HUNGER

Все стало предельно ясно, когда он уехал. От меня, из этого города или от себя — я еще точно не знаю. А возможности копаться в дебрях его сознания и пытаться оправдать его, или хотя бы понять — нет никаких моральных ресурсов. В этом темно синем баре, с теплым освещением у столиков, я будто все вспомнила. Все вспомнила до мельчайших деталей и ощущений. И нет смысла врать даже себе. Я вспомнила, почему так долго не пускала его к себе в пространство, не позволяла быть рядом и думать, что я его. Ведь, каждый раз, каждый долбанный раз, каждый ушедший из моей жизни пробивал во мне ужасную дыру, по силам сравнимую разве что с черной. Признание. Признаюсь себе в этом, впервые. Я остановилась на Нолане, и мне на мгновение, длинной в два года, показалось, что я всегда такой и была. Не зависящей ни от кого, влюбленной только в себя и в хороший секс. Как будто, никогда не было моих слез потерь, и выпадений из жизни, и долгих периодов восстановлений. Но на самом деле, если быть откровенной с собой в этот вечер, мое сердце попросту перестало биться на эти два года. Два года в ледяной клетке из металла с проволокой вокруг, по которой запущено 220. Я вспоминаю с очередным глотком холодного виски, как каждый раз старалась себя убедить, что мне не больно. Что, с каждым ушедшим — я всего лишь чувствую себя еще больше целостнее и осознаннее. Но черт, нет сил врать. Никогда нельзя врать этой чертовой жизни, иначе она найдет способы открыть тебе больную рану с правдой, которую ты старательно заливала спиртом и тоналкой. Моим способом оказался Арон. И я все вспомнила. Каждую слезу, каждый прощальный взгляд, каждого ушедшего, каждую ночь в полетах в пропасть. Черт! Я поэтому не хотела пускать его! Как же старательно я все хотела забыть… Даже сама поверила в эту роль. Забыть, как меня предавали, оставляли, не брали в свое будущее и решали за меня «как мне будет лучше». Сначала я слышала «ты слишком хорошая для меня», а потом «ты больная идиотка». И это то, что я так долго заливала бетоном у себя в груди. И последний раз перед Ноланом клялась себе в ночи на коленях, что больше никогда. Никогда я не достану это изнутри и не разрешу себе чувствовать. Почти сработало, но, сука, Арон. И их было много… Но я чертова слабая дура, которая могла привязаться в миг, потому что, мне так не хватало своего отца. Мне всю жизнь не хватало отца. А это, исходя из азов психоанализа — первая весточка к больной любви и к жертвенной позиции. Но… в этот раз, из моей жизни навсегда ушел главный человек, которого я так сильно ненавидела, и который оставил меня теперь совсем одну. Даже без толики ненависти, которая заполняла меня и давала хорошего пинка под зад в жизни. И со своей смертью забрал мою маску сильной женщины и смелой позиции. Я потеряна, в этом темном баре сегодня ночью, я полностью потеряна, а на улице наступающее лето. Но внутри льют дожди, холодные ледяные дожди, с ужасным ветром. Арон забыл закрыть за собой дверь в мое сердце. И хочется выбежать на улицу в одной коротенькой юбке и легкой блузке, а там поздняя осень. И в миг рядом появляется этот смелый мальчик с настойчивым «оденься». Впервые не вру себя, кричу всем своим видом людям вокруг, что я разбита в хлам. И скромные слезы по щекам только прокатывают новую для себя тропу. Не могу пошевелиться, чтобы смахнуть их. Я вспомнила, почему так старательно никого не пускала. Будь проклят тот лифт, будь проклят тот день и будь проклят Арон. Никогда больше, никогда. И как было замечательно носить эгоистичную маску, но она больше не налезет на меня обратно. Но мое сердце не разбито, его били до этого сотни тысяч раз, мое сердце забрал с собой отец. Сейчас все гораздо глубже. Может, от отсутствия сердца? А что тогда так отвратительно ноет внутри? Я вспоминаю каждого, каждую песню, которую слушала в трепетном только зарождающемся начале. Каждую ночь с ними, и все, как один, абсолютно все. Как будто один чертов придурок решал меня убивать сотни раз подряд, терзать, но каждый раз с новым лицом. Но почерк и сценарий один и тот же. Вот мы кружимся после первого поцелую. Я слишком счастлива, чтобы сделать полноценный вздох. А вот уже я расплываюсь в улыбке от его сообщений; а вот жаркие стоны после первого секса, после третьего, после пятого… А вот ты бьешь стену после первой ссоры, а я курю на подоконнике. И чувствую первый холод не осени, а нас. И на лице все реже появляется улыбка, а внутри паника потерять, упустить, снова все разбить. Но каждый раз, так и происходило. Один и тот же сценарий. И после этого вечера, я снова останусь без чувств, конечно, это не смертельная хрень. С трудом, но вытяну душу из вселенского омута грусти. Все стало предельно ясно, но не мне. Всем вокруг, всем, кто смотрит на меня. Но мне, по прежнему, непонятно, как все так меняется. В какой момент, человек понимает, что все пережитое и все чувства можно послать к черту. Мне не понятно, как происходят изменения в чувствах. И мне не понятно, зачем я ныряю. Но нет, больше никогда, точно никогда. Он пустил мне под кожу яд, и подсадил на самый сильный в мире наркотик — себя. И сейчас у меня ломка. Интересно, а жажда чего это жила во мне? Жажда владеть им в любую секунду? Жажда секса с ним? Или… Моя психологическая жажда снова оказаться раком в позе жертвы? Да… все сказки заканчиваются самоубийством принцесс, только это авторы всеми силами пытаются утаить. Что дальше, Келли Остин? А дальше знакомая ладонь настойчиво падает на мое оголенное плечо, вздрагиваю от неожиданности и закрываю глаза, в надежде увидеть "того" человека, если не за спиной, то теперь всегда - внутри себя.