Шёпот воспоминаний

Кажется, можно наконец расслабиться — впервые со времени обретения памяти. Напряжение, что при первых минутах пребывания в шахте Херцога сковало тело и сдавило грудную клетку душащей хваткой, утихает при виде деловитого ребёнка в довоенном цилиндре. На смену ожиданию угрозы неожиданно приходит покой, который унимает трепет испуганного сердца. Но место ли покою в зеве радиоактивной пещеры, в стены которой замурованы иссохшие тела? Мрак сырых стен будоражит воображение, которое не щадя сознания рисует десятки шахтёров. Лица их измождены, руки трясутся от усталости и голода, но скованные цепями покорности трудяги продолжают монотонно долбить кирками породу и вдыхать каменную пыль. Они умоляют, взывают к остаткам человечности хозяина шахты, однако Херцог не слышит. Старик с изрезанным морщинами лицом срывается на крик, и в голосе его нет ничего, кроме презрения и необъяснимой злобы. — Не хотите работать? Будь по-вашему. Принести динамит! За спиной моргает старый фонарь, и на мгновение пещера погружается в абсолютную тьму. Резким движением Дана хватается за лежащий рядом топор, и когда свет, к её облегчению, появляется вновь, она слышит звонкий смех. — Испугалась, испугалась! Вместо ответа Дана показывает язык. Кенни, одинокий мальчишка, выбравший это место своим домом, отвечает взаимностью. Его жилище — деревянная постройка, состоящая из пола и подобия стен, то и дело поскрипывает, ведь Кенни не сидит на месте. Он ходит туда-сюда по старым доскам, рассматривая то Дану, то Джошуа, которого несколько раз называет загадочным и пугающим несмотря на всё его дружелюбие. Поначалу Кенни вообще избегал говорить с «мрачным дядькой в разгрузке» и общался исключительно с Даной, но сейчас, подсев к Джошуа поближе, он пытливо расспрашивает об ожогах. — Так ты совсем лысый или где-то волосы всё же есть? Дана готова поклясться, что в протяжном выдохе Джошуа слышится отчётливое «помогите». Демонстрируя невиданную жестокость, она игнорирует призыв и достаёт из рюкзака плод дикой панги. Свесив ноги с деревянного помоста, служащего полом в импровизированном домике, Дана надкусывает и тут же морщится. Кара — судьбы или Господа — за нежелание спасать возлюбленного от лавины вопросов не заставляет себя ждать. Кажется, будто кислота недозревшего плода сейчас растворит зубную эмаль. Вяжет же злосчастная панга так сильно, что невозможно выдавить из себя ни слова. И всё-таки здесь хорошо. Толща камня и земли надёжно укрывает от внешнего мира и его проблем, и даже голова после грубого удаления фрагмента мозга болит несколько меньше. Интересно, у Джошуа тоже? Выбросив под шумок вниз невкусный плод, Дана достаёт из стоящего рядом рюкзака ещё один: более мягкий. Джошуа тем временем начинает рассказ о сотворении Господом всего сущего, однако Кенни бесцеремонно прерывает его звонким «что за чушь?!» Дана с этим мнением полностью согласна, но вслух она свою позицию не выражает, поскольку двое против одного — это не совсем честно. Хотя когда Джошуа с Марселлой наперебой зачитывали свои стихи почти до самого рассвета, Дана ощущала себя лишней. Неприятное чувство пробуждало грусть, злость и ревность одновременно, но тем не менее выражать скепсис в отношении Бога сейчас она не станет. Марселла пала от пуль контрабандистов, и пусть эта рыжая девица раздражала сильнее подкожного зуда, Джошуа потерял единомышленника. — Так ты отправился странствовать по свету, чтобы рассказывать свои сказки? И как тебе только не всекли? Какое-то время в пещере воцаряется тишина, и слышно, как где-то далеко капает вода. — Мне, если так можно выразиться, «всекли» — но гораздо позже... Все трое располагаются на дощатом полу. Кенни садится к Джошуа столь близко, что почти касается его бедра. Устроившаяся в некотором отдалении Дана стаскивает берцы и с наслаждением шевелит пальцами, чувствуя желанную прохладу. Вместе с Кенни она слушает знакомый уже рассказ о двух молодых друзьях, попавших в плен к дикарям, и потихоньку душа наполняется забытой лёгкостью. Тревога оказывается где-то далеко-далеко, и сюда ей точно не добраться, ведь вход в пещеру защищён хитроумными ловушками Кенни. А если страхи просочатся, то спокойный, несущий умиротворение голос Джошуа не оставит им ни единого шанса. При мыслях об этом становится хорошо-хорошо даже без пары глотков виски. — А сколько всего языков ты знаешь? Голос Кенни доносится будто издалека. Поджав ноги и обнимая рюкзак, Дана закрывает глаза. Слабая боль всё-таки пульсирует в висках, накатывая и отступая размеренными волнами, но сейчас она скорее убаюкивает, нежели несёт страдание. Веки медленно смыкаются, и разлеплять их с каждым разом становится труднее, да и нужно ли? Удобно устроив щёку на жёсткой ткани плотно набитого рюкзака, Дана позволяет себе погрузиться в сон. Последнее, что она чувствует — прикосновение сильных забинтованных рук, что отрывают её от пола и переносят на кровать. А защита Кенни действительно хороша. По крайней мере, прорваться через неё вездесущим кошмарам в эту ночь так и не удаётся.