по обе стороны баррикад

Авель не уверен. Да, он дал согласие на предложение отца провести время в качестве урока и даже принял его извинения. Но в на задворках подсознания всё равно скреблись сомнения. Насмехающиеся голоса (отдалённо или даже близко по звучанию странно напоминающие дядю Шрама) ехидно ворковали, нашептывая вопросы: «А вдруг это маминых лап дело?», «Может, она попросила Муфасу провести с тобой время?», «Просила, умоляла или даже угрожала своим уходом, и у него просто не осталось выбора?», «Ты не задумывался об этом, когда соглашался на эту авантюру, м?». И проблема в том, что эти вопросы имели смысл. Мама ведь наверняка знает (или даже видит) их с отцом отношения. Она ведь всё-таки мама, как никак. А мамы, если верить словам Рафики, нутром чувствуют, если с их львенком происходит что-то не так. Странно, конечно, что Сараби в таком случае ни разу не поговорила об этом с ним. Хотя, если мамы всё-таки что-то да чувствуют, то, может, она просто не хотела тревожить его или случайно спровоцировать у него агрессивную реакцию? И хотя он никогда не повышал голос на свою маму, да и вообще никогда громко не разговаривал за исключением Слоновьего Кладбища, когда не кричать было невозможно, он, сам того не заметив, вполне мог накричать на неё. Случайно, конечно, но всё же мог. Авель крайне удивлён. Отец (видимо понимая, что ходить, не корчась от боли, Авель не сможет) предложил залезть к нему на спину. Он странно улыбнулся, когда сын слегка расширил глаза. Так улыбаются те, кому напомнили о давнем поступке (смущённо, неловко). Это странно, Авель не привык к такому, но в очередной раз пытается себя убедить, что отец просто хочет провести с ним время (без обмана, без второго дна во лжи, без дарующей надежды, что сегодня будет так, а на следующий день как будто и не было этого).  — А… — только и смог выдавить Авель, подбирая наиболее удобные слова для вопроса. Поняв это, Муфаса перебил его и, улыбнувшись чуть шире, сказал:  — Мне не будет трудно, в конце концов, не в первой же, — он усмехнулся, но на пару секунд веселье исчезло из его глаз и он почти незаметно замер, рассматривая его так, будто ждал реакции. Но Авель лишь пожал плечами, как бы говоря «как знаешь». Он уже понял, что для Муфасы не составит никакого труда нести его на своей спине (в конце концов младший принц всегда был худощавым, так что особого веса, как он думал, отец не почувствует), тем более если у него есть в этом, так сказать, «опыт». Авель отчётливо помнил, как Симба на протяжении всего дня рассказывал ему как же круто было сидеть на спине отца, видя целое поле высокой травы с высока и реку вдали, а затем как они вот так прошли через полосу меж расступившихся зверей-подданных, что склоняли головы к самой земле перед своим нынешним королём и будущим. И, рассказывая об этом, он всегда смеялся и широко улыбался, будто это поистине было чем-то невообразимым, но в то же время и должным, потому что однажды моё солнце взойдёт (он не знал, что это значит, но был уверен, что это были слова их отца). А Авель, в свою очередь, кивал да молчал, потому что внутри его копошилась зависть, потому что его жутко раздражали такие близкие отношения его брата с отцом который даже не удосужился дать ему место в Прайде. Тем временем Муфаса уже припал к каменному полу, дабы сыну было удобнее залезть на него. Чуть подумав, Авель всё же сделал это, потому что сегодня его день, когда именно он сможет провести с отцом время (и ему совершенно плевать, что будет завтра). Авелю неловко. Ещё некоторое время после того, как они вышли из пещеры, сразу же помощившись от яркого света солнца, они шли в молчании. Никто не говорил, не заводил разговор даже на самую банальную тему (про погоду, например), потому что они просто не знали как. Понятное дело, что Муфаса мог разговаривать на любую тему с Симбой, потому что знал, о чём тот хочет и любит говорить, но совсем другое дело, когда речь идёт о Авеле. Он же о нём практически ничего не знает (хотя, может, мама ему иногда рассказывала о нём). Он даже не знает, что Авель, чаще всего, предпочитает тишину (как сейчас, только от этого становится немного неловко). Поэтому приходится импровизировать, начиная с самого простого вопроса:  — Как ты себя чувствуешь? Авель, что уже успел погрузиться в свои мысли, слегка вздрагивает. Он подумал, быстро прокручивая память, чтобы воспроизвести вопрос отца, а затем пожимает плечами и отвечает:  — Голова уже не болит, так что вполне нормально. Да, это отчасти правда, но только первая часть предложения. За глазами уже нет пульсации, но в целом тело его всё равно болит так, будто его избили (ещё хуже чувствуется рана на животе). Муфаса ему верит:  — Это хорошо. Авель кивает, хоть отец этого не видит. В конце концов, последствия вчерашнего приключения могли быть более плачевными. Они идут куда-то вдоль поляны без места назначения, сменяя темы разговора. По крайней мере, больше нет напряжённой тишины. Авель заинтересован. Отец ведёт его на полянку, ничем не примечательную. Но в его уверенной походке явно есть целеустремлённость. От этого становится ещё любопытнее. В один момент Муфаса осторожно припадает к земле, попросив сына слезть. И Авель взаправду испугался. Неужели это конец их прогулки? Но она ведь только началась! Они даже толком и не поговорили, а Муфаса уже думает, что балального два шага туда, два шага сюда будет достаточно и его можно отправить обратно домой? И что теперь? Он даже не соизволит довести его до Скалы? Авель уже успел надумать много вариантов того, что сейчас будет и что ему скажет Муфаса, но тот, на его удивление, сел рядом и улыбнулся ему. Не сказал идти домой, не ушёл по делам чтобы быть подальше от него.  — Начнём урок? — спросил отец. Авель замирает, удивленно округлив глаза. Ну конечно, урок. В голове голос шепчет «дурак». И он соглашается с ним. Мысленно он даёт себе даже подзатыльник. Муфаса ведь ещё ничего не сказал, а принц уже успел его сотню раз оклеветать.  — Начнём? — повторил свой вопрос Муфаса, слегка наклонив голову. Опомнившись, Авель быстро кивает.  — Да, да, — лепечет он, неловко отведя взгляд. Муфаса тихо смеётся над ним?. Авель ещё больше смущается, но отец притягивает его к себе, ободряюще улыбаясь.  — Я расскажу тебе о Круге Жизни, — провозгласил лев, чуть наклоняя голову к нему, а затем посмотрел вперёд. Авель, заинтересованный, повторил за ним. Отец глубоко выдыхает грудью, выдыхая уже с закрытыми глазами. Он выглядел умиротворенно, будто сливаясь с природой. Авель на секунду даже подумал, что это какой-то обряд. Затем Муфаса открывает глаза и со следующими словами, как он понял, начался урок:  — Всё, что ты видишь — связано в равновесие. Авель чуть наклонил голову, навострив уши.  — Как часть его, твоя задача поддерживать это равновесие. С уважением относиться ко всему живому… — Муфаса демонстративно огляделся вокруг, неопределённо махнув лапой, а затем приподнял лапу, указывая на ползущего по листу насекомого, — от крохотных муравьёв, — и кивнул вперёд, — до ленивых зебр, — лев отчего-то усмехнулся, глядя на них, он явно что-то знал о них. Авель кивнул, понимая все слова, что говорил отец. Он и раньше что-то слышал о Круге Жизни, в конце концов у него есть вездесущий Симба (который взаправду не знает такого понятия, как личное пространство). Вот только с его уст это звучало глупо. А мама всё время уверяла его, что отец когда-нибудь и его научит этой неотъемлемой части их жизни (раньше он просто фыркал и пожимал плечами, считая это шуткой, а теперь, как он сам может видеть, её слова оказались правдой). -…когда мы умираем, наши тела становятся землёй, — продолжил говорить Муфаса, хотя Авель не сразу понял, пропустил ли он что-нибудь или нет, ну ничего, главный принцип он уже понял. — Из земли проростает трава, а зебры едят траву, — он улыбнулся и взглянул на сына, подмигивая. — Таким образом, все мы связаны в Великом Круге Жизни. Авель кивнул, запоминая каждое слово. Что ж, было здорово. Хоть урок маленький и простой, и наверняка каждый знает о нём и почитает, но всё равно Авель рад, что отец ему это рассказал.  — Всё понял? — спросил Муфаса и, получив кивок, слегка удивился, но Авель заметил в этом действии забавную притворность. — Правда? Прям всё-всё? — Авель снова кивнул, улыбаясь, а Муфаса драматический приложил тыльную сторону лапу к морде. — О, Айхью, ну хоть кто-то из моих детей понял урок и даже не задаёт лишних вопросов! — они оба рассмеялись, а затем Муфаса придвинул сына поближе к себе, обнимая. — Может тебя лучше сделать моим наследником, а? — спросил он и снова рассмеялся. Авель вдруг замер, обдумывая мысль, которую Муфса неосознанно произнёс вслух. Наследник? Он? Будущий праведный король, который будет давать свои законы, которого будут почитать, которому будут приклоняться и с уважением называть его «мой Господин»? Авель сглотнул, вдруг понимая, что задумался о такой случайно брошенной глупости. В конце концов, это была всего лишь шутка. Он никогда не станет королём (никогда, вторило подсознание). Потому что Прайд никогда не признает слабака, который даже не может постоять за себя, своим лидером. Потому что за ним никто не пойдёт (может быть, только мама, потому что она мама, которая никогда не откажется от своего дитя). Быть может, Симба, став старше, предложит устроить ангард и выиграет его, потому что Авель никчемный.  — Можно было бы, — пожал плечами он, усмехнувшись. Муфаса хохочет, похлопывая его по спине, и предлагает рассказать какую-то историю. Авель кивает, хоть и знает, что слушать его не будет. Он слишком вдумчивый и слишком хватается за неправду (шутку, подсказывает подсознание), которая никогда не станет явью. Авель хотел бы стать королём. Хотел бы почтения, уважения, любовь. Ему не стыдно за это. Ему не стыдно, что он хотел бы занять место брата; поменяться с ним ролями, оставив гнить в своей тени. Ему не стыдно, что он винит во всём Симбу, потому что если всем всегда было всё равно на него, то почему его должно это волновать? Авель хотел бы стать королём, чтобы утереть всем нос.