Граница пустоты: посмертная маска

Дом Накамуры Гэндо, 17:20       Передо мной лежал брусок лучшего моего дерева — павлонии. Согласно легенде, дерево было названо в честь дочери русского императора Павла I Анна Павловны. Немецкие исследователи ошиблись, приняв отчество за второе имя, но дерево, так или иначе. сохранило имя принцессы, а нежные сиреневые цветы стали символом ее красоты и молодости.       Я протер брусок куском ткани от пыли, удерживая его на руках аккуратно, словно ребенка. Затем уложил обратно на стол. Десятилетиями он ждал своего часа. Справа я расправил ткань со свеже заточенными инструментами. Взяв самый тонкий нож, я наметил его кривым острием линии женского лица. Её лица. В безжизненном куске дерева я уже видел её черты, ее улыбку, ямочки на щеках… …Она улыбается мне. Губы приоткрывают ряд белых ровных зубов, застенчивые ямочки на щеках… О, Боже, я хочу видеть их снова. Я протягиваю руку…       … и омерзение касается кончиков моих пальцев. Гладкой твердой поверхностью ее лица. Кукла. Чертов гребаный манекен! Маска улыбчивой идиотки с ямочками на щеках…       Образы из моих кошмаров окружили меня, я пошатнулся и, выронив нож, сжал руками голову. Нет… Нет…       … Я сижу на ней сверху, не позволяя ей пошевелиться, зажимая рот ладонью, и аккуратно поддеваю ножом кожу и алую мякоть, пытаясь снять с нее маску. Маска не поддается, растекается красной жижей между моих пальцев, и я плачу от бессилия. Под маской больше нет лица. Нет!       Я схватился за край стола, мне казалось, что пол моей мастерской покачнулся. Теперь я вижу это наяву. Боже…       Пошатываясь, я отправился в другой конец мастерской, служившей мне комнатой отдыха и налил в стакан виски. Упав в старое кресло, я залпом выпил содержимое стакана, поставил его на пол и надавил пальцами на глазные яблоки. Почему? Почему я всё время вижу это?       — Пожалуйста… Отпустите меня, я никому не скажу.       Я открыл глаза и уставился на кусок веревки, привязанный одним концом к железному крюку в полу. Этим крюком открывается дверь в подвал, где я храню материал для масок.       — Никому не скажу.       Я обмяк на своем кресле. Я должен продолжать делать маски, иначе сойду с ума.       Вернувшись к бруску павлонии на столе, я приложил заостренный конец долота к намеченной линии, другой рукой я взял молоток и несколько раз ударил по рукоятке. Дерево под долотом рассеклось, и мне показалось, что из расщелины брызнула кровь.       — Нет-нет, не кричи. Замочи же! Заткнись! Заткнись, сука…       Сморгнув пот, я то же проделал с другими линиями. Взрезая грубыми сильными ударами древесную плоть, я обнажал лицо, прячущееся в ее недрах. Эта стадия работы называла «конаси» — грубая резьба. Лицо выходит прямоугольным, с резкими квадратными углами, как лица на кубистских картинах Пикассо…       Я не сразу услышал сигнал домофона. Отложив долото, я вышел из мастерской и, пройдя по заросшему саду, подошел к воротам. Снова этот одноглазый парень.       — Опять вы?       Я устало сщурился на свету, разглядывая молодого человека.       — Здравствуйте, Накамура-сан, — осторожно улыбнулся парень. — С последней нашей встречи я много думал о вашей истории, она не идет у меня из головы. Как вы?..       — Как я? — усмехнулся я. Странный парень со странными вопросами. — Как видите.       Прикрыв раскрытой ладонью глаза от солнца, я осмотрел нежданного гостя, пытаясь убедиться, что он существует на самом деле, а не является продолжением моего кошмара наяву, затем скользнул взглядом вверх по улице в поисках девушки в кимоно, что приходила с ним раньше.       — Вы один?       Та девушка прочно врезалась мне память: тонкая и грациозная, как павлония… Дзидо. Да, ее лицо мне напомнило бесполую вечно юную маску Дзидо. Хотелось бы мне увидеть ее снова.       — Да, я сегодня один.       — Извините, не помню как вас зовут.       — Кокуто Микия, — парень подошел к ограде поближе.       Сделав над собой усилие, я сконцентрировался на том, что сказал этот парень, Кокуто Микия. Я никак не мог взять в толк, что ему от меня нужно. Как он сказал? «Думал о моей истории»? Какой, к черту, истории? Кажется, он приходил по поводу маски в прошлый раз, разве нет?       — Вы пришли опять спрашивать меня о ней? — я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок. Пальцы, сжимавшие стальную решетку ворот побелели. — Я рассказал всё, что знаю полиции. И я не даю интервью, если вы пришли за этим.       — Я не от полиции, и мне не нужны интервью. Вчера я видел новую жертву убийцы. Она лежала на скамье на аллее, словно спала. С изуродованным лицом.       Мне почудилось, что из-за дома, из мастерской, донесся протяжный женский крик. Я тряхнул головой, с огромным трудом борясь с желанием обернуться. Нет, этого не может быть. Там звукоизоляция. Нет, не так… там никого нет… Там никого нет. Нет.       Голос парня доносился словно из чертового туннеля. Я сморгнул выступивший пот и вытер лицо, сминая его ладонью. Я чувствовал, что еще чуть-чуть — и меня накроет паническая атака. Огромным усилием воли я попытался взять себя в руки. Парень сам по себе не пугал меня, меня пугала улица, моя мастерская… то, что он говорил. Если я сосредотачивался на чем-то одном, оно казалось мне вполне нормальным и обычным, но стоило мне переключиться на что-то другое, всё, что оказывалось на периферии сознания, начинало пульсировать красным, как сигнал опасности на железнодорожном переходе. Из закоулков подсознания лезли непрошеные образы из моих кошмаров.       — Еще одна жертва? — хрипло отозвался я, подавляя страшные картины, ее лицо, всплывающие перед моим внутренним взором. У них всех ее лицо…       — Я собираю информацию по этому делу и веду собственное расследование. Я хочу остановить этого человека, пока не пострадал еще кто-нибудь.       — Да… Вы правы. Это чудовище нужно остановить, — мое лицо болезненно скривилось тем, что принято называть улыбкой. — Хорошо.       Я нажал на засов и толкнул створку ворот.       — Проходите. Извините, как видите, я совсем не в форме. Не пугайтесь. Я едва оправился после аварии, когда это произошло. А теперь… теперь никак не могу прийти в себя. Меня постоянно мучают кошмары, даже наяву… Полиция и журналисты, пытающиеся вытянуть из меня еще хоть что-то, на самом деле выжали уже все соки. Ещё немного и я стану настоящим параноиком-затворником. Верите или нет, я даже хотел систему слежения за дорогой наладить, чтобы не выходя из мастерской следить за тем, что происходит у ворот. Считайте, вам повезло, Кокуто-сан…       Я провел его в дом на кухню. Во мне шевелилось какое-то болезненное любопытство по отношению к этому парню. Собственное расследование, надо же… Не знаю, почему я ему поверил. Было в нем нечто располагающее к себе, даже наивное, отчего казалось, что он просто не способен на злой умысел. Он не был похож ни на пронырливого журналиста, ни на циничного полицейского.       — Будете что-нибудь? Кофе, вода? Виски? Да вы присаживайтесь. Куда хотите.       — Воды, — оглядевшись, парень пристроился на табуретке. — Авария? Когда вы попали в аварию?       Опрокинув бутылку, я вылил остатки виски в стакан, и, пошарив в холодильнике, кинул несколько кубиков льда в стакан.       — Неделей раньше. Раньше… того, что произошло, — я сделал несколько глотков. В совокупности с тем, что я уже выпил в мастерской, этот виски позволил мне, наконец, немного расслабиться. Сполоснув другой стакан, я налил парню воды. — Сбит чертовым мотоциклистом. Такая глупость… Он вылетел буквально ниоткуда, задел меня и сам упал. Разлетелись с ним по разные стороны, а мотоцикл крутился между нами, — я накрыл глаза ладонью. Глазные яблоки будто горели, прохлада оставшаяся на пальцах от холодного стакана принесла им недолгое успокоение. — У меня был обширная гематома мозга. Думали, не выкарабкаюсь. Может, было бы лучше, если бы я действительно тогда умер, — я скривился, надавливая на глазные яблоки. — После этой аварии у меня постоянно дьявольски болит голова. И все вокруг словно чертовы манекены… Мне иногда кажется, что всё происходящее просто — плод моей фантазии.       Я чувствовал, что тону в собственном многословии. Но пока я был сосредоточен на этих звуках, что изливались из моего рта, я мог не видеть, не обращать внимания на галлюцинации, которые щедро генерировал мой мозг.       — Да… Моя жена приходила навестить меня накануне, мы с ней поспорили… Она ушла в слезах, — я посмотрел на парня в упор, медленно растягивая губы в жесткой усмешке. Я чувствовал, как во мне снова поднимается злость. — А следующим вечером ее нашли. Это я ее убил, Кокуто-сан…       Парень хотел что-то сказать, но слова, кажется, застряли у него в горле. Незаполненная тишина вдруг ударила по моим барабанным перепонкам, сердце дернулось и сорвалось в черную бездну страха. Усмешка оборвалась жалобным всхлипом.       — Я… Я был в больнице всю эту чертову ночь, с гематомой в мозгах, но мне кажется, что ее убил я. Я ей сказал убираться…       — Нет, вы не правы, — с видимым облегчением выдохнул парень, — ваша жена не хотела бы, чтобы вы мучились от чувства вины, — на лице парня отразилось смятение человека, который сочувствует, но не знает, как помочь, — то, что вы пережили… Это ужасно, но вы не должны себя винить. Это не ваш грех… Может быть… Может, вам стоит обратиться к специалисту?       Я выпил содержимое своего стакана и долгое время молчал, слушая глухие удары своего сердца. После слов этого парня я почувствовал себя лучше.       — К специалисту? — я горько усмехнулся. — Я провел в больнице три недели, а они всё коллоквиумы и консилиумы созывали. Пока, наконец, не появилась эта девчонка с дипломом врача, помощница невролога-неформала, и не сообщила: «Гематома локализирована, больше мы вам ничем помочь не можем. До свидания». В тот же день меня выписали. Так что, похоже, с точки зрения медицины я здоров.       Я налил себе еще виски и помотал полурасстаявшими кусочками льда в стакане. Страх и вместе с ним головная боль стали терпимее. Косые солнечные лучи не достигали больше окон, и кухня погрузилась в приятный полумрак.       — Эта девчонка-врач приходила еще пару раз после выписки, узнать как у меня идут дела. Большеглазая такая, — я улыбнулся вспоминая миловидную докторшу. — Вот только мне от ее визитов только хуже делалось. Уж не знаю, что там она со мной делала… Лепетала что-то на своем языке: высвобождение психической энергии, эрос и танатос — все эти модные психологические теории. Заставляла глазами туда сюда двигать, говорит, эта техника помогает справиться с травмирующими воспоминаниями. Старалась, как могла. Но вот только вместо того, чтобы справиться, я еще и кошмарами по ночам обзавелся. Кикути-сан говорит, что это хороший знак, но я… я что-то сомневаюсь.       Мне хотелось рассказать ему про видения, про слуховые галлюцинации — выговориться, чтобы не держать все это в себе, но что-то меня все-таки останавливало. Смутная догадка, червь сомнения грыз меня изнутри, не позволяя открыться незнакомцу больше, чем следует. То же самое чувство, заставляло меня избегать любых упоминаний этих убийств. До сегодняшнего дня.       — Странный специалист, — подал голос Кокуто-сан. — Все же в вопросах нейрохирургии немного странно опираться исключительно на работу с психологом. Мне кажется, не должно быть никаких кошмаров. Меня самого не так давно попросили пройти курс реабилитации, и там был обычный психолог. Обратитесь к независимому специалисту. Если это некачественный гипноз, то всякое может быть. У вас не случались кратковременные провалы в памяти? Это часто связано с неудачным гипнозом.       — Меня выписали из нейрохирургического отделения, сообщив, что я пошел на поправку, — я пожал плечами. — А Кикути-сан, хоть и молода, но всё же квалифицированный специалист и работает в той же клинике. У меня не было никаких причин сомневаться в методах ее лечения. Да и жаловаться было не на что, до последнего времени.       Мне не нравилось, что этот парень, неизвестно с какой стати возомнивший себя специалистом в области психиатрии, критикует Кикути-сан. Эта девчушка была добра ко мне, старалась помочь, и если что-то и пошло не так, то в этом была только моя вина.       — Провалы в памяти как следствие гематомы мозга, так же как и дурные сны, вполне обычное явление, — повторил я слова Кикути-сан. — К тому же… — я взглянул на парня, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Вы не думаете, Кокуто-сан, что зверское убийство жены тоже могло как-то сказаться на моем сне? Девочка не виновата, я просто не могу пережить это. Как вы не понимаете?       Я тряхнул головой. Все приходят только с праздным любопытством, со своими бестолковыми советами и вопросами, и никому, никому на самом деле нет дела до того, что произошло, что я чувствую… Что я схожу с ума, что я уже сошел с ума! «Возьми себя в руки, Гендо-сан!» «Прекрати себя так вести!» «Обратись к специалисту…» Глупцы. Та девчонка, Кикути-сан, была одной из немногих, кто слушал, прежде чем говорить, кто искренне пытался помочь, несмотря на то, что все ее манипуляции я считал не более, чем игрой. Она мне верила. Она сама находила объяснения всему, и потому она мне нравилась.       — Простите мою неловкость, Накамура-сан, я не хотел сомневаться в вашем лечащем враче, Кикути-сан, — попытался сгладить неловкость парень. — Мне уже приходилось иметь дело с неудачным гипнозом, поэтому я и погрешил на него.       Он замялся, окинув меня пристальным взглядом, и, наконец, решился,       — Накамура-сан, простите, но я бы хотел вернуться к цели своего визита. Это не просто праздное любопытство, поверьте, — парень замолчал, потом осторожно отодвинул челку обнажая шрам, который я заметил еще в прошлый раз. — Я сам пережил нападение маньяка, моя девушка, Шики, тоже едва не погибла от его ножа. Я думал, что пережил это, но вчера… Я увидел ее, эту девушку, в парке… совершенно обезображенную, — он втянул воздух, словно каждое слово отдавалось болью где-то глубоко внутри. — И всё это обрушилось на меня снова. Я должен его найти, вы меня понимаете?       Я кивнул.       — Поэтому, пожалуйста, скажите, как именно она…? Есть что-нибудь такое, о чем не писали в газетах? И у вас есть какие-нибудь идеи того, кто мог сделать это с ней?       — Я не знаю, что было в газетах, — я допил остатки виски из стакана и поставил его на стол. — С некоторых пор я не читаю газет. Я знаю, только то, что сказал мне полицейский.       Я отвернулся от парня и отошел к окну.       — Она была избита и изнасилована, прежде чем… Он ее убил. На ее теле были многочисленные ножевые ранения, кожа с лица полностью содрана… Срезана.       Я замолк и прикрыл глаза.       …Я сижу на ней сверху, не позволяя ей пошевелиться, зажимая рот ладонью, и аккуратно поддеваю ножом кожу и алую мякоть, пытаясь снять с нее маску. Маска не поддается, растекается красной жижей между моих пальцев, и я плачу от бессилия. Под маской больше нет лица. Нет!       Мой кошмар. Мой первый кошмар.       — Я не знаю, кто мог такое с ней сделать.       Не знаю? Не знаю? Нет. Откуда мне знать?!       Я открыл глаза и увидел цветущую под окном гортензию. Она очень любила цветы, часами копалась в земле, приходила вся измазанная… Я помнил ее робкую улыбку на перепачканном лице. Как она пыталась вытереть лицо, но только еще больше пачкалась.       В горле что-то болезненно сдавило, и к глазам подкатили слезы. Я ее любил. Я так ее любил. Я не мог…       Справившись с собой, я повернулся к Кокуто-сану с жалким подобием улыбки.       — Я еще выпью, если вы не возражаете.       Достав из шкафа новую непочатую бутылку, я открутил пробку и налил в тот же стакан.       — Расскажите мне о других убийствах. Что еще известно о личности убийцы? Может, мне это поможет вспомнить какие-то детали.       — По правде, пока я знаю не больше того, что упоминается в официальных версиях. Я ничего не слышал насчет изнасилования, но однозначно всех жертв объединяют колотые раны, нанесенные острым предметом, и изуродованные лица. Это похоже на игру… с куклами, — ему понадобилось какое-то время, чтобы подобрать нужное слово. — Он будто пытается сгладить жестокое убийство тем, что пристраивает тело где-нибудь в людном, совершенно неожиданном месте так, словно она еще жива. Вчерашняя убитая девушка — она словно мирно спала на лавке. В остальном у жертв не было ничего общего, зацепиться за что-либо сложно. Обычно в таких делах сперва составляют психологический портрет убийцы, чтобы было от чего отталкиваться. Я себе этого человека уже примерно представляю.       — С куклами?       Сам не знаю откуда во мне возникло столько ярости.       — Полиция считает, что этот психопат играет в куклы? Да чёрт возьми… Они там вообще все рехнулись?       — Нет. Это мои собственные домыслы, — вставил парень, но я его не услышал. Я отставил стакан и сжав виски, принялся вышагивать по кухне. — Если он с кем играет, так это с ними, со всеми нами! Сломал и положил на место, да? Черта с два! С моей женой он обошелся иначе… Не починить… Никак… Никак!       — Ваша жена — это начало. То, что определило весь его путь, то, что толкнуло его на изнасилование и убийство. Если удастся понять, что послужило толчком для него для первого убийства, то сможем понять все остальное.       Слезы все-таки брызнули из моих глаз, и я, отвернувшись, вытер их рукавом.       — Извините. Вам лучше уйти. Надеюсь, я смог вам чем-нибудь помочь…       — Накамура-сан, я искренне желаю вам скорейшего выздоровления и не падать духом, — парень поднялся со своего стула и поклонился. — Если у меня появятся новые сведения по этому делу, я сразу же сообщу вам, — он ободряюще мне улыбнулся и двинулся к выходу.       Я кисло улыбнулся на его пожелание и пошел вслед за ним, провожая до ворот. Возможно, я в нем ошибся и он пришел не только ради любопытства. Кто знает?       — Держитесь. Все будет в порядке. И простите еще раз, что испытываю ваше терпение. До свидания, Накамура-сан.       Я снова кивнул и, дождавшись, пока он скроется из виду, уселся на крыльце дома.       Куклы, значит… Я чиркнул зажигалкой и закурил.