Послетьма

Спор продолжался ещё долго, но вполне ожидаемо ни к чему не привёл. Сложно придти к какому-то определённому выводу, когда ни у кого нет хотя бы крупицы информации о происходящем. К тому же те, кто ещё ничего не вспомнил, вообще ничего не понимали. Ульрих знал только, что путешествия во времени существуют, что он пытался изменить будущее, но у него не получилось и он умер в чужом времени, а проснулся в своём молодом теле, из чего сделал вывод, что это рай. Миккель говорил, что это какая-то временная ловушка. Он совершенно не был согласен с отцом. Если бы это был рай, то они бы ничего не вспомнили, и всё происходящее не казалось бы таким странным и застывшим. Мадс вообще, узнав, что вокруг города появился непонятный барьер, предположил, что их похитили пришельцы и проводили над какой-то эксперимент. Агнесс ничего не говорила, но у неё на лице было написано, что она обо всех думает. Марта предлагала отправиться на поиски Йонаса, а Элизабет и Шарлотта хотели найти Франциску. — Это не имеет смысла, — проговорила Силия, и все замолкли понуро перебрасываясь между собой взглядами, надеясь, что хоть кто-то знает больше, чем хочет показывать. — А чего мы все ждём? — спросил проснувшийся Александр, оглядев компанию понурых подростков, которые не знали, что им делать и уж тем более — чего ждать. Они не осознавали этого, но больше всего им хотелось бы, чтобы всё решилось само собой. Хоть как-то. Сам Александр пока ничего не вспомнил, он чувствовал только усталость после операции и дикий голод. — Мы пойдём домой, — сказал Ульрих. — Я тоже не понимаю, чего мы ждём. Миккель? — Ульрих вопросительно посмотрел на сына. — Я понимаю, что это вроде как… твой дом, но может? — Пойдём, — поспешно кивнул он. — Марта? — Нет, — покачала она головой. — Я останусь здесь. Вдруг Йонас вернётся. После их ухода, тишина стала ещё более неловкой. — Может, съедим чего-нибудь? — предложил Александр. По его внутренним голодным часам уже давно должен был быть ужин. — Я бы не отказался. Его проигнорировали, а Марта и вовсе посоветовала проваливать. Александр не очень расстроился по этому поводу и кое-как поднявшись, подошёл к холодильнику и стал изучать его содержимое. Большая часть продуктов оказалась испорчена, зато в морозилке обнаружилась так кстати оттаявшая упаковка колбасок. — Никакой помощи… — ворчал себе под нос Александр, пока одной рукой мыл грязную сковородку, чтобы пожарить себе на ней жратвы. Наверное, его активная деятельность раздражала, потому что, устав ждать неизвестно чего, Шарлотта сказала, что они с Элизабет пойдут к себе домой и если Франциска вернётся, передать, что будут ждать её там. Силия ушла с ними, никому не объяснив, кто она такая и откуда взялась. Плита нагревалась, что многих немного удивило, ведь электричества в доме до этого не было. Александр бросил на разогретую сковородку колбаски и залил какими-то овощами из консервной банки, что нашёл в шкафу. Запах и впрямь пошёл невозможный. Агнесс сглотнула набежавшую слюну, но просить попробовать упрямо не стала. Александр орудовал покусанной лопаткой и что-то напевал себе под нос. Жареным всё равно запахло, когда стал приходить в себя Бартош. Перемену в друге Марта увидела сразу. Бартош уже не походил на себя прежнего — дурика, который на пару с Магнусом всегда был среди них зачинщиком всяких тупых шуток. Он переменился почти так же, как Ульрих и Йонас до него. Его взгляд стал как будто мёртвым и равнодушным. Как будто они все увидели грёбаного дементора, и тот высосал из них всю радость. — Хочешь пить? — спросила его Агнесс и Бартош, молча кивнул, принимая стакан, как будто так было всегда, нисколько ей не удивившись. Александр убрал сковородку с плиты и стал есть прямо так, наколов на вилку и отвернувшись к окошку, чтобы не портить себе аппетит очередной драмой. Он, как и все не понимал, что происходит и что-то ему подсказывало, что торопиться не стоит. Судя по тому, что он успел увидеть, осознание этой странной истины ещё никого из присутствующих не сделало счастливее. — Бартош? — с опаской спросила Марта. — С тобой всё хорошо? — А разве хоть с кем-то из нас хоть когда-то было хорошо? — мрачно спросил он, чертовски сильно напоминая своего сына. — Где Ханно? — обратился он к Агнесс, и та только отрицательно покачала головой. — А Магнус со своей гимнасткой ещё не возвращался? — Зачем они тебе? — насторожилась Марта, переводя взгляд с него на Агнесс. — Где твой ублюдочный братец? — снова повторил Бартош. — Я тебя не понимаю, — пролепетала она. — Вы же всегда были друзьями. Бартош встал, буквально наступая на Марту. Она никогда не видела его таким озлобленным и жутким. — Я давно забыл, как вы оставили меня связанным в пещере, но кое-что я Магнусу и Франциске никогда не прощу. И, если бы ты знала, что они сделали, вернее… чему они не помешали… — Заткнись! — А вот и Магнус, — запоздало прокомментировал Александр, который видел, как парочка подходит к дому, но не мог предупредить раньше, будучи занятый едой. — Отойди от неё и больше ни слова! — пригрозил Магнус, загородив собой сестру, а потому не успел уклониться, получив не сильный, но меткий удар в челюсть. Белобрысую голову едва мотнуло, но в долгу Магнус не остался, ответив ударом в живот. Бартоша согнуло пополам, не разгибаясь он ударил головой Магнусу в грудь и повалил на пол, тут же начав сыпать ударами по лицу. Франциска вскрикнула и попыталась их остановить, но путь ей преградила Агнесс. — Может, вмешаешься? — крикнула Марта Александру. — Вот ещё. Мой побеждает. Вмажь ему по печени! Не хочешь сделать ставку? — улыбнулся он, даже не подумав лезть в драку со свежим ранением. Бартош бил неплохо, было видно, что в прошлом он хорошо поднаторел в драках, но в этом по-юношески ещё не сформированном теле, удары получались слабее, и Бартоша это злило ещё больше. Только на этой злости он и удерживал преимущество. Правда, недолго. Магнусу всё же удалось попасть в короткий промежуток между ударами по своей физиономии и, сбросив его с себя, откатиться в сторону. Пока бой не возобновился, Франциска и Марта всё же успели встать между ними, пресекая продолжение драки. Из расквашенного носа и разбитой губы Магнуса капала кровь, под глазом наливался синяк. Бартош выглядел как встрепанный воробей, готовый снова кинуться в драку. — Отойди, Марта, я ещё не закончил с твоим братцем. Сбитые казанки гудели, а драться не было уже никаких сил, но Бартош был ещё на взводе. Адреналин бушевал в крови. Давно нужно было это сделать. — Только подойди, и я сверну тебе шею, — пригрозил Магнус, который был взбешён не меньше. — Да что с вами иакое? — не выдержала Марта. — А ты хочешь знать? Бартош скверно улыбнулся, подойдя к ней ближе, как будто собирался шепнуть на ушко этот страшный секрет, который так хотел сберечь её заботливый старший брат. — Ни слова! — Крикнул Магнус, утирая с лица кровь. — Заткнись! Просто заткнись! — Какая трогательная забота о сестре, — Бартош уже не улыбался, с сожалением глядя на Марту. Не стоило так её пугать. Она и в самом деле была не причём. — Не смей, — снова оборвал его Магнус. — Когда придёт время, она вспомнит всё сама. Каждый из нас вспомнит. Не вмешивай её. — Во что не вмешивать? — спросила Марта, но её как будто не услышали. — Это ты будешь указывать мне, что делать? Или это тебе приказал Йонас? Магнус и Франциска испуганно переглянулись. — Мы не знаем, где он. — Что? Неужели в этот раз он не позвал с собой своих любимых прихлебателей? Вы же всё время бродили за ним тенью. — О чём вы все говорите? — снова вмешалась Марта. — Бартош, угомонись. Мы все налажали, — болезненно поморщился Магнус. — Значит, всё-таки налажали. И что же вы сделали? Помимо того, что позволили… — Бартош не договорил, выразительно посмотрев в сторону Марты. Марте ещё больше сделалось не по себе. Бартош её пугал. О чём таком он вспомнил и почему родной брат запретил обо всём рассказывать ей? Что такое они скрывали? Все кроме, разве что Александра, относились к ней так, будто она была маленьким ребёнком, кем-то недостаточно разумным, почти зверушкой, которую нужно было оберегать от непонятной опасности. Стало неприятно. Даже мерзко. И от этих взглядов, и недомолвок, и всего этого вместе. Глаза заволокло мутной плёнкой слёз, и Марта выбежала из дома. Франциска попыталась её остановить, но Марта оттолкнула её так, что девушка чуть не налетела на Александра. Тот едва успел отвести в сторону сковородку с остатками своего ужина. — Доволен? — спросил Магнус. Бартош не ответил. Уму вдруг резко стало на всё похер. На Марту, живую или мёртвую, на бывших друзей, на все эти странности. Такая огромная апатия в кубе, что, наверное, если бы Магнус решил продолжить драку, Бартош бы даже не защищался. — Это не имеет значения, — проговорила Франциска. — Особенно теперь. Ты думаешь, нам Йонас рассказывал всё? Да, возможно, он говорил нам чуть больше, чем другим, но никогда всего. Он был скрытным. Он никогда не сообщал никому больше, чем требовалось для той или иной миссии. До определённого момента. — Мы не знали, что он приказал твоему сыну… — проговорил Магнус. — И про Марту мы тоже не знали, пока он… — Мы узнавали обо всём тогда, когда уже ничего нельзя было исправить, — продолжала Франциска. — Всё всегда оказывалось напрасно. Чтобы мы ни сделали… Бартош, сейчас всё иначе. Нужно найти Йонаса. В последнем цикле он сделал что-то, что привело к этому. И если он всё вспомнил, то знает, как это исправить. Ты с нами, Бартош? — Нет, — он отрицательно мотнул головой. — В этот раз я не хочу иметь с вами никаких дел. Простите. Не могу больше оставаться в этом доме. Он прошёл мимо Магнуса вон из дома. Агнесс незаметно вышла следом. — Ты ведь, Франциска, да? — спросил Александр, когда последняя парочка тоже развернулась на выход. — Да. Чего тебе? — Чуть не забыл передать. Твоя сестрёнка, Элизабет, нашла себе двух подружек и ушла ждать тебя к себе домой. Не разминуйтесь там снова. — Какие ещё подружки? — насторожился Магнус. — Не знаю. Одна представилась Шарлоттой, а другую не запомнил, как звать, но она была с автоматом и шрамом поперёк лица. — Силия, — переглянулись оба и, заговорив о чём-то ещё, тоже покинули дом. Все ушли. Александр насадил на вилку последнюю колбаску и осмотрел опустевшую кухню. Пока здесь переругивались драматичные подростки, тут было даже уютно, а сейчас становилось тоскливо и жутко. Он накинул на голые плечи свою куртку, и тоже покинул дом. *** Бартош не торопясь брёл по тропинке, чувствуя себя пустым и бесполезным. Как будто снова выкопал целые катакомбы, а получил за работу киркой в спину. Агнесс шла за ним тенью. Может, тоже хотела его убить и всё не решалась. Бартош не удивился бы. Но её молчаливое преследование раздражало. — Тебе-то что от меня нужно? Считаешь, я не прав? Думаешь, что я должен был помогать им после всего? — Нет. Мне просто некуда больше идти. Мама ещё ничего не помнит, а Ханно… — Агнесс хотела сказать, что боится его. — Я не знаю, где он. — Он с Адамом, где же ещё. — Это странно. — Что? — Что он с ним. — Отчего же? — В нашу последнюю с ним встречу он пытался убить Адама, но у него не вышло и… брата пришлось убить мне. — Знаешь, я даже не удивлён. У меня только один вопрос — зачем тебе-то это? — Я хотела получить расположение Адама. Надеялась, что у него получится убить Исток — отца Тронте. Хотела увидеть это своими глазами, но… это ничего не изменило. Петлю разорвало что-то другое. — Значит, и ты не знаешь. Они снова замолчали. Тропинка петляла между деревьев, иногда обрываясь и появляясь снова, как по волшебству, и это разве что совсем немного раздражало. Агнесс неловко спросила, куда они идут и Бартош просто ответил, что домой. Несмотря на то, что сегодня утром он проснулся в своей постели, после всех этих воспоминаний, было ощущение, что сто лет там не был. — Ты не хочешь поговорить с мамой? — снова спросила Агнесс. — Зачем? Бартош вспомнил вооружённую девушку в походном прикиде и ту Силию, что когда-то в прошлом встретил в лесу. Как хорошо она притворялась заблудившейся селянкой. Как много врала о своём прошлом и с какой неохотой отвечала, когда Бартош расспрашивал о её родных. Боже, как он напился в тот день, когда к ним пришла Ханна под руку с маленькой девочкой, своей дочерью. Какая злая ирония. — Ты ведь тоже не рассказывал ей, из какого времени переместился. Она тоже молчала, — осторожно заметила Агнесс. Бартош запнулся на прочти ровной тропинке, потому что никогда не задумывался об этом с такой стороны. Что ж, всё верно. Они оба хороши. Молчали, считая себя ёбаными путешественниками во времени, такими особенными и секретными, что должны скрывать своё происхождение от всех, даже друг от друга. Придурки. — Я до сих пор жалею, что предпочла месть, — проговорила Агнесс, думая о чём-то своём. — Вместо неё я могла распорядиться последним временем куда лучше. Бартош хотел спросить, о чём она, но их окликнули. Запыхавшийся Александр догонял, удерживая одной рукой ворот куртки, чтобы не слетела, а другой размахивал пустой вилкой. — Подождите! Стойте! — Что тебе нужно? — неприветливо спросила Агнесс. — Я здесь больше никого не знаю, а ты вроде бы говорил, что я твой отец из прошлого. Я этого ещё не помню, но можно пока у вас перекантоваться? Тут и правда, какая-то жуть происходит… — Пойдём, — только кивнул Бартош. Дома Александр попросил какую-нибудь одежду, потому что даже штаны оказались заляпаны кровью, а ходить в куртке на голые плечи было холодно да и не удобно. — Третья комната налево по коридору, — указал Бартош. — Там же будет аптечка. Прими антибиотик что ли… Александр довольно быстро нашёл искомую комнату и направился к стенному шкафу с рядами деловых костюмов на вешалках. Даже удивительно, насколько всё казалось знакомым в этом шикарном доме, в котором раньше он никогда не бывал. Если это была его одежда, то он неплохо устроился, только не хотелось натягивать старпёрские костюмы, которые, к тому же оказались ему велики. Вот он раздобрел-то от хорошей жизни. Покопавшись, Александр всё же отыскал на дальних полках что-то более удобное и размерное. Уже почти удачно натянул футболку, протянув в рукав перевязанную руку, когда заметил фотографии на полках. Взрослая женщина показалась смутно знакомой, но когда на глаза попалось фото кудрявой девушки в толстых очках рядом с её матерью, Александр вспомнил, откуда её знает. Это Регина, какой он встретил её. Должен был встретить в этот день, сегодня, но почему-то не встретил. — Можно с тобой поговорить? — спросил он, когда пришёл в комнату сына, где тот просто лежал в постели и таращился в потолок. Коротко глянув на него, Бартош догадался что произошло и, молча кивнул, хотя уже порядком устал от разговоров и откровений. Ему хотелось напиться или сдохнуть. — Я должен кое в чём признаться тебе. — На самом деле ты тоже был членом Sic Mundus? — Нет. На самом деле моё настоящее имя Борис Нивальд. Бартош не ответил на признание, только перевёл взгляд с потолка на Александра, вернее теперь уже Бориса, и тот продолжил свою внезапную исповедь. Он рассказал, что в юности был разнорабочим, что подрабатывал, то сварщиком, то слесарем, что денег не хватало и один знакомый предложил провернуть одно нехитрое дельце. Убеждал, что всё предусмотрел, всё продумал, даже фальшивые документы на случай, если придётся скрываться. Так Борис впервые попробовал себя медвежатником, но первое же дело закончилось неудачей. Скрываясь от преследования, он угодил в Винден, и защитил там от злобной парочки одноклассников юную Регину Тидеманн. — Она считала меня своим героем, но по правде, это она спасла меня. Без Регины он бы подох. Уже потом, когда они вместе учились в университете, Борис смог закончить обучение только благодаря своей будущей жене. Только благодаря её фамилии и её усилиям, его взяли новым директором АЭС. А он даже не смог уберечь её от болезни. — Она знала, кем ты был? — Нет. Я до последнего не решался. Сначала думал, что она меня прогонит и придётся снова бежать. Боялся потерять спокойное местечко, а потом — потерять её. Боялся, что Регина разочаруется во мне. Моё имя было фальшивым, но любовь к твоей матери была настоящей. Борис ушёл, а Бартош прикрыл глаза. В мыслях снова появилась девушка промокшая под дождём, которая неловко ему улыбалась. Была ли её любовь настоящей? *** Они на самом деле вспоминали. Постепенно. Кто-то от шока терял сознание, кто-то просто понимал и принимал это как данность. Вся жизнь от начала до самого конца была прожита и уложена в голову просмотренным фильмом. Многие после этого уходили бродить в одиночестве, чтобы придти в себя, успокоить бушующие эмоции, и принять то, что с ними случилось. Кому-то это далось легче или они только делали вид. Кто-то так и не смог примириться с прошлыми несправедливостями. Дети и подростки с глазами стариков — вот кем они становились. Это было заметно уже по Ульриху, который болезненно не мог отпустить от себя заново обретённых брата и сына. Это должно было произойти со всеми ними. Воспоминания разобщили их. Развели по разным углам, как бойцов на ринге, оставив каждого наедине со своими обидами, разочарованиями и вопросами. Каждый из них заново узнавал родной город и изучал те странности, что появились в нём теперь. Магнус и Франциска зря боялись, что им придётся возвращаться в потёмках. В тонкой дымке облаков солнце стояло без движения, не доходя до зенита, как в то утро, когда они отправились все вместе в школу, думая, что родители просто уехали на свои работы без них. Время не двигалось. Работали только механические часы, электронные стояли. На счастье в доме Доплеров от приёмного деда Таннхауса осталось полно старинных часов, которые не успели пристроить. Они стояли, но после завода, Элизабет настроила их все на одно время, которое показалось ей подходящим. Тиканье часов создало иллюзию, что время идёт и всё нормально. Только вечер всё не наступал и за окном не темнело. Элизабет и Шарлотта вспомнили прошлое почти одновременно, когда в тот же день их наконец-то нашла Франциска. Они тепло обнялись, все трое, и одна эта крохотная малость, раскрыла воспоминания тёмным пологом. Шарлотта думала, что они выдержали это ещё достойно, только расплакались. Но ведь так всегда происходило, когда они встречались в конце каждого цикла. Все трое. Они уверили Франциску, что с ними всё в порядке. Что теперь уж точно. И Франциска, облегчённо выдохнув, ушла вместе со своим парнем. Держать лицо помогало присутствие Силии и мелкие проблемы, которые нужно было решить. Они проголодались и устали после всей этой беготни по лесу в поисках друг друга и споров ни о чём. Возня на кухне отвлекала от гнетущих мыслей, которые всё больше разгонялись в голове спиралью пущенной пружины. После ужина незаметно сморил сон. Они задёрнули плотные шторы в когда-то общей спальне родителей и улеглись на одной постели. А на следующий день бой часов обозначил утро и возникли новые заботы, незначительные, мелкие, но требующие решения, как желание прибраться в то время, когда нужно готовиться к важному экзамену. И ещё один день. И ещё. В один из вечеров, когда Силия уже спала, Элизабет осторожно тронула Шарлотту за руку. — Мне нужно прогуляться, — сказала она, медленно двигая руками, чтобы не разбудить Силию. — Подумать. Одной. Ты не против? Шарлотта кивнула, позволив ей уйти, а отсчитав мысленно до ста, тоже осторожно поднялась с постели. Она не знала, куда могла пойти Элизабет, а ходить вблизи от дома казалось глупо, поэтому Шарлотта взяла велосипед и поехала, куда глядели глаза. *** — А тебе не рано? — спросил Ульрих, когда наткнулся на бывшую напарницу в одном из кабинетов полицейского участка. Его самого на старое место работы привела нужда. Телефоны не работали, а оставаться без связи с семьёй, когда те уходили по своим делам, не хотелось, и Ульрих захотел проверить, будут ли работать здесь хотя бы рации. Уже заметив припаркованный у полицейского участка, велосипед он понял, что будет здесь не один. Шарлотта посмотрела на бутылку с вычурной этикеткой, которую нашла в столе у Вёллера, и протянула ему. — Будешь? Ульрих не стал отказываться и тоже пригубил. — Никогда не замечал за тобой тяги к алкоголю. — Наверное, давно было нужно. Но я всегда убеждала себя, что сильнее этого. Что я справлюсь. А вот сейчас я уже не справляюсь, Ульрих. Шарлотта снова отпила и шмыгнула носом, будто собиралась чихнуть или расплакаться, но осталась при своём. — Моя дочь, это моя мать, — проговорила она и раскатисто захихикала, едва не соскальзывая в истерику. — Ты только вслушайся. Это же… бред! Как это… у меня до сих пор в голове не укладывается. И сколько бы раз это со мной ни происходило, я никогда не могла до конца этого постичь. Не успевала толком принять… А потом всё начиналось сначала. Шарлотта дёргано пожала плечами и сверкнула на Ульриха слезящимися глазами. Губы дрожали. Ульрих отобрал у неё бутылку и обнял. Было чертовски непривычно видеть всегда сильную и уверенную Шарлотту, свою напарницу и коллегу, в таком раздавленном состоянии. Такой маленькой. В его руках она казалась совсем крошкой, хотя была младше него на каких-то пару лет. Даже в юности, хоть тогда они и не общались, Шарлотта казалась ему вещью в себе. Более закрытой и стойкой. Наверное, у всех есть предел.  — Всё будет хорошо. Поверь мне, — приговаривал он, продолжая укачивать в объятиях. — Это всё позади. Больше вас ничто не разлучит. Никто. Мы построим свой новый Винден. Заново. И он будет прекрасен. *** Ульрих верил в то, что говорил. Его брат и сын снова были рядом, ели за одним столом, как большая семья, какую он всегда хотел. Вечером вернулся и Тронте, тоже вспомнивший и больше не отрекавшийся от них. Ульрих как будто не замечал понурых взглядов родных. Он показывал Мадсу фотоальбом, в красках рассказывая про свою жизнь, всё то, что он пропустил. Мадс улыбался, расспрашивал, шутил, но было видно, что всё это так далеко от него. Единственное, что немного омрачило Ульриха, так это уход Миккеля. — Зачем? — допытывался он. — Это чужой дом. Ты ведь… — Ульрих не договорил, потому что и так всем было понятно, почему самоубийце возвращаться в дом, где он повесился, плохая идея. — Это мой дом, — пожал плечами Миккель. — Я вырос там. Обзавёлся семьёй. Работал. Жил. Я не собираюсь делать ничего страшного, папа. Там все мои краски и холсты. Мне хочется рисовать. Мне этого не хватает. Понимаешь? Ульрих не понимал и не хотел, но отпустил только в компании с Тронте. Он думал, что отец останется там и присмотрит за ним, но Тронте скоро вернулся, сказав, что с ним осталась Марта. — Она что-нибудь вспомнила? — спросил Ульрих. — Нет. — А ты что-нибудь знаешь, что с ней стало потом? — Нет, — повторил Тронте. Не смотря на это, Ульрих всё ещё был воодушевлён, а потому на следующий «день» собрался съездить в школу и привезти учебники для Мадса, чтобы он мог закончить учёбу. Нужно было взять Мадса с собой или запереть на ключ, или наказать отцу в кои-то веки — лучше за ним присматривать, или что угодно, чтобы не допустить этого проклятия. Пока его не было, младший брат решил прогуляться, а Тронте отпустил его одного. Тропинка привела Мадса на кладбище около церкви. Именно там он и наткнулся на собственное надгробие и поставленную кем-то заботливым одну из его фигурок из комиксов. Это воспоминание не принесло ему ничего хорошего. Единственное, что он мог вспомнить, то только её — свою мгновенную смерть, которая пронизывала голову раскалённым штырём и выжигала глаза. Выжигала что-то в груди и эта боль не отпускала, пока его не окутала полная темнота. Когда Ульрих вернулся с большущей коробкой книг и рабочих тетрадей, Мадс ждал его на диване с этой фигуркой в руках. Ульрих сгрузил коробку на пол и обнял его, взъерошив волосы. Он молчал, и это было хорошо, потому что давешние рассуждения Ульриха о том, что у Мадса всё впереди, что он может прожить полноценную жизнь — все они могут на самом деле — теперь казались полной чушью. Мадс не хотел бы с ним спорить. Ни спорить, ни драться. Теперь всего этого не хотелось. Особенно после того, через что прошёл сам Ульрих. Казалось, что если бы он остался с братом, то с ним не случилось бы всех этих бед. Находиться рядом с ним было больно, хотя Ульрих снова выглядел почти счастливым, закопавшись в рабочие тетради и учебники, пытаясь объяснять ему то, что и сам в школе так и не понял. Только через пару дней Мадс нашёл в себе сил, чтобы признаться, что больше не видит смысла продолжать обучение. — Зачем мне теперь всё это? — спросил он, когда Ульрих завис над очередным заданием, которое собирался объяснять своему ученику. — История… литература. Не думаю, что что-то из этого мне пригодится. Отсюда даже никуда не уедешь. — Мадс… — Ульрих болезненно потёр веки и отложил учебник. — Ты ещё растёшь. Вдруг ты найдёшь какое-то своё дело, а у тебя не будет достаточно знаний, чтобы его освоить? — А вдруг я не вырасту? — Глупости. Ты ведь не карлик… — Сам ты карлик. Я о другом. Если мы умерли, то можем навсегда остаться такими. — Мадс. — Что? Ты сам говорил, что это рай. И что-то я не припомню, чтобы туда попадали живьём. — Мадс. Мадс промолчал, вертя в руках ту пластиковую фигурку, что нашёл на своей могиле. — Тогда чем бы ты хотел заниматься? — сдался Ульрих. — Не знаю, — он пожал плечами. — Я ещё не понял. Вместо уроков с братом, Мадс предпочитал гулять в компании Тронте, своего настоящего отца. Он был не особенно разговорчив, зато и в душу не лез. Мадсу нравилось вместе с ним гулять вдоль обрыва и бросать в пустоту камни, не слыша ни всплесков, ни стука. — Интересно, если мы перекидаем туда весь Винден по камешку, это его уничтожит? — со смехом предположил Тронте. — Вот и узнаем! — поддержал эксперимент Мадс, а потом в какой-то момент прыгнул туда сам. Он не закрывал глаз, боясь что-нибудь упустить, но ничего кроме густой темноты не увидел. Его только обдало порывом холодного ветра и выбросило на обрыв, где валялись все те камни, которые они бросали. Было тихо, и Мадс не знал, которая это была часть Виндена. Кругом так же был лес, а чуть дальше виднелась автобусная остановка. Мадс вернулся на тот же обрыв и прыгнул, в тайне надеясь, что его выбросит куда-нибудь ещё, но Мадса снова обдало холодом и выкинуло обратно под ноги перепуганному отцу. — Ты спятил? — набросился на него Тронте. — Где ты был? — Ничего же не случилось, — пожал он плечами, потому что на самом деле ничего не случилось. — Хочешь попробовать? Это как полёт. С секунду Тронте молчал, а потом, разбежавшись прыгнул во тьму. — Папа? — позвал Мадс. Его не было минут пятнадцать, а потом он снова выпрыгнул обратно, приземлившись на колени. — Ну как? Тебя долго не было. — Я пытался понять, что это за место. Похоже на противоположную часть Виндена, но я не уверен. Тронте задумался о чём-то и сел на траву, свесив ноги с обрыва. Мадс подсел рядом, тоже болтая босыми ногами, которые утопали в темноте, как в мутной воде. Пятки холодило ветром. — Если бы Клаудия была здесь, — задумчиво проговорил Тронте. — Пап, я давно хотел тебя спросить, — Мадс всё же замялся, не решаясь задавать такой взрослый вопрос. — Если ты так сильно любил Клаудию, то почему женился на маме? Не то, чтобы я был против, но… — Я не знаю, как это тебе объяснить. Я всегда любил твою маму, но… Клаудия умела добиваться своего. А я никогда не мог устоять перед ней. Упорная, находчивая… Она бы точно поняла, почему мы здесь оказались. Но пока что никто из них, кроме Йонаса и Ханно, не пытались разгадать причину, по которой снова оказались в Виндене. *** Невозможно было всё время находиться в непонятном ничто. Они изо всех сил стали стараться жить так, будто ничего не случилось, старались вернуться к некоему подобию нормы. Разделились на условные семьи и расселились в своих старых домах. На условную ночь закрывали окна плотными шторами или фанерными листами. Завтракали, обедали и ужинали в условные утро, полдень и вечер. Каждый в своё, потому что почти не общались друг с другом. Ездили на машине или мотоцикле в магазин за продуктами. Брали вещевые корзины и на какое-то время иногда застывали на кассе, ожидая продавца, а опомнившись, быстрее шли на выход. Телефоны по-прежнему не работали. Чтобы поддерживать хоть какое-то подобие связи, использовали полицейские рации, ящик которых привезли из участка Шарлотта и Ульрих и раздали своим. На всех не хватило, поэтому для более экстренных случаев были петарды, которые в дневном небе казались не такими яркими, зато громко взрывались. Всё остальное стирало время, путая следы и любые отметины. Они пробовали оставлять в лесу записки, но они пропадали и появлялись спустя время пожелтевшими и ветхими. Той надписи, что оставил на земле перед пещерой Миккель, на следующий день уже не было, она заросла травой. Электричество было не во всех домах. Борис, который воевал с проводкой и щитками, так и не понял, по какому принципу оно работало. Иногда электричество неожиданно отключалось, а в доме через дорогу, где никто не жил, вдруг загорался свет. Там, где питание работало от бензинового генератора, перебоев не случалось, но бензин приходилось экономить, потому что запасов на единственной заправке тоже было не много. Салюты взрывали лишь раз, для проверки слышимости, потому что ничего экстренного не происходило. Но для Элизабет эти средства связи не подходили. Каждый день она уходила на поиски Ноа. Иногда с Шарлоттой, иногда вместе с Силией, но потом всё равно предлагала разделиться, чтобы охватить большую площадь. В первый раз она сразу же направилась к пещерам, будучи уверенной, что найдёт Ноа именно там и нигде больше, но если он и был у пещер, то давно ушёл. Ни внутри, ни в её окрестностях его не было. Он снова сбежал. Иногда Элизабет задумывалась, любил ли он её вообще или только придерживался своего задания? Даже, если так оно и было, она всё равно хотела поговорить с ним. Спросить, почему он так и не вернулся, хотя его историю мог рассказать любой из Sic Mundus. Элизабет хотела узнать от него. Он был её мужем, отцом её дочери, её светом в темноте. Они все ошибались. Она давно его ни в чём не винила. Ведь они все были пешками, послушными куклами. Никто не был виноват, что так случилось. Так почему он прятался от неё? Позже вернулась злость, ещё от тех времён, когда Ноа в первый раз оставил её одну в этом холодном мире. Без никого. Чуть позже Адам привёл к ней Силию, но едва ли девчонка могла стать для неё заменой родной дочери. Элизабет выживала, бесконечной болью и кровью. Своей и чужой. Она сделала себя сама. Выжгла сострадание и жалость. Даже к себе самой. Она не собиралась держать при себе Ноа, привязывать чем-либо. Только увидеть его снова, и узнать, ради чего он морочил ей голову сказками о рае? Элизабет больше не искала Ноа, — убеждала она себя, отправляясь в очередной рейд по безлюдным домам. Она пыталась найти других людей. Кого-то, кому так же, как остальным не повезло оказаться вместе с ними в застывшем Виндене. Не могло ведь так оказаться, что больше совсем никого не осталось. Несмотря на то, что Винден выглядел обманчиво маленьким городком, в нём было, где спрятаться, и Элизабет день за днём с упорством хищника прочёсывала все здания, все закоулки и чащи. Иногда она находила чуть более обжитые дома. Было видно, что недавно там кто-то спал и готовил пищу. Две постели оказывались не застеленными. На стенах порой оставались отметины от скотча или булавок, как в том подвале, где они пережидали взрыв на АЭС. Иногда она находила подушку с одеялом на диване и матрас на полу. В раковине всегда оставался двойной комплект немытых тарелок. Всегда двое. Если это и был кто-то со стороны, то этот другой не стал бы так старательно менять дислокацию и так наплевательски не заметать за собой следы. Это были Адам и Ноа. Йонас и Ханно. Находя эти следы, Элизабет одновременно была довольна своими находками и нет. Было приятно натыкаться на эти следы его пребывания, но она бы предпочла найти кого-то ещё. Хоть кого-то. Любого незнакомца, который вышел бы к ней, ничего не помня и не понимая, что произошло. Чтобы она не знала этого человека ни до Апокалипсиса, ни после. Это дало бы ей хотя бы крохотную надежду, что её подозрения напрасны. Один раз Элизабет встретила его. Не чужака, но Ханно. Он нёс куда-то охапку инструментов в холщовом мешке, а заметив на своём пути Элизабет, с грохотом бросил ношу и побежал. Как будто она могла его убить в этом теле. Смешно. Элизабет побежала следом. Она не собиралась его так просто отпускать. Элизабет гналась за ним до самого обрыва, думая, что загнала в ловушку, но он, даже не замедлившись, прыгнул в темноту. Элизабет едва успела затормозить, чтобы не упасть следом. Это точно была уловка. Ноа не сиганул бы на смерть, только чтобы не встречаться с ней. Это было глупо. Элизабет разогналась и прыгнула следом. На другой «стороне» Ноа уже не было, а когда она вернулась обратно, то на месте, где они столкнулись, инструменты пропали тоже. *** Силие было тошно. Первое время в доме Допплеров ей даже нравилось, но после того как обе девушки вспомнили о своём прошлом, находится там стало невыносимо. Силия чувствовала себя лишней среди них, не на своём месте, чужой в доме. Элизабет больше не нуждалась в ней, она всё время искала этого Ноа. Силию он пугал. Уходя вместе с Элизабет на его поиски, Силия молилась, что бы не встретить его и добрые боги времени её берегли. Ей почему-то казалось, что увидев именно его, она как и прочие вспомнит то самое прошлое и оно ей не понравится. Она и без того всегда знала, что закончит скверно — или в перестрелке, или от херовой еды. Но всё оказалось куда хуже, когда на лесной тропе она увидела его. Растерянный парень под дождём. Только сейчас не было дождя, а на ней был её привычный наряд и перевязь с автоматом. Она зря боялась Ханно, которого застала только малышом. Её муж, ставший вдовцом, теперь знавший о её обмане, пугал куда больше. С минуту он смотрел на неё тёмно-карими глазами, а она вместо того, чтобы бежать без оглядки, стояла перед ним, как загипнотизированная и отмерла только, когда он сделал шаг навстречу. — Стой! Не подходи ко мне! Силия нацелила на него автомат и сняла с предохранителя, прежде чем подумала о том, будет ли стрелять на самом деле. Отработанный рефлекс, который не раз спасал ей жизнь. Бартош даже не вздрогнул, не отвел взгляда, продолжая медленно приближаться к ней, шаг за шагом, как хищник. — Остановись! Я буду стрелять! Он как будто не слышал. Дуло автомата упёрлось Бартошу в грудь, но он продолжал напирать, уменьшая расстояние между ними. — Я убью тебя! — пролепетала она, а палец на спусковом крючке опасно задрожал, и она бессильно опустила своё оружие. Бартош был совсем рядом. Прижимался всем телом через слои одежды, заглядывая в её глаза. С какой-то странной отрешённостью он положил тёплую ладонь на щеку. — Ты прекрасна, как в день нашей встречи, — сказал он. И поцеловал. *** — Почему ты никогда мне не рассказывала? — спросил Бартош позже, когда они шли вместе с Силией, пытаясь найти Йонаса или Ханно. Скорее Ханно. Ведь он был их старшим непутёвым сыном, который снова запутался и пытался исправить всё в одиночку. — Адам не велел, — сдавленно ответила Силия. — А я верила в то, что он говорил. Мы должны были заполнять пустоты… Так должно было быть. Я просто радовалась, что могу вырваться из серой ядерной зимы. Время в прошлом было почти раем, о котором рассказывала Элизабет. — Ты умерла при родах, — сдавленно прошептал Бартош и прикрыл глаза, потому что в памяти снова всплыл образ на окровавленных простынях. — Ты знала, что так будет? — Нет. Иначе какой это был бы рай? Ты был мне хорошим мужем. Она хитро стрельнула глазами в его сторону, а Бартош крепче сжал её руку в своей. — Зато отец из меня вышел так себе, — проговорил он чуть позже. — Я не справился. — Никто не справился. Странно, но после того, как воспоминания вернулись к нему, Бартоша больше совсем не тянуло к Марте. Он прожил целую жизнь с Силией, он любил её, даже когда понял, что их знакомство оказалось подстроено Адамом. В конце концов, после того, как он оказался в прошлом, знакомство с Силией, было лучшим событием в его жизни, и его не могло обесценить ни то что было до, ни все те беды, что случились после. Было иронично, но казалось глупым отвергать эти чувства. Она была сестрой Йонаса и его двоюродной бабкой. Хотя какое это имело значение теперь, когда можно было всё время быть рядом, идти вот так по тропе, никуда не спешить, никуда не рваться, не строить машину времени и не поддерживать несправедливый порядок вещей. Нужно было только обязательно найти Ханно. *** Хуже всего, воспоминания отразились на Марте. Хуже всего заключалось в том, что они вернулись кажется уже ко всем, кроме неё. Марта чувствовала себя потерянной. Брошенной. Она чувствовала себя грёбаной Ариадной, которая отдала путеводную нить и теперь блуждала одна в этом проклятом лабиринте. Она всюду чувствовала себя не на своём месте. Как будто все знали про неё что-то такое и молчали. Особенно сильно это было видно по Магнусу. Он изо всех сил старался сделать вид, что рад ей, но гораздо больше он был рад, оставаясь наедине с Франциской. Бартош, тот Бартош, что увивался за ней, врал про лучшего друга, лишь бы добиться её внимания, теперь совсем от неё отдалился, как будто даже стыдясь их связи. Хотя именно сейчас, когда Бартош вдруг стал таким спокойным и рассудительным, он начал по-настоящему нравиться ей. Он как будто растерял свой лоск и бахвальство. От него веяло уверенностью и надёжностью. Чёрт подери, умом он был буквально старше неё. Но теперь Бартош пропадал с этой ехидной автоматчицей. У них была своя история, свои секреты, свой отдельный мир. И Марта не имела никакого желания даже касаться его. Она не теряла надежды узнать хоть что-то о своём будущем, найти хоть одну зацепку, которая пробудит её воспоминания. Почему всё обернулось вот так? Ей было неуютно в компании Элизабет и Шарлотты. Она не была знакома с Агнесс и сторонилась этого Александра, оказавшегося Борисом. Ей совершенно не был близок Тронте. Её раздражала уверенность отца, что всё будет хорошо. И все они ничего не знали и не давали никакого толчка для воспоминаний. Она нигде не находила себе места. Не находил его и Миккель и наверное, он один не делал вид, что хочет помочь ей. Он не вылезал из своей мастерской на чердаке и снова рисовал. Его картины были непонятными и пугающими. — Что ты рисуешь? — Не знаю. Я видел это во сне, но не совсем понял, что увидел… Думаю, пойму, когда дорисую. Миккель замолчал, намешивая нужный колер на куске фанеры, который служил ему палитрой, на этот раз ярко-голубой, почти светящийся на фоне других мрачных оттенков. — Миккель, ты счастлив? — снова спросила Марта. — Меня всё устраивает, — ответил он, отойдя от мольберта, чтобы посмотреть издалека. Его детские руки были измазаны сепией и охрой. Если бы Марта не знала, что внутри её мелкого придурочного брата живёт взрослый мужчина, то подумала бы, что он вдруг стал вундеркиндом в живописи или в него вселился пришелец с другой планеты. Похитители тел были всюду. — Всё это? — Марта окинула взглядом полутёмный чердак мастерской. Её пугало то, с каким спокойствием Миккель мог оставаться в доме, где его нашли повешенным. Но он просто рисовал, как будто всё было в порядке. Наверное, она бы так не смогла. — Ну… — он рассеянно почесал черенком кисточки шею, ещё больше пачкая её масляной краской. — Разве что с верхних полок неудобно доставать. Приходится каждый раз подставлять стремянку. Вместе с Миккелем они искали Йонаса и Ханно. В большей степени конечно Йонаса. Миккель скучал по нему. Он никогда не винил Йонаса в том, что с ним случилось. Его любовь к нему была простой и бескорыстной. Михаэль просто хотел снова увидеть своего сына и ничего не ждал от него взамен. Марта не могла сказать, что ей было бы этого достаточно. Она хотела ответов, хотела объяснения. Хотела посмотреть в глаза и понять, какого дьявола он сбежал, потому что была уверена, что именно он — ключ к её воспоминаниям. Но в поисках Йонаса ещё никто не преуспел. Марта пробовала другие пути к воспоминаниям. Сегодня это была школа. Она гуляла по пустым коридорам и аудиториям, но ничего не происходило. Марта пыталась представить, как провела бы этот день, если бы не начались все эти странности. Она приехала на велосипеде. Мысленно прокрутила в голове диалоги с друзьями и знакомыми, которые уже происходили и вполне могли повториться в этот день снова. Посидела в одном из классов, всматриваясь в нарисованные мелом на доске физические формулы, и направилась в гримёрную школьного театрального кружка. Здесь всё было так же знакомо, но это место наводило на Марту особенное чувство. Она готовилась к сцене, переоделась и нанесла грим. Просмотрела по диагонали сценарий пьесы, которую и без того знала наизусть. Колени немного дрожали, как всегда перед выступлением, как будто зал должен был быть полон зрителей и её ошибку увидели бы все. Чтобы поддержать эту хрупкую иллюзию, она включила свет только на сцене, погрузив зрительный зал в темноту. Так казалось правильно. Без паники, ведь она уже не раз репетировала. Марта вышла на сцену. Было глупо отыгрывать всю пьесу, когда из труппы присутствуешь ты одна, поэтому она сосредоточилась только на одном финальном монологе. Марта оглядела зал и начала:

Меня окружает тьма, в которой снуют тени. Я не ела уже много дней. Темнеет в глазах. Близится мой конец. Так же как когда-то спустился в лабиринт он, я погружаюсь в свой. Я стою перед вами. Не дочь царя, не жена мужа, не сестра своего брата. Я затерялась в потоке времени. Мы все умираем одинаково. Неважно, где мы родились. Неважно, в каком облачении. Была жизнь короткой или длинной. Я сама плету свою судьбу. Протяну я руки или отведу в сторону. Конец для всех один. Боги давно отвернулись от нас. Они перестали судить. В момент смерти я одинока. И мой единственный судья это я.

Марта замолчала. Темнота расплывалась перед глазами. По щекам текли слёзы, как будто она в один момент потеряла всех, когда из зала вдруг раздались хлопки. — Кто здесь? Хлопки прекратились. И это напугало куда сильнее. Как будто их не было вовсе, а воображение играло с ней дурную шутку. Марта попыталась разглядеть, кто там, но свет от сцены выхватывал только первые ряды. Ещё более тёмная фигура во мраке встала с места и направилась к сцене. Шаги были гулкие и размеренные. Там точно кто-то был. — Йонас? Это ты?  — Нет. Я не Йонас. Ханно или Ноа, как его называли другие, медленно подошёл к краю сцены. Странно, но Марта отчего-то не боялась его, как многие. Он не нравился ей, но не пугал, разве что его поведение казалось ей излишне наигранным, как будто он хотел казаться значительным. Если он был сыном Бартоша, то эта черта ему досталось явно от него. — Что тебе нужно? — Неплохо играешь. Наверное. Ханно в один прыжок забрался на сцену, но ближе подходить не стал, разглядывая её, как будто пытался что-то понять. — Тебя прислал Йонас? Он что-то передал для меня? — понадеялась она. Ханно насмешливо фыркнул. — Нет. Он даже не знает, что я здесь. — Тогда что тебе надо? — повторила она вопрос, но Ханно тягостно молчал, продолжая разглядывать её. Это раздражало ещё больше. Кем он себя возомнил? — Всё, мне это надоело. Я ухожу. Марта уже развернулась, чтобы поскорее убраться отсюда, но застыла, услышав за спиной щелчок. Ханно целился в неё из пистолета. Того самого, что был у Бориса, когда они вместе с Бартошем нашли его раненого. Они тогда поставили условие, или он бросает оружие, или они оставят его вот так, будь он хоть трижды Александром Кёллером. И вот сейчас этот пистолет каким-то неведомым образом не затерялся в лесу, а был в руке Ханно. — Но кое-что от Йонаса я бы хотел передать. — Зачем? — спросила Марта. В глазах, всё ещё стояли слёзы, которые почему-то выступили, когда она заканчивала монолог. — Что я тебе сделала? — Ничего. Просто хочу проверить кое-что. Вдруг, сработает. — Ты спятил? Не делай этого… ты… Марта пошатнулась. Во всей этой сцене, которую они невольно играли, было что-то не так. В неё уже целились. Когда-то… Но на сцене были другие персонажи и место тоже было другим. Грудь сдавило, будто её прошило выстрелом. Кто-то закричал, но не она. Марта посмотрела на вырез своего платья, ожидая увидеть на нём кровавые разводы, но оно оставалось всё ещё чистым. Руки дрожали, а Ханно, который больше не угрожал ей пистолетом, стал расплываться. Сбоку появилось какое-то движение. К ним бежал Йонас. Его голос звучал как из-под толщи воды. — Нет! Что ты сделал? — Ещё ничего. Она сама упала. Упала? И в самом деле теперь всё виделось снизу вверх. С такой точки зрения ноги людей становятся такими длинными, а лица такими маленькими и уродливыми… — Марта, с тобой всё хорошо? Йонас склонился над ней и пытался привести в чувства, но его лицо всё больше темнело, а голос становился всё тише. Она не знала, сколько пролежала без сознания. Нашедший её Ульрих, сказал, что когда с ним связался Миккель, прошло меньше суток. — Почему ты не взяла с собой рацию? — Она осталась в гримёрке. — Что с тобой стряслось? — Знаешь, Магнус был прав, — ответила она. — Лучше бы я не вспоминала. Она вернулась в дом Йонаса и долго сидела на полу кухни, где её убили. Чуть ранее Магнус рассказал ей, кем был тот жуткий старик и почему её застрелил. И вот она снова была здесь, и не могла уложить в голове, что Йонас это Адам, и он своими руками её убил. Всё это дало ей ответ только на один вопрос — почему её избегал Йонас. Но зачем он это сделал, и для чего было нужно её убивать — на все эти вопросы не могли дать объяснения даже те, кто ведали делами Sic Mundus. Скорее даже не хотели, стыдливо отводя взгляд. Они все повторяли только одно — так было нужно. Омерзительней всего было слышать это от родного брата. Так было нужно. Это был чертовски универсальный ответ на все вопросы. Универсальный, но Марту он не устраивал. Теперь ей ещё больше хотелось поговорить с Йонасом. Она была готова услышать от него любую чушь и поверить в неё. Хотела, чтобы он снова был с ней. Как тогда, на берегу озера, в ту ночь, на годовщине её родителей, в день апокалипсиса, когда он убил её и кричал от боли над её телом, и её образ отпечатывался на его сетчатке вечным призраком. Это желание ей самой показалось ненормальным и жутким. Но, наверное, лучше бы он снова её убил, чем оставаться в одиночестве в этом проклятом лабиринте. *** — Какого чёрта ты вытворяешь? — набросился на него Йонас, когда они вышли из школы. — Потому что это могло сработать, — отмахнулся Ханно. Йонас схватил его за локоть и развернул к себе. — А если бы нет? Что если, с той стороны другая Марта точно так же без машины времени не может пробиться сюда? Сейчас мы не завязаны в чёртову петлю, запомни уже! — Что толку? Мы уже вторую неделю ищем этот проклятый проход! — вызверился Ханно. — Я не хочу снова тридцать три года тратить на ненужную мне ерунду! — Вот значит как. — Только не говори, что тебе самому так нравилось возиться с машиной времени! — Ханно оттолкнул его и наставил пистолет. — Дело всей жизни. Да если бы ты так отчаянно не верил, что эта машина поможет тебе спасти свою девку, ты бы палец о палец не ударил. — Ноа… — Не подходи ко мне! Это всегда была нужда. Вернуться в своё время, спасти отца, спасти подружку, уничтожить мир… — Именно. Мы должны уничтожить его. И сделаем это, — как можно спокойней уверил его Йонас. — Так может, будет проще перестрелять всех один за другим? А? Нас ведь не так много. Разделим на двоих. За день управимся. Моих родителей в этот раз для разнообразия убьёшь ты, а то мне в глаза им смотреть тошно. — Ноа, ты перегибаешь. Ханно рассмеялся. Йонас никогда не слышал от него настолько истеричного смеха. Он до последнего держал лицо. То, что происходило с ним сейчас, уже выходило за предел. Йонас осторожно приблизился к нему и забрал пистолет. Ханно никак не отреагировал, только тихо прошептал: — Я больше так не могу, Йонас. Не могу. Мы испробовали уже всё. — Не всё. Пока ты снова строил козни у меня за спиной, я нашёл лазейку. — Что на этот раз? — устало спросил Ханно, совершенно не веря в то, что новый план сработает. — Пойдём, ты увидишь сам.