Часть 3
14 ноября 2020 г. в 16:13
Разговор молодой госпожи и ее камеристки прервали тяжёлые шаги на лестнице. Затем они прогрохотали по коридору, раздался звук, будто кто-то большой и тяжёлый стукнулся об стену, и приглушённые проклятья. Бодуэн иногда во хмелю видел двери там, где их не было.
Он так и не был в трапезной, прошел сразу в свою комнату, отметила про себя Флорибелла. А значит, не хотел сейчас встречаться с родителями. Интересно, почему? Стыдно, что не сумел сладить с какими-то лесными олухами? Или и правда испугался мести сира де Корбэ? Говорят, тот бывает страшен в гневе. Знать бы, что на самом деле там произошло.
Вездесущая Жакотта несколько раз выскакивала за дверь, что-то выспрашивала у стражников и слуг, но ничего нового не разведала, кроме того, что Бодуэн наконец заснул и храпит на весь замок.
— Ничего, скоро все выяснится, — сказала она перед тем, как лечь, наконец, тоже спать.
И оказалась права.
Рано утром, едва открыли замковые ворота, во дворе появился Раймон. И каждому, кто его видел, стало ясно, что этот визит — не ради продолжения сватовства, ибо на этот раз никого из родни с ним не было, только оруженосец, державший щит с гербом господина — рыжая лисица на лазуревом поле. К тому же, Раймон сменил бархатную котту и чеканный золотой обруч на стальную кольчугу-хауберк и шлем с белоснежным султаном.
Держа этот самый шлем на сгибе локтя, он стремительно поднялся по лестнице прямо в большой зал.
Кто-то из слуг уже побежал предупредить барона и его супругу.
Но Флорибелла опередила их. Почти бегом она достигла зала и на несколько секунд перевела дыхание перед самым входом, чтобы войти, как полагается, плавно и царственно. Она знала, что выглядит безупречно в ярко-голубом бархатном наряде, подчеркивавшем цвет ее глаз. Да и накинутая сверху белоснежная меховая накидка очень шла ей.
В этот час в зале было всего несколько слуг, занимавшихся растопкой каминов.
Кто-то предложил Раймону присесть, отведать прохладительных напитков, но он отрицательно качнул головой, все еще покрытой кольчужным капюшоном, и остался стоять, держа кончики пальцев обеих рук за тяжелым кожаным поясом. Солнечные лучи, падавшие из открытого стрельчатого окна, хорошо освещали его, и у Флорибеллы помимо воли заныло сердце, таким он был красивым и мужественным. Он был таким же высоким, как Бодуэн, но сложен гораздо лучше, плечи — широченные, как и подобает мастеру боя на тяжёлых мечах. Своенравная каштановая прядь выбилась из-под капюшона, придавая ему какую-то юношескую мягкость. Но глаза — карие, казавшиеся более темными в обрамлении очень густых угольно-черных ресниц, смотрели совсем не мягко, а красиво очерченные губы не улыбались.
Поклон его был почтителен, но холоден, а приветствие прозвучало отчужденно.
- Что с вами, Раймон? - воскликнула девушка. - Объясните, ради Бога! У вас такой вид, будто случилось что-то плохое. Кто вас так расстроил?
- Я уже попросил, чтобы вашему брату передали мою просьбу спуститься сюда, - ответил он холодно. - Я должен прежде всего переговорить с ним, Флорибелла.
Она невольно поежилась. Так он никогда ещё не разговаривал в ее присутствии.
- Разве вы с ним в ссоре? Вы говорили сейчас так странно! Неужели я не имею права знать...
Бодуэн вошел, уже понимая, для чего прибыл их сосед. Ему было трудно скрывать свое раздражение.
С похмелья голова сильно болела, выспаться не дали, да ещё теперь придется, скорее всего, подыскивать нового оруженосца. А главное - вчера так и не удалось оставить последнее слово за собой.
Майордом услужливо подал большую кружку браги.
- Почему ничего не предложили гостю? - взьелся Бодуэн, пытаясь таким способом выиграть время и собраться с мыслями.
- Мне предлагали, - успокоил Раймон. - Выпей один, Бодуэн, я хочу говорить с тобой, когда ты будешь в здравом рассудке.
Тот нарочито медленно осушил кружку и теперь ждал, что скажет этот красавчик.
- Отвечай мне, Бодуэн из Мортрэ,- вновь заговорил Раймон, стараясь, чтобы его речь звучала спокойно, но все равно голос клокотал от ярости. - Ты ли учинил вчера нападение на лесную усадьбу, принадлежащую юной даме? Ты оскорбил ее и ранил ее человека?
Бодуэн ожидал услышать нечто подобное, но сейчас его по-настрящему охватила злость. Он покажет, кто он есть, и не позволит себя вот так просто допрашивать!
Он громко и издевательски рассмеялся, намеренно привлекая внимание всех, до кого мог долететь его голос.
- Припоминаю, Раймон! Хоть я и выпил вчера, но припоминаю, что посетил одну усадьбу. Но никакую даму там не встретил. Видел лишь смазливую девчонку непонятного происхождения, и чем-то в тот миг она меня привлекла. Стоит ли такого внимания небольшой каприз? Или ты сам никогда не хватал на охоте молодых крестьянок, не спрашивая их согласия? Да неужели?
- Ты слишком много говоришь.
Произнося это, Раймон одновременно швырнул в лицо Бодуэна тяжёлую боевую перчатку.
Все - Флорибелла, стражники, слуги, служанки, пажи и оруженосцы, привлеченные разговором этих двоих и столпившиеся в дверях, невольно вскрикнули и зажмурилась. Но уже через секунду оруженосцам пришлось броситься между ними, ибо Бодуэн с яростным воплем рванулся к своему противнику с кинжалом в руке.
- Что здесь происходит? - прогремел голос старого барона де Мортрэ. Вдвоем с супругой он только что появился в зале. - Раймон, я думал, ты обучен правильно вызывать на поединок, не роняя своей чести и не оскорбляя других! Я не знаю, что за ссора у вас вышла, но перчатку можно было бросить на пол! Удар по лицу смывается только кровью.
- Я затем и прибыл, мессир, чтобы смыть кровью ...и не один удар, - Раймон чуть поклонился ему, но голос не смягчил. - За тобой выбор оружия, Бодуэн. Бьемся насмерть.
- Насмерть! - повторил тот и выбрал секиру, ибо считался мастером в таком бою.
Встреча была назначена через час, в буковой роще неподалеку от замка.
Раймон направился к выходу, не говоря больше ни слова, а Бодуэн со своими родителями прошел в оружейную.
В зале осталась лишь Флор, белая, как известь, с льющимися по щекам слезами.
- Будь проклята, проклята! - беззвучно шептала она. - Все из-за тебя!
Армель вернулась домой после своего паломничества, не чувствуя никакого облегчения. Однако же, слова неизвестной женщины-паломницы прочно сохранились в ее памяти и должны были направить ее по новому пути. Тем более, что отголоски этих речей Армель ещё раньше ощутила в своем сердце, но была слишком юной и неопытной, чтобы сразу осознать их.
Оттого, что она сильно любила мать, ей было трудно простить отца и принять его помощь, это было для нее чем-то вроде предательства.
Оттого, что она всем сердцем полюбила Раймона и была готова отдать жизнь за него, ей было трудно принять, что ему это, может быть, не нужно. Что ж, она больше не станет навязывать ему свою любовь, а его жалости не примет.
Слова паломницы о том, что, только став богатой и знатной, она сможет посмеяться над теми, кто прежде унижал ее, до сих пор звучали в ушах и жгли сердце, как раскаленные угли.
Вообще, зачем жить сердцем? Зачем кому-то верить? Она научится жить разумом и будет делать только то, что нужно.
Оставалось лишь сообщить отцу о своем согласии ехать к нему, и это было самое трудное.
Но мысль о том, что верный Гуго, который спас ее, да и всегда был скорее другом, чем слугой, сейчас скрывается в лесу, как дикий зверь, заставила ее действовать.
Она позвала Берту. Язык плохо слушался, когда она велела своей верной кормилице ехать в отцовский замок. Берта коснулась ее лба и всплеснула руками. У Армель началась лихорадка. В этот же день она слегла в постель.
Вместо Берты к барону поехал священник.
Через два дня барон де Корбэ прибыл за дочерью.
Армель смутно помнила, как чуть-чуть покачивались на лесной дороге закрытые конные носилки, в которых ее везли. Свет почти не проникал сквозь опущенные ковровые занавеси, и это было даже приятно. Теплое лисье одеяло оказалось легким и мягким на ощупь, и лежать под ним было очень удобно. Большую часть пути она спала, а когда просыпалась, Берта поила ее лекарственным отваром.
Приглушенные голоса доносились словно бы из-за плотного тумана.
- Как она? - этот вопрос очень часто задавал мужской голос. Или она просто порой бредила и поэтому казалось, что часто?
- Ей лучше. Главное - сейчас побольше спать, тогда силы быстро восстановятся, - это говорила Берта. - Я даю ей нужные травы...
Потом она действительно надолго погрузилась в сон и не хотела просыпаться, ибо видела самые прекрасные
на свете глаза под черными арками бровей и блестевшие в улыбке жемчужные зубы. Она уговаривала себя, что забудет это... Забудет его, но немного позже, когда проснется, а сейчас, во сне, пока прежняя жизнь не закончилась, ещё совсем чуть-чуть поговорит с ним! Она даже не услышала, как прогрохотали копытами кони, въезжая на мост...