Я должна идти

Бивил и Эми когда-то давно (в начале этого лета — вечность назад в мире детей!) решили, что просто не будут отчаиваться и им удастся увести Хелмет на речку рано или поздно. Именно поэтому они топтались у калитки. Они двое не решались заглянуть во внутренний двор, как и Хелмет не решалась сделать шаг за калитку. Было видно, что она крепится изо всех сил, и Бивил с досадой ждал, что она заплачет. Он привык, что девочки такого размера плачут — ведь Хелмет, хоть и была им с Эми по годам рядом, выглядела, как его младшая сестренка. Та была младше на пять лет и одного с Хелмет росточка (то-биш Бивилу по грудь), да одинаковой детской пухлости. Эльфы, все же, странно растут... От того страннее было это неправильное ощущение — он ждал, что она заплачет, но знал, что она не заплачет ни за что. Скорее будет улыбаться, а все слезы останутся в глазах большими невыплаканными каплями. Чтобы отвлечь девочку, Бивил совершил маневр и протянул ей пойманную на речке специально для нее жабу. У него самого и у Эми уже были свои. Хелмет просияла, бережно держа в руках животное. - А еще мне Уэбб сказал, что потом покажет, как их можно надувать! Представляете! Камышовой соломинкой прямо через... ПОПУ! Бвее! Девчонки не оценили невероятной новости, возмущенно закричав и прижав своих новых питомиц к груди. Ошибка была совершена: непролитые слезы в глазах эльфы стали казаться крупнее, чем сами глаза. Ситуацию спас негромкий оклик из открытого окна кухни: - Хелмет. Мистер Фарлонг никогда не повышал голоса и никогда не звучал угрожающе, но все равно всегда было такое ощущение, словно они напроказничали и будут наказаны. Хелмет на секунду замирает, грустно глядя под ноги. Жаба все еще нежно прижата к груди, а слова едва слышные: - Я должна идти... Бивил пожимает плечами. Ну, хоть есть шанс, что в доме следопыта жабу гнать не станут. У его жабы против его мамы шансов нет. ~~~ Кто-то может и сказал бы, что причин для слез нет: вон, посмотрите! И дома их целые, и семьи их живые, и даже не раненные. Но плачут оба, стоя посередке ряда мертвых тел. Слезы наворачиваются около каждого, но тут, рядом с обгорелым, от которого не осталось ничего... Тут они и стоят, вцепившись друг в друга так, как не цеплялись от страха в топях всего два часа назад. Хелмет неожиданно и так неуместно впервые в жизни замечает, что Бивил — мужчина. Наверное это потому, что его руки кажутся огромными на фоне ее - тонких. От того, что она чувствует под своими ладонями, как каменеют мышцы этих больших рук, плеч, шеи. Он весь каменеет, пытаясь не реветь. Он смотрит на звезды, задрав голову, чтобы слезы катились обратно внутрь, потому что мужчины плакать не должны. Оба Мосфелда, вон, не плачут. Не плачут, несчастные. Бивил не смотрит на Хелмет, но держит ее так крепко, что никто не сможет оторвать. Она слышит стук его сердца, даже не слышит, а чувствует пульсацию своей кожей. Она чувствует сильный запах пота и мокрой шерсти. Он пропотел, пока сражался. Его одежда, кожаная куртка, шерстяной плащ — взмокли в топях и тоже воняли. Эти ощущения отупело помечались сознанием, но никак не затрагивали — она рыдала, плакала громко, сопливо даже (наверняка) и было плевать. Запах Бивила говорил ей, что Бивил живой. Он живой. Она, покрытая кровью так густо, что ее белые волосы обзавелись свалявшимися прядями ржавого цвета, так густо, что стали твердыми и хрусткими кожаные наручи, куртка и штаны, так густо, что перед глазами стояла красная пелена — она живая. А с макушки Эми сползла простыня. Лицо все еще закрывала, но лоб и черепная коробка были обнажены. Это казалось непристойным, почему-то казалось жутко неприличным, будто лишиться волос, скальпа, кожи, лица — это как-то похоже на прогулку нагишом посреди Ярмарки Жатвы. Ее хотелось прикрыть, по-девчачьи, как подруженька, защитить ее честь, достоинство. Прикрыть ее череп... Эми была мертва. И как-то надо перестать выть. И как-то надо выбраться из этих (удивительно!) мужских рук. Трое их было. А теперь он уж как-нибудь один, потому что... - Я должна идти. Бивил... я должна идти. И если он сейчас послушается и отпустит руки, то она рассыплется. Поэтому еще минутку, еще немного, еще мгновение его непослушания, его глухоты, ее трусости... ~~~ Дункан уже сам не рад был, что предложил Хэл свои варианты. Уж слишком рьяно девочка окунулась в служивую жизнь. Иногда казалось, будто она очень торопилась. То ли жить, что ли найти тех, кто убивает (по ее жестокому и грустному рассказу) молоденьких сельских девушек. Для того чтобы... отомстить? Или умереть самой? Брат ее, конечно, многому научил, но она не перестала быть молоденькой. Родной, пусть и без кровинки между ними. Неясно, как Дейгун ее отпустил. Неясно, как он сам может каждый раз выпускать ее за порог, зная, что после службы она пытается найти зацепки. Учится. Тратит жалование на книги и свитки. Хочет найти способ половчее убить иномирных тварей. Но побежать за ней следом вооружившись до зубов он не может. Не только из-за всех своих старых ранений. Из-за таверны, которая сейчас кормит и ее тоже, а для него последний якорь в жизни. И из-за того, что мгновенно потеряет ее уважение, если попробует. Наверное. Он так думал по крайней мере. Молодость, она такая — не терпит навязчивой заботы старших родственников. Поэтому Дункан на ногах в пять утра. Он и не ложился, собственно, но и не пил. Он вообще не пил в последние пару месяцев. Бутерброды испускали сырный аромат, вися над плитой на небольшой решеточке. Уже поджаренные снизу, с пропитавшими булку подтаившими маслом и сыром, так они сохраняли тепло, не прожариваясь до неприличных угольков. Дункан задумчиво взбивал тесто для оладушков, периодически проворачивая по оси пузатый заварной чайник — так вкус малинных листьев в отваре раскроется лучше. Может быть сегодня у него получится. Насколько Хелмет была прожорливой, она редко завтракала, если уходила на дежурство утром. Наверное от того, что постоянно просыпала подъем и ела уже в штаб-квартире. И Дункан, помимо беспокойства о том, что в любой день ему могут принести известие о ее смерти, беспокоился еще и о том, что она просадит себе желудок. Эльфийская кровь - не самая надежная защита от коликов, язв и запоров. Его размышления прервал звук открывающейся двери из зала. Дункан буквально едва-едва успел высунуть голову из кухни: - Хелмет! Девушка торопливо, наспех и криво застегнула плащ Стражи на плечах, подпрыгивая на одной ноге и поправляя сбившуюся в наспех же обутом сапоге штанину. Она широко улыбнулась, с тоскливо-заспанной гримаской: - Я должна идти! И была такова. За спиной Дункана послышался запах подгорающего оладушка. Она дождется, и он пошлет ей завтрак с Касавиром, вместо посыльного. Можно ставить и зуб и челюсть, что после такого будет вставать вовремя, как миленькая. ~~~ Удивительно, но земля не разверзлась. Будто не происходило на свете ничего, что ставило всю жизнь перед чертой. Вот была жизнь, где у Бивила была семья, и сильный старший брат, которого смутно помнили они все, и который пропал. На которого Бивил стал очень похож «вдруг» и неожиданно. Тоже здоровенные руки с выступающими венами, тоже широкая грудь и челюсть и такие же синие глаза. Они были как у Ретты — как небо в сумерках, когда уже не голубой цвет, но еще не черный. И вот жизнь новая — где старший брат Бивила поднимет на нее меч. А она — на него. И кто бы из них ни выжил, другому рано или поздно придется посмотреть Бивилу в глаза. Хелмет смотрит на него через всю арену. Он далеко, и от этого очень просто представить Бивила. У братьев Старлинг одинаковая поза отдохновения: привалившись плечом к стене или дверному косяку, обхватив одной рукой предплечье другой. Из-за расстояния не очень бросается в глаза то, что Лорн почти на голову выше Бивила. Ее друг был крепким и ладным, высоким парнем. Лорн был здоровенным парнем. Здо-ро-вен-ным. Но издалека ни рост ни лысина не сбивали воображение, не сбивали фантазии с толку: там, на другом конце того, что ей предстоит, ее ждал лучший друг. Что бы ни случилось, в конце рядом будут сильные и надежные руки Старлинга. Эта мысль была необходима, чтобы не думать никакие другие мысли. Она помогала улыбаться, ведь встреча так близко. Она помогала не смотреть и не слышать. Только он один. Там, через всю арену. На плечо ложится рука Шандры. Ее поддержка нужна. И Гробнара тоже. Нужно, чтобы кто-то был рядом. Разбивал онемение. Направлял, потому что сама она не замечала ни времени, ни знаков, ни звуков. Нужен был кто-то без Нишкиной бравады, без Бишопова раздражения, без Касавирова смирения, без Кариного презрения в голосе. Нужен был кто-то, кто будет ей тихо петь. Кто-то, кто застегнет все пряжки легкой кирасы и зажжет твои факелы. Бивил привычным жестом оторвал плечо от косяка, буквально оттек от него, расслаблено и лениво. Взял в руки шипастый и зубастый фальшион, которого у него отродясь не было. И ступил на арену, на солнечный свет. Вышел из тени уже Лорном. Шандра что-то говорила, но Хелмет сделала шаг навстречу ему. Только обернулась с застывшей улыбкой к спутникам, пресекая их последние советы: - Я должна идти. ~~~ Хелмет смотрела на медленно гаснущую искорку. Их было много вокруг — порталы Джерро все были четко структурированным, объятыми механическим даже светом и искорками. Эта, одна единственная, затухала медленно. У Хелмет было это время — без мыслей. Пока затухала искорка, она просто на нее смотрела. У нее было все время мира, чтобы скрепить свое сердце. Целых две секунды. Искорка жизни в глазах Шандры тоже затухла окончательно, хоть ее сердце и перестало биться еще раньше. Как чертовски больно, оказывается, когда тебя слушаются. Когда тебе доверяют. Шандрино доверие и стремление в точности выполнять команды Хэл, то, как она повторяла за ней ее слова, движения, как неизменно вставала на ее сторону — все это сильно смущало, будто у нее появилась восторженная поклонница. Но и заставляло горделиво подбочениваться втайне и без собственного даже контроля, потому что когда кто-то прислушивается к тебе и идет за твоим советом, это повышает самооценку. Шандра внимательно слушала, как Хелмет разглагольствовала о том, что если ты оказываешься в безвыходной ситуации, то все, что ты можешь сделать, это сделать хоть что-то. Не замирать, не опускать руки. И пусть случится то, что должно. И Шандра послушалась. Она вообще запоминала все, что говорит Хэл почти дословно. Она оказалась в безвыходной ситуации и сделала то, что могла. То единственное, что могла, чтобы спасти друзей, чтобы остаться храброй. Не ждать спасения в уголочке. И это ее, Хелмет, вина. Это она научила идти и не бояться. И теперь та, кто ей верила — мертва. Она перестала казаться крепкой и здоровой в смерти. На руках Хелмет она была хрупкой, нежной. Кукольной. Как может такая крошка справиться с демонами, тенями, гитиянки — со всем, что идет следом за Хелмет? Это была ее обязанность, а не Шандры. И теперь она не сможет даже вернуть ее земле. Здание вокруг них дрожало, а этот... человек рычал приказ: «Быстрее!» Хелмет очень спокойно и размеренно, будто извиняясь, игнорируя пробежавшую по щекам дорожку слез произнесла: - Я должна идти. Нишка мягко, но твердо разомкнула ее одеревеневшие вокруг Шандры руки. Сегодня ее глаза были краснее обычного. Они пламенели за потухшей печалью. Сегодня она одна оставалась сильной за всех. ~~~ Они все знали что произойдет... что-то. Возможно Зджаэв знала, что именно произойдет, но не посчитала нужным сказать. В любом случае Хелмет не ожидала того, что получилось в итоге: потери себя. Как может сделать что-то цельное тот, кто сам не цельная личность? У кого душа сама по себе враздрай, так еще и пройдя по трупам близких, родных почти, знакомых, как в самом страшном сне? Как можно думать о деле, когда мысли так лихорадочны: «Где Кип?! Я хочу его найти? Или не хочу? А что с Лазло? Орленом? Мосф... нет, я знаю что с Мосфелдами. И туда, дальше нельзя смотреть. Там Старлинги, и мне нельзя думать. Не думай. Не думай ни о чем. Не смотри. Не смотри. Если не смотреть, то не страшно. Так учил Бивил, которого учил... Лорн. Черт!» Она посмотрела. Она должны была быть сосредоточенна на деле, должна была уметь спрятать свое «я» где-то в недоступном месте и сделать то, что должно. Как Аммон. Она не хотела быть как Аммон, но не могла найти другого примера того, что от нее ожидалось. От самой себя она ожидала только то, что не справится с поставленной задачей. Не теперь. Сколько можно терпеть? Сколько не тех смертей можно стерпеть на этом пути в никуда? И она не справилась. Хоть чьи-то ожидания она оправдывает: она открыла глаза. За сиянием защитной сферы Зджаэв... За вихрем осколков вокруг нее самой... За болью в груди, резкой, как будто ее свежуют заживо, но отстраненной, будто это не ее забота — там, на поле у дома, лежала Ретта Старлинг, ее дети и псы. Ее дом не горел. Но за ним и за речкой горел дом Фарлонгов. Она видела все самые важные потери разом. Она видела все! Она видела — знала — все! Она знала — ее место здесь. Навсегда. - … Калак-Ча... - … Калак-Ча! Хелмет моргнула, поняв, что ее зовут довольно давно и требовательно: - Я... Задохнувшись от боли, которая резко обрушилась на нее, став вдруг непосредственно ее делом, Хелмет согнулась пополам, почти лицом в колени, только для того, чтобы поцарапать нос об острейший призрачный меч в своих руках. Зджаэв стояла рядом, протягивая ей руку. Хелмет удивленно, хрипло, непонимающе уточнила: - ...должна идти? «Навсегда. Знай». ~~~ Она никогда не думала, что будет участвовать в войне. Удивительно, но не смотря на события последнего года, эта мысль как-то даже не пришла ей в голову: что она будет участвовать в войне. В бою, как один из солдат. Нет, даже страшнее — как командир для солдат, спаси боги их души, бедолаг. Она была ужасным командиром, она уверена в этом на сто процентов. Единственное, с чем она здорово справлялась все это время, так это с упокоением тех, кто ей доверился. И сейчас их не один, не деревня, а несколько сотен. Ей не хотелось прятаться от боя, но неожиданно захотелось одеться в чужую одежду, с ног до головы, да еще и нахлобучить латный шлем на свои приметные волосы и торчащие уши. Пойти в бой, как «один из парней». Чтобы не на ее руках остались три сотни жизней. Она не могла больше убивать своими благими намерениями, своими приказами, своими словами и убеждениями. Просто... это было несправедливо. Она не хотела, чтобы ей верили. Хелмет паниковала. Наверное, именно поэтому она так настойчиво искала отца. Она хотела, чтобы всё хотя бы ненадолго было как раньше: чтобы не она говорила что делать другим, а чтобы ей сказали. Твердо и спокойно, и от этой спокойной уверенности приказ становился бы непререкаемым. Не потому что приказ, а потому что папа никогда не ошибается. И значит нужно делать то, что он велит. И она получила то, за чем пришла. Он сказал ей что делать, о да. Дейгун смотрел на ее растерянное лицо, на расширившиеся от ужаса глаза, на сбитое от едва сдерживаемой паники дыхание и сказал привычным, спокойным и непререкаемым тоном: - Ты должна идти на стены. Уже сейчас, дочь. Хелмет застыла. На мгновение, но вся превратилась в статую. Она прикажет другим пойти и умереть. Но и ей приказали то же самое. Только что. Слава всем богам. Желание обнять его ощущалось как навязчивый зуд. Он, наверное, даже не знал, что именно значит для нее отцовский приказ. И, не наверное, а наверняка не знал, как много от понятия «отец» она вкладывает в свои слова, когда называет его «отцом» и «папой». Она никогда до сегодняшнего дня не чувствовала к нему такой сильной, но беспомощной любви. А времени уже не осталось на то, чтобы сделать хоть что-то, чтобы выразить... Дейгун взял ее за руку. Не за локоть, не за предплечье — это не был жест превосходства, и не жест «веду ведомого». Он взял ее ладонь. Они держались за руки. Она очень смутно помнила, когда так было — она вел ее по лесу и показывал разные цветы. Ее макушка доставала ему до пояса и было очень удобно упираться головой в его бедро, обхватив короткими ручками его ногу над коленом, когда он стрелял. Стояла тихо-тихо, чтобы не мешать. Это было мимолетное воспоминание — как сон. Она была очень мала. Впервые с тех пор он держал ее за руку. И она все еще ощущала, что его ладони большие и надежные. Самые сильные. Как положено ладоням папы. Его голос был все еще ровным и суровым: - Ты должна идти. Но у него были теплые ладони и она вдруг подумала, что сегодня не умрет. ~~~ Король Теней был страшным даже тогда, когда был при смерти. Он умирал. От него, как падающие чешуйки, отслаивались темные клочки и лоскутки, растворяясь тут же на свету. Он умирал, но может ли Тень по-настоящему умереть? По-настоящему исчезнуть? Ведь Страж Иллефарна был создан непобедимым. Если его не добить, он просто вернется. Где-то в старых и глубоких, забытых подземельях образуется маленький кусочек тьмы. Его нужно было добить. Но для этого нужно было встать. Хелмет стояла на коленях и все ее оставшиеся силы уходили на то, чтобы не растянуться на полу влежку. Меч Гит безвольно лежал на полу рядом. Она касалась рукояти пальцами, но не могла сжать ее. Хелмет редко пользовалась этим оружием. Только на Тенях-пожирателях и Ночных стражах. По каким-то причинам ей было не комфортно психически им пользоваться. Внезапно голову посетила отстраненная от ситуации мысль: Бишоп был единственным живым разумным существом, которого убил Меч Гит в ее руках. Очень хорошо, что он такой острый. Такой быстро, милосердно, сочувственно и прощающе острый. Разве его смерть будет зря? Всех их? Она что, действительно совершила свое последнее жертвоприношение: привела сюда всех их скопом, чтобы их смерти были за нее? За зря? Все вокруг дрожало и первые трещины покрыли потолок и стены. Она чувствовала, как смещаются плиты под ней. Они сейчас умрут. Все, кроме Короля Теней. Потому что она не может встать. Ее силы вытекали с каждой каплей крови. У нее было очень много ран. Она, как специально, рождена вся такая беленькая — чтобы на коже, волосах, на руках, кровь была заметнее. Воплощение героического... ничтожества. Потому что они все сейчас умрут просто так. Ни за что. Она не могла больше допускать такого. Она в последний раз не должна допустить такого. Она... ...сжала рукоять так сильно, что рука дрожала до самого плеча. В ней не было твердости. Хорошо, что этот меч такой чертовски, жестоко, милосердно острый. Бишоп умер очень быстро, обладая плотью. У Короля Теней не было плоти. Только долг. У нее тоже он был. Хелмет сморгнула кровь, мучительно медленно перекатившись с колен на корточки, а потом и вовсе встав на ноги, опираясь на Меч Гит, как на палку. Она сделает это. В последний раз, сделает, потому что... - … я должна.