялась, что оно залечится правильно.