"Аларей", бортовой журнал

      Отрезанная голова гета, водруженная на электрифицированную подставку, следила за лаборантом Сино’Тау. По меньшей мере, она поворачивалась, посвечивая белым фонарем в его сторону. Сино обошел вокруг стола раз двадцать, но так и не нашел регулятор для лазера. Было два часа до официального начала работы лаборатории. Жгуче-белое холодное освещение вызывало резь в слипающихся глазах. Сино позевывал в звукопередатчик и подергивался, когда голова на подставке прекращала вертеться и ловила его в фокус визуального наблюдения.       — Сино!       Лаборант вздрогнул и принялся с удвоенным усердием возиться в ящиках, которые проверил по десятку раз. Голова гета направила бессмысленный взгляд в сторону дверей. Адмирал Зора стоял у входа, тяжело облокотившись на дверной косяк и держа в руке лазер.       — Ты несешь мне регулятор или опять думаешь об этой своей девчонке? Кила, да что с тобой делать.       — Да-адмирал-есть-адмирал, — скороговоркой выпалил Сино, выворачивая ящики. Как назло, вот теперь-то в мыслях застревала одна Эфери с ее красным капюшоном и этими игривыми интонациями, когда она пригласила… тьфу, нет, регулятор. Регулятор обнаружился в самом последнем ящике, под мотком проводов. Сино выпутал его оттуда заплетающимися пальцами.       — Давай сюда и иди включай компьютер.       — Есть, — Сино бросился к компьютеру почти бегом, оставив адмирала рассматривать поразительно живую голову с блестящим фонарем. Казалось, будь у этой головы тело, она бы подбоченилась. Адмирал присоединил регулятор к лазеру, выпрямил спину, потер плечо. Компьютер, конечно, завис, едва включившись. Сино стукнул по нему пару раз, беспрестанно ругаясь:       — Кажется, этот вирус, который туда занесли… в общем, все.       — И что, никто до сих пор не сделал под него антивирус?       — Нет, адмирал.       — Проклятье, — Раэль’Зора снова потер плечо, повернулся к контрольной панели и щелкнул по сенсорному экрану несколько раз, каждый раз — как будто с новой злостью. Электрификация стола отключилась. Фонарь на голове погас, как перегоревшая лампочка, и голова застыла в той же позе, в которой была. Сино, задумчиво барабаня пальцами по столу, повернулся на стуле. Адмирал настроил лазер на минимальную мощность, наклонился над омертвевшей головой и повел линию разреза над основной материнской платой — там, где у кварианца была бы затылочная кость. Сино наблюдал за инженерной трепанацией, думая отнюдь не о регуляторах.       — Ты чего расселся? — адмирал погасил лазер.       — Жду, пока включится компьютер.       — Иди включай тот, что в соседнем отсеке. Провода протянем. Давай, пошеве… а, проклятье, — Раэль’Зора дернул руку к груди. — Утро не началось, а я уже чувствую себя дерьмово.       — Надо больше спать, адмирал, — заметил Сино, который когда-то учился и так и не доучился на врача.       — Если выделишь мне еще десяток часов в сутках, последую совету с радостью. Где удлинитель? Или ты предпочтешь перетащить стол поближе к компьютеру? Или компьютер к столу?       — Лучше компьютер к столу, — неуверенно предположил Сино, которому не улыбалось искать удлинитель в безднах захламленной лаборатории. Адмирал молча отвернулся к немой голове и, орудуя то лазером, то плазменным резаком уни-инструмента, то просто руками, принялся отцарапывать защитную панель над платой. Сино постоял в нерешительности несколько секунд и пододвинул адмиралу компьютерное кресло:       — Садитесь…       Вместо ответа — бормотание в духе «И куда эти идиоты дели разъемы, только вчера здесь были разъемы, они же не думают подключить эту штуку к компьютеру по радио?». Сино вздохнул и направился искать компьютер. В соседнем отсеке под ногами валялись перегоревшие светодиодные ленты. Сино уселся за компьютерный стол, нажал на кнопку включения четыре раза.       — Адмирал, оказывается, этот подключен ко всей корабельной сети, — крикнул он, откинувшись назад на спинке кресла.       — Так отключи его, у меня что, тысяча рук? — донеслось в ответ из-за стены. И слабо разборчивое недовольное бормотание. Сино заворчал, проклиная адмирала Зору, всю эту лабораторию, гетов, утреннее дежурство и тот день, когда он родился. Ввел пароль. Пароль оказался неверным. Сино ввел пароль еще раз. Дверь осталась открыта, и можно было чувствовать запах плавящегося пластика.       — Адмирал, здесь пароль…       — Отстань от меня.       Сино покачался на стуле. Запах пластика, конечно, сильно отвлекал от мыслей о выходных, то есть, о работе. Сино ввел еще несколько разных паролей, но компьютер как будто прикинулся слепым и глухим. Тогда он потратил несколько минут на поиск пароля в беспорядочных файлах на уни-инструменте, но не нашел.       — Адмирал, я не помню пароль! — пусть опять наорут, зато честно. За стеной раздался глухой стук. Сино набрал пароль еще раз, наобум заменив последние цифры. Зачем-то приписал в конец букву А. Затем букву Р. Система все терпела, но не поддавалась. — Адмирал?..       Молчание.       — Адмирал, но я в самом деле не помню пароль!       Молчание и непонятный звук, похожий на тяжелый кашель. Сино нехотя поднялся и направился в основной лабораторный отсек.       — Мне правда очень жаль вас отвлекать… — начал он с ходу на пороге, но осекся, остановился и остолбенел. Утро перестало быть обыкновенным.              Раэль’Зора мрачно приподнял голову.       — Ну и что дальше? — тяжелый лекарственный запах, не выветривавшийся из старинных стен медотсека, не отсеивался даже фильтром.       — А ничего, — сказала врач. — Минимум дюжина суток покоя под медицинским наблюдением. Здоровый сон, диетическое питание.       — У меня нет дюжины суток.       — Будут.       Он, в общем-то, и сам понимал, что даже не встанет с койки. Если рассуждать трезво, думал Раэль’Зора, он бы сам себя к лабораторной работе не подпустил: рискованно. Там, в основном лабораторном отсеке, и так на полу остался выжженный след от выпавшего из руки лазера. Сенсорная панель наблюдения дружелюбно подмигивала цветными цифрами: пульс, давление. Раэль’Зора повернул голову в который раз посмотреть на пучок проводов, подсоединенных к его гермокостюму в месте сгиба локтя. Тьфу. Как будто не жизненные показатели выводят на экран, а душу перед посторонними выворачивают. Еще эта иголка в вене. Отвратительно.       — Это же сердце, адмирал. Сложный механизм. С ним нужно быть осторожнее.       — Прекратите внушать мне очевидные истины, — отозвался Раэль’Зора, почти что готовый добавить: «Очевидные нравоучения — моя собственная прерогатива».       — Вам страшно повезло, — заметила врач как бы между прочим. Она заметно нервничала. — Ваш лаборант спас вам жизнь.       — Приму это к сведению. Еще что-нибудь?       Доктор как-то странно повела плечом, как будто ей не нравились ледяные командные нотки в голосе пациента.       — Как вы себя чувствуете? Только честно.       — Как… гнутый гвоздь. Но определенно лучше, чем вчера. По меньшей мере, не задыхаюсь.       Доктор ничего не сказала. Опустив голову на койку, Раэль’Зора въедливо рассматривал маленькое помещение с обитыми пожелтевшим пластиком стенами, такой же пластиковый потолок в разводах, похожих на йодные, аппаратуру и провода. Он уже составлял мысленный список того, что нужно бы раздобыть в медотсек «Аларея», но не знал пока, где раздобыть. Доктор помялась на пороге:       — Если вам нужно предоставить связь, я постараюсь… я даже могу набрать для вас сообщение.       — Зачем мне связь? — желчно оборвал ее Раэль’Зора.       — Если вы захотите написать вашей дочери…       — Спасибо, я и сам пока в состоянии решить, кому и что мне нужно писать. Дальше.       Доктор ничего не сказала, развернулась и вышла из отсека. Дверь, мягко закрывшаяся за ней, напомнила тюремную решетку. Раэль’Зора закрыл глаза. Он проспал подряд последние тринадцать часов и ему казалось, он не помнит, какой сейчас год. С трудом дотянулся свободной — не привязанной на провода — правой рукой до левой стороны груди. Вроде стучит где-то там под скафандром. Строптивая механика. Непонятно, как так получилось. Зато оказалось, что перебои с сердцем отрезвляют, как глоток холодной воды: за полчаса туманная, больная голова сообразила наконец, в чем была ошибка в расчетах последних дней и какой там все-таки пароль стоял на компьютере.       Должно быть, старпом, на которого внезапно свалилось управление целым кораблем, рвет на себе трубки воздуховода. Остается только надеяться, что они с начальником лаборатории найдут, чем занять экипаж, чтобы дело не стояло. Двенадцать суток, и это как минимум, и это если на двенадцатые сутки Раэль сможет вернуться к нормальному ритму жизни, в чем он сам сильно сомневался. «Старею, — с отвращением подумал Раэль’Зора, — разваливаюсь на кусочки». Ему все отчетливее казалось, что начальник лаборатории не справится.       И это — когда проект вступил в решающую фазу. Бош’тетское сердце.              Прошло два часа. За это время Раэль пересчитал все трещины на потолке. Два раза приходила санитарка и один раз медбрат. Безумно ныла спина, особенно — на месте старого огнестрельного ранения. Самому повернуться на другой бок было трудно, вдобавок каждый раз на шевеление реагировали датчики и наставительный голос медсестры по громкой аудиосвязи советовал не совершать лишних движений. Хотелось по-мальчишески совершать лишние движения ей назло.       Трещины расплывались перед глазами. Чтобы развлечь себя, пришлось считать до миллиона. До двух миллионов. До трех. Складывать в уме шестизначные числа. Пятьсот тридцать две тысячи триста восемнадцать плюс двести тридцать три тысячи сто восемьдесят один равно семьсот шестьдесят пять тысяч восемьсот девятнадцать. Или нет. В висках слегка покалывало. Тогда пришлось вспоминать какие-нибудь стихи и бормотать себе под нос, чувствуя, как на горле подрагивает очередной датчик непонятно чего и видя, как провод колышется прямо перед стеклом шлема. Хотелось хоть за что-нибудь схватиться руками.       Должно быть, в лаборатории сейчас паника. Или, может, долгожданный выходной.       К исходу шестого часа, когда казалось, что уже прошло много суток, а безумие доросло до такой степени, что хотелось зубами выдернуть эти провода, появилась Шала’Раан. Раэль’Зора даже вначале не заметил, что это она. Она постояла на пороге и только потом вошла. В дверном проходе мелькнул яркий капюшон медсестры.       — Раэль, — он узнал Раан только по голосу, — поверить не могу, что с тобой такое случилось…       Раэль’Зора хмыкнул:       — Теория вероятности гласит, что со всеми бывает. Ну? — голос был совсем охрипший. Непонятно, из-за общей слабости или из-за долгого молчания. Шала’Раан села рядом на подобие одряхлевшего пластмассового стула, сцепив руки в замок на коленях. Повисла пауза. Капюшон медсестры исчез в дверях.       — Ну вот, — задумчиво сказал Раэль’Зора, — теперь вся Флотилия точно знает, что у меня есть сердце.       Шала’Раан прерывисто вздохнула.       — А они, понимаешь, сомневались.       Нет ответа.       — Шала, как там «Аларей»?       — Я там не была, — ответила она. — Из того, что я знаю — старший помощник Лен’Маль принял временное командование. Они надеются, что ты скоро вернешься к ним.       — Скажи лучше, «боятся».       — Ты циничен, как патологоанатом, — качнула головой Шала. — И как ты умудряешься быть таким?.. Только посмотри, до чего ты себя довел. Сколько часов в сутки ты спишь?       Раэль’Зора не стал отвечать на глупый вопрос.       — Хорошо, ты хотя бы иногда спишь?       — Шала, — прервал ее Раэль’Зора, — если ты пришла сюда меня учить, то замолчи, пожалуйста. Я не маленький мальчик, — он предпочел бы, чтобы Шала’Раан рассказала бы ему что-нибудь, что угодно, можно даже бессмысленное: про «Тонбай», про ее сына, про выкрутасы Кориса, да хоть про диетическую питательную пасту. А она вообще ничего не рассказывала, как будто язык прикусила. Сидела рядом с трагичным видом, как на поминках. Даже тошно становилось.       — Если бы я мог спать больше, я бы спал, уж поверь.       — Да, лаборатория, — только и ответила Шала’Раан. — Понимаю. Я… если тебе нужна какая-нибудь помощь, обращайся.       Раэль’Зора посмотрел на нее скептически.       — Если хочешь, я могу написать Тали вместо тебя, — осторожно сказала адмирал Раан. — Я… умею писать такие вещи.       — Я уже ей написал, — ответил Раэль’Зора, ни на йоту не выдав, что соврал. Все-таки есть кое-что хорошее в том, что дочь служит на чужом корабле, затерянном в далеком космосе. — Шала, я же не умираю. Зачем смотреть на меня, как на побитого ребенка?       — Да, конечно, — невпопад сказала Шала’Раан. Протянула руку и тронула Раэля за плечо: — Но я хочу просто по-дружески попросить: береги себя. Если не ради нас, то хотя бы ради Тали. Только представь, каково ей будет без отца, — она пару раз провела рукой, будто поглаживая, по наплечнику скафандра. Раэль’Зора отодвинулся от нее, сколько мог.       Больше Раан ничего не сказала.              — Это обычная невротическая реакция, — объяснила Эфери, поправляя сестринский фартук и изо всех сил пытаясь выглядеть умной. — Психическая астения и иногда, если хочешь, истерия. Ну, когда кто-то чуть не умирает, тут до неврозов недалеко.       — Да это не неврозы у него, — мрачно ответил Сино’Тау, — он всегда такой.       Эфери проводила его до палаты. У дверей Сино оглянулся ей вслед. Как только красный капюшон исчез за углом, Сино взял себя в руки, откашлялся, стукнул два раза в дверной косяк и вошел.       — Рад видеть, что вам лучше, адмирал.       — Лаборант Сино, — голос адмирала Зоры несколько оживился. — Заходи. Очень рад встрече. Что происходит на «Аларее»?       — Работаем понемногу, — аккуратно ответил Сино, который предчувствовал этот вопрос. Конечно, никто не работал. Все просто ходили толпами по палубам, не зная, что дальше делать, а начальник лаборатории разрывался между простым желанием махнуть на «Райю», чтобы наконец навестить жену, и долгом привести дела в порядок. — Я приделал к той голове, — он обернулся вокруг себя в поисках камер наблюдения, — в общем, я приделал туда разъем.       — Молодец, — отозвался Раэль’Зора, от которого не могло укрыться ни одно зерно неуверенности, — продолжай в том же духе и, возможно, через двадцать лет защитишь кандидатскую диссертацию в университете Цитадели. Или пришьешь к голове второй разъем, что не хуже.       Сино замолчал, переваривая услышанное. Еще вчера он числился героем дня. Сегодня про это все забыли. Даже адмирал забыл, что было особенно обидно.       — В общем, я просто зашел вас навестить.       — Умница.       В палату вошла Эфери с рассованными по набитым карманам медикаментами. Бросила взгляд на Сино и снова начала во все глаза глазеть на адмирала:       — Доктор Шал запретила обезболивающее. Она говорит, оно может вызвать нежелательную реакцию при взаимо…       — Ну и что, я вынужден весь день вспоминать, как мне прострелили позвоночник?       Перепуганная Эфери ничего не ответила. Сино хотел уже броситься ей на выручку, но не нашел достаточно острых слов. Эфери села на хромоногий пластмассовый стул:       — Мне правда очень, очень жаль… — она окинула взглядом пучки проводов и панель наблюдения, приветливую, как неоновая реклама. — Вам очень больно? — ее интонации были такими жалостно-жалобными, что Сино поперхнулся.       — Хватит-уже-перестаньте-меня-жалеть! — ледяным голосом отчеканил адмирал. — Достали.              Чтобы разрядить обстановку, Раэль’Зора спросил у медсестры:       — Скажите, я умру?       — Все мы рано или поздно умрем, — заметила та, перепечатывая показатели с сенсорного табло на уни-инструмент. Ответ адмирала не удовлетворил. — Но вы скоро пойдете на поправку. И еще долго проживете, если будете хорошо следить за своим здоровьем.       Слова «хорошо следить» Раэль’Зора пропустил мимо ушей.       — Мне нельзя умирать.       — Так не умирайте. Все в ваших руках.       Она, конечно, не понимала всю важность аларейского проекта. Она вообще не знала, что на самом деле происходило на «Аларее», почему лаборатория, пока адмирал находился на борту, была закрыта от всяких контактов с внешним миром и почему всякий, направлявшийся с «Аларея» во «внешний мир», первым делом начинал врать. Даже Сино врал этой своей медсестре. Раэль’Зора зачем-то снова дотянулся рукой туда, где по его соображениям должно было находиться сердце. Техника нынешнего столетия еще не научилась делать механические сердца, способные заменить настоящие. С механическим, конечно, было бы проще.       Тук. Тук. Черточки на сенсорной панели. Раньше Раэль’Зора был уверен, что у него много времени. Если удастся найти достойного преемника, то, может, не одно поколение. А сейчас — проект получил новый толчок с добытыми страшной ценой материалами с Хестрома, Коллегия точит зубы на «Аларей», дочь на церберовском корабле, Жнецы ищут путь в галактику — все это как-то слишком много; никто другой не справится. Тук-тук.       Сенсорная панель продолжала приветливо переливаться. Медсестра приглушила свет.       Заснуть было невозможно. После многих часов бездействия глаза даже не закрывались. Тяжелая голова опустела. Уломать врача на обезболивающие не удалось; Раэль’Зора не представлял, почему у него так тянула эта старая рана. Может, это нафантазированная боль, эффект ноцебо; но как ни пытался он убедить себя в этом, ничего не менялось.       Где-то с полчаса он сжимал руки в кулаки и разжимал, потом поочередно сгибал и разгибал пальцы. Самое страшное сейчас (почти самое страшное — после смерти, конечно же) — потерять способность к тонкой работе. Это даже не объяснишь врачам. Они обязательно спросят, точно ли для работы над кинетическими щитами нужно копаться в микросхемах.       Он все-таки заставил себя заснуть, но сон скорее был похож на нехорошую болезненную дремоту, когда не понимаешь, спишь или уже просыпаешься. Элементы сна повторялись, как зависшее видео. Там была какая-то лестница, которая вела через шахту лифта, и был лаборант Сино, осведомлявшийся у головы гета о точном времени по стандарту Флотилии, и когда адмирал уже хотел заорать, что у него болит голова и ему хочется спать, а Сино и гет мешают, чья-то рука мягко легла ему на плечо.       Ну конечно, Анила тоже приснилась. Высокая, стройная, красивая; как всегда, в бело-фиолетовом. Раэль’Зора помнил ее тяжело больной и умирающей.       — Что ты наделал? — спрашивала она, и откуда-то Раэль знал, что она знала все про «Аларей». — Ты уверен в том, что делаешь?       Раэль’Зора нетерпеливо передернул плечами: да как можно быть уверенным. Но тон голоса, которым она произносила это горькое «что ты наделал», просто нельзя было терпеть. Руки у Анилы были тонкие и легкие. Немного напрягая воображение, Раэль мог бы даже вспомнить, как она его обнимала.       — Я не разговариваю с галлюцинациями, — сказал он своему воображению.              Двадцать лет назад нелегальной добычей металлов в Терминусе занимались не «Синие светила» и не «Цербер», а кварианцы. И батарианские пираты. Батарианские пираты, казалось, существовали всегда.       Планета была ужасная. Еще и вся в песке. Взрывы в карьере растревожили спящего под землей молотильщика, пришлось тащить водородную бомбу. И вот теперь — связь с горнодобывающей командой прервана. Разведывательный истребитель засек на радарах посторонние суда. Предполагая худшее — всегда найдутся охотники забрать в свои руки разработанный карьер, — Раэль’Зора приказал развернуть в сторону планеты три боевых корабля, включая «Аларей» с его новыми орудиями.       Худшее действительно произошло. Наземная стычка с пиратами была ожесточенная. Гражданских и технику вытащили, но почти полностью потеряли два отряда. Наконец, эта засада за взорванным бараком. Двумя первыми выстрелами из винтовки сбило кинетические щиты на скафандре, третий угодил в плечо, разорвав несколько слоев синтетических материалов, и наконец четвертый пришелся в поясницу; в общем, когда Аниле подробно рассказывали произошедшее, она сказала, что слушать больше не хочет.       На пороге медотсека Анила появилась с маленькой дочерью на руках: прибежала, как только ей сообщили, и ребенка некому было передать. Дочке было лет пять, не больше: она только недавно впервые вышла из пузыря и получила свой первый, похожий на розовый пышный сверток, временный скафандр, потому с упоенным интересом изучала окружающий мир, питая особенную страсть к проводам и розеткам. Медсестры, встречавшиеся в коридоре, избегали смотреть на Анилу.       — Подержите девочку, — сказала та одной из медсестер и сунула ребенка ей на руки. Медсестра, которая ни разу в жизни еще не держала детей, чуть не упала в обморок, но быстро оправилась от шока. Девочка, очевидно, не чувствовала никакого беспокойства и с мирным любопытством вертела головой по сторонам. Молодой врач поманил ее пальцем, потыкал в стекло шлема, но, поймав взгляд Анилы, выпрямился, откашлялся и принял более серьезный вид. Он ненавидел, когда самую тяжелую работу сваливали на него. Из открытых дверей ординаторской доносился мирный храп.       — Он без сознания? — спросила Анила.       — В сознании, — неуверенно сказал врач. — Но сами понимаете, мэм… Инфекция пошла.       В стерильный отсек, конечно, просто так не пускали, но можно было посмотреть через мыльно-розовую резиновую пленку, затягивавшую окно. Даже разрешалось коснуться через нее рукой. Пленка вроде бы даже передавала ощущение теплой кожи, но это, конечно, была нейросимуляция.       Заглядывая, Анила привстала на цыпочки. Датчики костюма предупредили назойливым писклявым звуком о нездоровом повышении пульса. Пленка была похода на прозрачный перламутровый экран. Путаница проводов, как повсюду в Аларейской лаборатории, и неаккуратные слои бинтов. Никакой реакции на появление Анилы; и тем не менее, взгляд глаз с красной радужкой казался совершенно осмысленным. Анила замялась. «Нелегко, — подумал врач, глядя на нее, — быть женой неугомонного адмирала». Анила повернулась к нему:       — Вы же поставите его на ноги, да?..       — Надеемся, — ответил врач еще осторожнее. За стеной особенно утробно всхрапнул хирург, который шесть часов собирал позвоночник адмирала по обломкам косточек. Врач буркнул что-то нечленораздельное и поспешил закрывать дверь в ординаторскую. Анила осталась смотреть: что ей еще оставалось делать, кроме как смотреть.       Рядом, где-то под локтем, послышалось недовольное сопение. Анила его, впрочем, не услышала. Она протянула руку, натянула пальцем перламутровую пленку. Пленка была такая тонкая и так тянулась, что казалось, она вот-вот порвется от неосторожного прикосновения через скафандр. Хотя этого не должно было случиться — в медотсеке безопасность на первом месте, потому что самая мелкая инфекция для ослабленного организма — смерть, — Анила все-таки отдернула руку.       — С тобой все будет хорошо, — зачем-то сказала она, хотя знала, что пленка почти не пропускает звук. Сопение повторилось.       — Ма-ам.       Анила вздрогнула.       — Ну ма-ам, ну чего там. Пошли домой, — дочка смотрела на мать, задрав голову, с очень серьезным и деловым видом, как какой-нибудь турианский профессор. Как раз в этот момент из-за угла вылетела перепуганная медсестра. Затормозила на повороте, развела руками: я не виновата, она сама сбежала. Анила вздохнула и подняла дочку на руки:       — Хорошо, сейчас пойдем, — и только потом она спохватилась: не надо маленькой такое видеть!.. Тали, удобно сидя на руках, с интересом таращилась за пленку, наверняка ничего не понимая в переплетении трубок с окровавленной живой плотью.              — Этого ребенка нельзя оставлять без наблюдения ни на минуту, — подытожил Раэль’Зора. Анила, закончив рассказывать историю, засмеялась и села рядом в изголовье кровати. — Разве что запереть где-нибудь в бытовом отсеке. Хотя нет. Подберет пароль и выберется.       — Это же дети, Раэль. Маленькие дети, которые впервые покинули пузырь. Они все такие.       — Ну нет, — недовольно возразил адмирал, — я таким не был. Я в ее возрасте тихо сидел в углу и читал книжки, а не носился, будто в задницу пыжак укусил.       — Никогда тебе не поверю.       — Твое дело, — на уни-инструменте пиликнуло уведомление. — Бош’тет. Старпом опять не справляется с борткомпьютером. Он старпом лучшего корабля Флотилии или древний слепой дед?       — Там же система запрограммирована отвечать только на твой голос, так?       — Так. Но за это время он уже мог бы с этим разобраться, нет?       — Пойдешь к нему?       Раэль прикинул длину маршрута до капитанского мостика, прикинул собственные силы, покосился на пару прислоненных к стене костылей и решил, что у него сегодня еще один выходной. Анила придвинулась ближе и наклонила голову к его плечу:       — Все будет хорошо.       В этот момент в каюту ворвался розовый ураган и с разбегу заскочил на отцовскую кровать. Анила отшатнулась и всплеснула руками:       — Тали, ну осторожнее!..       Раэль, хоть и получил ощутимый толчок под дых, ничего не сказал.       — Па-ап, я из твоих пластин и шурупов куклу сделала, — совершенно деловым голосом заявила дочь. — Тебе показать? Только она страшная.       — Пусть страшная, ты все равно умница, — Раэль притянул ее к себе и обнял за плечи. На уни-инструменте пищало уже десятое сообщение от паникующего старпома, ведущего войну с борткомпьютером.              Двадцать лет назад все было как-то проще. Корабли, конечно, уже тогда рассыпались от старости, адмиралы постоянно искали способ друг другу подгадить, а батарианские пираты были все теми же мерзавцами; но зато Анила была жива, аларейский проект был в самом зародыше (и потому несказанно вдохновлял), не было никаких Жнецов и никакого «Цербера» с этой их, чтоб она в ретранслятор Омега провалилась, злополучной «Нормандией». И сердце не барахлило. Просто благодать.       И тем не менее, нужно было уметь мириться с нынешними событиями. Проснувшись — или скорее очнувшись, — Раэль’Зора понял, что его приковывает к койке не только общая слабость. Под грудью, на ногах и на свободной от проводов руке были закреплены ремни. Ремни были разные и очевидно не приспособленные для фиксации больных.       Какого только…       Раэль’Зора, сделав невероятное усилие, дотянулся самым кончиком пальца до кнопки вызова санитарки. Что было в последние часы, он не помнил: вспоминались только какие-то дурацкие, психоделические сны. Позвоночник пока не болел: может быть, действительно вкололи обезболивающее. Не прошло и минуты, как на пороге появился здоровый, плечистый санитар.       — Как вы объясните это? — холодно осведомился Раэль’Зора, зная, что ему нет нужды показывать, что именно есть «это». Санитар развел руками:       — Ничего не могу поделать, адмирал. Ночью вы пытались нарушить постельный режим. Консилиумом врачей было решено вас… кхм.       И этого тоже Раэль’Зора не помнил.       — И вы страшно ругались, адмирал. И оскорбили медсестру.       — Ну так передайте ей мои глубочайшие извинения. Что дальше?       Даже под маской шлема санитар ощутимо побледнел.       — Я… я спрошу об этом. Да. Пойду спрошу, — через мгновение и след его простыл. Пришлось лежать и ждать. Долго ждать, не в силах даже дотянуться до уни-инструмента. Снова считать до миллиона. Когда счет дошел до трехсот пятидесяти трех тысяч, стало совсем тошно. Раэль’Зора попробовал негромко напевать, но голосовые связки не слушались и уши сворачивались в трубочку. Перед обедом тот же ученый консилиум принял решение отвязать пациента, но легче не стало.       Шел второй день из дюжины, а Раэль уже решительно сходил с ума.              Когда Раэль’Зора окончательно потерял надежду, что что-то произойдет, неожиданно появился Хан’Геррель. Раэль выдохнул с облегчением. Геррель влетел в палату с доской для настольных игр в одной руке и с увесистой бутылкой виски в другой:       — Извини, что раньше не заглянул. Мне никто и не сказал. Кила, старик, ну ты даешь!       — Значит, ты в курсе, что я только что пережил сердечный приступ, — сдержанно ответил Раэль’Зора, покосившись на бутылку. Хан’Геррель, видимо, уже успевший оценить виски, опустился на несчастный разваливающийся стул:       — Это не сейчас, а про запас. На долгую жизнь, — он невесело усмехнулся. — Глазам своим не верю, ты еще не сбежал из больницы.       — Сбежишь тут, — Раэль’Зора поддернул провода. Про то, что с трудом поднимется на ноги, он решил не говорить; на самом деле все было и так понятно. — Виски, я так понимаю, хорош.       — Понимаешь ли, на борту своего корабля капитану не положено спиртное, — Геррель покачал головой, — а увольнительные у нас редкие. Кстати, говорят, ты всю ночь пытался выдернуть провода и ущипнул медсестру за зад, это правда?       — Нет, Хан. Про зад — это неправда.       — Ну-ну, хорошо. Как ты? — Хан’Геррель бросил на Раэля проницательный взгляд. Раэль’Зора отвернул голову. — Так уж и быть, не буду спрашивать. Лучше сыграем пару раз, или пару десятков раз, в хепеш, — он имел в виду старинную кварианскую настольную игру, которую теперь часто называли «игрой пилотов», потому что за ней пилоты кораблей Флотилии, идущих автоматическим курсом, коротали рабочие дни. Бессмысленные, наполненные бездельем дни. — Ты написал Тали?       — Да, — без тени колебания отозвался Раэль’Зора.       — Нет, — резко ответил Хан’Геррель. — Не пытайся меня обмануть, ты ей не писал.       Раэль’Зора потерял терпение:       — Хорошо, признаю, я ей не писал. И ты ей тоже ничего не напишешь.       — И кем надо быть, чтобы быть тобой? — Хан’Геррель поставил доску на край кровати. — Если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты намеренно сослал ее на край Галактики. А теперь отказываешь девочке во всяком контакте. Она имеет право…       — Хан, послушай, прекрати меня учить, а? Это мои семейные дела.       — Напомню тебе, что она член моего экипажа, — заметил Хан’Геррель, — и мой долг как капитана — заботиться о ее здоровье и благополучии. И о психическом здоровье в том числе…       — Отвяжись от меня.       — Не отвяжусь, — угрюмо произнес Хан’Геррель. — Просто представь себе на минуту, что она попала в беду, а этот ее человеческий капитан тебе об этом ничего не сказал. Каково?       — Это другое, Хан. Со мной ничего страшного не произошло, я жив и скоро пойду на поправку. Ей незачем волноваться.       — Ну конечно, не произошло! Ха! Да ты симулянт. Не может у тебя болеть сердце. У тебя вместо него кусок камня.       Раэль’Зора серьезно посмотрел на Герреля:       — Я люблю ее.       — И еще раз ха! Ты не умеешь любить ничего более живого, чем летающая груда металлолома.       — Геррель, я повторяю тебе: заткнись и оставь этот вопрос в покое. Если ты только был когда-то мне другом, ты не напишешь ей ни слова. Понял?       — Да что тебя… — устало начал Хан’Геррель. — Ага. Ты думаешь, что если она узнает о твоей болезни, то бросит все дела с этой «Нормандией» и прилетит?       — Я не… не уверен, — признался Раэль’Зора. — Сказать по правде, думаю, она не прилетит. Может быть, испугается, что я попытаюсь ее задержать. Может, даже подумает, что это ловушка.       — Если я только знаю Тали… — Геррель расставлял фигуры на доске. — Впрочем, нет, кажется, я ее не знаю. Прилетит или не прилетит? Не попробуем — не увидим. С тебя минимум четыре игры.       — Идет. А с тебя — обещание, что ты ни слова про мою болезнь не скажешь Тали’Зоре.              Они познакомились с Геррелем, когда обоим было по шестнадцать лет, еще до Паломничества. Раэль получил стажировку младшим помощником инженера на «Яске», неуклюжем патрульном истребителе, носившем десять членов экипажа и одну пушку, которую постоянно заклинивало. Хан’Геррель, собственно, был там помощником канонира. Пушка никогда не стреляла — было не в кого, — и Геррель скучал. Инженер не доверял юному помощнику никакой серьезной работы, и Раэль тоже скучал.       В первый день знакомства они чуть не передрались из-за того, что оба пытались обратить на себя внимание симпатичной штурмана (она была старше и только смеялась), да и вообще сперва друг другу не понравились. Они были очень разные: Раэль — замкнутый, острый на язык, Геррель — проще и дружелюбнее; Раэль — из хорошей семьи, сын главного инженера тяжелого крейсера, отец же Герреля всю жизнь работал в команде дезинфекции; Раэль — один из лучших технических специалистов среди своих ровесников, Геррель прекрасно стрелял и отлично играл в хепеш; Раэль немного выше ростом, стройный и более ловкий, способный лазать по вентиляции, Геррель — шире в плечах, физически более крепкий и, чем он очень гордился, на полгода старше. Но с крохотного космического корабля никуда не денешься, и через месяц они были неразлучны.       — Когда я отправлюсь в Паломничество, — говорил Раэль, сидя на полу наблюдательного мостика и глядя в иллюминатор, как проносятся звезды, — так вот, когда я отправлюсь в Паломничество, я хочу полететь в систему Тиккуна.       — О, я знаю, что ты там найдешь.       — М-м?       — Быструю и безболезненную смерть от пушек гетов. Ха-ха.       — Совершенно не обязательно, — отвечал Раэль, в глубине души уже строивший серьезные планы. — У меня будет челнок со стелс-системой. И хорошие винтовки. И к тому же, я возьму с собой тебя.       Вечером раз в два дня Раэлю всегда звонила мать. Обязательно спрашивала, хорошо ли он спит и достаточно ли кушает. И не грузят ли его работой. Страшно волновалась, не случилось ли с сыном чего-нибудь нехорошего. «Несчастная женщина», — думал о ней Раэль. За пять лет до этого по его родному крейсеру прошла эпидемия; Раэля болезнь вообще не коснулась, мать переболела и пошла на поправку, отец и младшая сестра не справились. С тех пор оглушенная горем женщина обрушила потоки невысказанной любви на сына. Иногда от этой любви хотелось забиться в угол, но Раэль стойко терпел. Геррель каждый раз, когда оказывался в переговорной рубке во время разговоров Раэля с матерью, покатывался со смеху; а появлялся он там часто, специально для того, чтобы чем-нибудь Раэля подколоть.       От скуки Раэль пробовал учить друга танцевать. Посмотрев на то, как они носились под руки по наблюдательному мостику (Раэль — изящными прыжками, Геррель — как попало), капитан сказал, что эти стажеры сошли с ума и срочно нужно прислать новых.       После рабочих смен все играли в хепеш. Хепеш — игра для сильных духом. Много лет спустя Раэль’Зора узнал, что у людей есть похожая игра — в ней тоже фигуры передвигаются по полю в шашечку и надо загнать в угол самую главную из них — но только на плоской, двумерной доске. Поле для хепеша — многоуровневое (обычно делают складное, моделируемое). Вся прелесть игры в том, что из-за выступов и дополнительных уровней ни один из игроков не видит расстановку фигур целиком. Считается, что эта игра тренирует стратегов и полководцев. Когда Раэль проиграл шестнадцатый раз подряд, Геррель сказал, что ему нельзя быть полководцем.       Раэль в детстве часто играл в хепеш с отцом, но, должно быть, отец поддавался. Где-то два месяца понадобилось Геррелю на то, чтобы научить Раэля не переворачивать доску после двадцатого проигрыша. Он хотел продолжать обучение друга стратегическому мастерству, но веселые беззаботные деньки длились недолго.       В одну мирную сонную смену, когда «Яска», далеко отделившись от Флотилии, выходила в патруль, радары засекли неизвестные суда, не отвечавшие на вызов. Зазвенела тревога. Еще до того, как «Яска» успела передать сообщение до конца, звено пиратских кораблей расстреляло ее перекрестным огнем и тут же бросило без внимания, как изрешеченную банку бросают в урну. Целью рейда был малый транспортник «Рева» с грузом нелегально добытых металлов, которому до Флотилии оставалось не больше получаса ходу.       Ядро «Яски» уцелело, но дряхлую систему кинетических щитов закоротило: прогремел взрыв, которым снесло полпалубы. На мостике не выжил никто — ни капитан, который в последний момент поддался панике, ни пилот, ни опытный штурман-ветеран, ни связист, ни девочка-стажерка рядом с ним. Канонир погиб под обломками, когда рухнули переборки палубы. И все-таки разгерметизированный корабль, оставшийся в руках инженера, второго штурмана (рыдающей от страха так, что даже под шлемом закладывало уши) и двух стажеров, еще держался на ходу. Генератор гравитации пришел в норму, с дополнительными баллонами кислорода хватало.       — Иди на мостик, посмотри, не принимаем ли мы сигналы, — бросил старший инженер Раэлю, пытаясь тем временем сбросить скорость и развернуть корабль. Может, он и не надеялся, что связь цела, просто хотел куда-нибудь убрать помощника. Раэль продрался через обломки, едва не разрезав скафандр, и чуть не столкнулся с Геррелем.       — Какого нам делать?.. — Геррель прижимал к себе перебитую руку.       — Восстановить связь, — хрипло сказал Раэль, который всегда все понимал по-своему. Они взлетели по лестнице, в четыре руки разобрали осколки двери на мостик. В стене открывалась дыра в открытый космос.       — «Яска», подтверждаем: пираты готовятся взять «Реву» на абордаж. «Яска», прием. Прием. Прием.       На удивление, инженер ошибался: связь работала, и тяжелый фрегат «Нима», поспешивший на сигнал бедствия, упорно запрашивал ответа. Переступив через тело стажерки и наскоро разобрав панели потолка, рухнувшие над приборной панелью, друзья кинулись к переговорному устройству и наперебой, толкая друг друга плечами, доложили ситуацию.       «Нима» молчала ужасающе долгие десять секунд. Геррель тем временем поднял с тела капитана пистолет и прикрепил себе на пояс.       — «Яска», отступайте к Флотилии, если можете. Повторяю: отступайте к Флотилии. Прием.       Раэль и Геррель обеспокоенно переглянулись.       — Они сейчас захватят наш транспортник, — проговорил Раэль, отклонившись в сторону от переговорного устройства. — И всех там убьют.       — Что мы можем сделать? — спросил Геррель. — Отвлечь их?       — Что-нибудь вроде. Мы маленькие и быстро сбрасываем тепло, и если отключить, сколько возможно, выработку электричества, они даже не заметят нас на радаре, пока мы в них не постреляем.       — «Яска», у вас проблемы со связью? Ответьте! Прием.       Геррель прикинул в уме:       — Теоретически, мы на выгодном курсе и можем зайти с фланга. Может быть, нас даже не пристрелят в первую минуту.       — Идет.       — «Яска», как слышно? — тревога в голосе связиста «Нимы», казалось, передавалась даже сквозь динамик. — Повторяю: отступайте! Отступайте немедленно!       — У нас нет времени объяснять им план. Нас никто не станет слушать, — заметил Геррель. Раэль наклонился над приборами:       — Я и не собираюсь им объяснять. Я собираюсь сделать.       — Что? — Геррель поперхнулся. — Ты с ума сошел. Это же прямое неподчинение приказу.       Раэль’Зора выпрямился и серьезно посмотрел на него:       — Мы же несовершеннолетние. Они не могут нас отдать под трибунал.       Геррелю было нечего сказать: оставалось признать здравый смысл. Раэль несильно подпихнул его под бок:       — Давай, с тебя пушка, с меня кресло пилота. И полетели.       — «Яска», ответьте!       — Вас понял. Кила се’лай, — уверенно сказал Геррель в динамик, не добавив никакого «приступаю к выполнению», и отключил звук. Раэль вызвал по внутренней связи инженерный отсек:       — Сэр, мы восстановили связь. Получили сообщение от «Нимы». Приказ идти на «Реву».       Послышался треск. Старшему инженеру, конечно, не нравился приказ, но он знал, что приказы не обсуждают, особенно самоубийственные.       — Хорошо. Стажер Зора, есть ли кто-нибудь, кто может управлять кораблем?       — Я есть, — Раэль постарался, чтобы голос не дрогнул. Он, конечно, не раз водил челноки, но про истребители знал только в теории. Нельзя показывать неуверенность, а то Геррель засмеет.       — Тогда бери штурвал.       — Приказ понял, сэр. Кила се’лай. Конец связи, — Раэль опустился в кресло. — А ты чего все еще тут стоишь? Тебе пушка.       — Ну, удачи нам, — Геррель хлопнул Раэля по плечу. — Нам надо вернуться на Флотилию живыми, — он покосился на свою сломанную руку, — и хотя бы чуть-чуть здоровыми. Иначе твоя матушка…       — Да пошел ты!       — Тебе того же.              — А потом, помнишь, — продолжил Хан’Геррель, задыхаясь от хохота, — а потом туда приходит эта штурман и говорит…       — И говорит, — подхватил Раэль’Зора, откашлявшись и пытаясь передразнить голос, — «Дети, что же вы делаете? Вы же убьетесь!»       Снова последовал хохот. Хан’Геррель получше устроил трубочку в хорошо початой бутылке и снова принялся потягивать виски. Раэль’Зора тем временем выигрывал партию в хепеш, но все равно под шумок стянул с доски фигуру противника. Он слегка приподнялся на локтях и повернулся на бок, чуть не задев доску пучком проводов. В открытых дверях снова мелькнула медсестра, должно быть, сильно озадаченная вопросом, от каких это странных звуков тут дрожит потолок. Сенсорная панель показала учащение дыхания. Раэль’Зора попытался перестать смеяться, но не получалось.       Тишина наступила неожиданно. Оба перевели дух. Хан’Геррель въедливо осматривал доску, силясь понять, что на ней не так. Молчали долго. Раэль’Зора побарабанил пальцами по доске:       — Какие же мы были тупые, а.       Хан’Геррель покачал головой:       — И не скажи.       — Зато все так было просто и понятно. Хочешь сделать хорошо — делай. Бездействие — зло. Да здравствует Флотилия. И не забывай утром завтракать.       — Хах, — проронил Геррель, и не было ясно, что он этим хотел сказать. Смеяться больше не хотелось. Раэль’Зора откинулся на изголовье:       — Знаешь, вчера опять она снилась.       — Она — это Анила?       — Ага. Хан, я не могу так больше. Слишком много думаю. Хочу скорее на «Аларей».       — Ничего, — сказал Геррель отнюдь не успокаивающим тоном. — Поправишься — и вернешься.       — Ага. Ну а пока — что мне делать?       — Во-первых, вернуть мой фрегат, — Хан’Геррель ткнул в опустевшее место на доске. — Во-вторых, играем дальше.              Эфери постояла в дверях, постояла, прерывисто вздохнула и ушла. Смена заканчивалась. Становилось тихо. В одной из палат кто-то хрипло напевал. Эфери сняла фартук, тщательно вымыла и продезинфицировала скафандр. За дверями медотсека на полу у стены сидел Сино и подбрасывал на ладони детский мячик.       — Ну и ну, — почему-то сказала Эфери. Сино вздохнул:       — Да я сам удивляюсь. Который месяц мечтал выбраться из этой проклятой лаборатории, а теперь что-то ничего не хочется. Уже как-то… сразу скучно стало. Видно, привык, что меня весь день гоняют как пыжака от зерна.       — Странный ты, — произнесла Эфери. Сино пожал плечами:       — Наверное. Хочу обратно в лабораторию, а там сейчас ужас что творится. Ну и что я теперь буду делать?       — Я знаю, что ты сейчас будешь делать, — сказала Эфери. — Сейчас ты проведешь вечер со мной. А потом — посмотрим.       — Да, — Сино поднялся и сунул мячик в карман. — Посмотрим.