HUNGER

Уже прошло достаточно времени с нашего последнего столкновения. И каждое утро я просыпаюсь с мыслью «почему любая наша встреча похожа на вспышку, и почему ей не суждено гореть хотя бы до рассвета». Но то, что произошло в ту ночь, беспокоит меня еще сильнее, чем предыдущие разы. Теперь мне кажется, что раньше не было серьезных поводов для беспокойства, а сейчас есть. Перед глазами разбитая плитка, комната пропитанная злостью и ненавистью ко мне, и фантомные боли на моей кисти. Это тот Арон, который поругался с тренером и бросил бои? Тот Арон, которого он прячет за своим вечным смехом и невероятной сдержанностью? Нет ответов, их нет. Страх испарился уже тоже. Эти рождественские выходные я не проведу дома. Мама простит меня. Ну, а не поехала я, конечно же, из-за отца. Я не могу видеть его пьяным. Душит обида за сломанную жизнь мамы. Душит, что родительский дом не гнездо, где можно на пару деньков спрятаться от взрослой и сложной жизни, а поле боя, с которого ты бежишь, не оборачиваясь, не подсчитывая жертв, потому что главная из них — твоя душа. И все последующие годы становятся испытанием — ощущать в себе труп маленького разбитого ребенка, которого ты уже никогда не воскресишь. Нолан со мной. Я в его объятиях. И атмосфера в моей квартире сейчас как в самом классическом новогоднем фильме. Мне только не хватает горячего какао. Мое предательство отходит на второй план, поэтому рождество все же мы проведем с Аттуэлл. Но разве мой покой может длиться дольше, чем обычно? Сотовый звонит где-то на подоконнике. Вырываюсь не спеша с нагретого местечка рядом с Ноланом и подхожу к морозному окну. Там пошел снег, крупными хлопьями, я и не заметила. А на экране «Арон». Думаю, сбросить, но сердце так сильно заколотилось. Как будто сейчас выпрыгнет и разобьёт стекло, чтобы эта уютная комната заполнилась снегом. От чего так? То ли от того, что придется оправдываться перед Ноланом, то ли… — Да? — но я слышу всего лишь прерывистое дыхание и шум улицы, — я слушаю? — Я усыпил Тумана. И правда. Леденящий холод настиг с его звонком. Боль в его голосе отдалась мне по всему телу мелкими иголками. — Ты где сейчас? — Под клиникой. — Кинь адрес. Не знаю, позвонил ли он мне, чтобы я приехала, но я не могу иначе. И меня совершенно не мучает совесть, когда я в спешке собираюсь улетать в ночь от Нолана, и огрызаюсь фразами «Потом объясню, все потом». Я цепляюсь шарфом за ручку двери, когда выбегаю из подъезда в такси; он на мгновение душит меня. И после оправдываю свои слезы этим моментом. Я не сдерживаю их и очень спешу, хотя не могу ускорить время, но я забываю все плохое. И хочу крепко обнять Арона, очень крепко. Не могу представить его боль. Последняя деталь, которая связывала его с детством и родителями. Разрывает. Арон сидит на ступеньках клиники, где-то по центру. И я спешу по ним вверх, чтобы упасть рядом. Обнимаю. Снег сыпет на нас, а мраморные ступеньки безумно холодные. Но еще больше холода сейчас у него внутри. Я чувствую его дыхание в шею, и не спасает шарф. Как будто он ждал меня, чтобы разрыдаться и крепко-крепко сжать. Я рядом. Прости, что не была рядом пару часов назад. Прости, что не осталась с тобой в той чертовой ванной Аманды. Прости. Кричу эти извинения так громко в мыслях, как будто он должен точно слышать их, как будто должен точно простить меня за то, что вела себя как сука. — Это был предал, я до последнего не хотел, Кел. — Я знаю, не оправдывайся, — пытаюсь быть сильнее, собрать голос. Один из нас сейчас должен оставаться сильным, и я знаю, что это точно не Арон. Я не могу подставить его своей слабостью. — Не сиди на холодном, — он отрывается от меня, пытаясь поднять, не вытирая слез. — Арон, не об этом сейчас. — Я не смогу без него, — он смотрит меня в глаза; они полны темноты. Грусти, обиды, они полные жизни и трагичных моментов прошлого. Его улыбка не сияет на лице. И, о черт, я не в силах противостоять своим чувствам на эту искренность. По новой повторяю в мыслях все извинения раз за разом, как мантру. Прижимаю Арона сильно к себе. Я не отпущу тебя.

***

В эту ночь в моих объятиях заснуло разбитое человеческое сердце. И я всеми силами пыталась его хоть немного исцелить. В моменты горя снимаются все псевдо-ощущения, все придуманные маски. Нет сил держать зла, нет сил держать дистанции и нет сил оставаться в стороне душой. Я и не осталась, и мой выключенный телефон тому подтверждение. Выбор сделан, этой ночью. Иду по холодной дневной улице через парк к себе домой. Не вижу рождественской суеты, или всеми возможными силами стараюсь ее игнорировать? Не люблю пасмурное небо, не люблю дождь и зиму, и рождество. Арон настолько разбит, что впервые в его разговоре на утро не была слышна надежда на то, что сегодня я останусь с ним, что, наконец, я выбрала его. Но главное решение нежно греется у меня внутри, и не обязательно озвучивать до того, как я не решу остальные свои проблемы. Выкидываю уже пустой стаканчик из-под кофе и захожу домой. Конечно, он не уехал. — Ты где была? — Нолан, пожалуйста. Виски пульсируют от ночных слез и переживаний, поэтому его крик мне сейчас крайне неприятен. — Ты без линз? — он хватает меня за лицо, и злость начинает переполнять его еще больше. Одергиваю. Когда мы приехали домой, Арон не уговаривал, а единожды попросил снять линзы. Конечно, я не стала впервые спорить и перечить. И впервые мой цвет глаз ушел далеко на второй план. Я готова была сделать все, чтобы ему стало хоть на толику легче. И вспоминалась фраза «я заберу твою боль себе». И впервые осозналась вся ее глубина и красота. — Нолан, просто уйди сейчас, пожалуйста. — Келли, Рождество! Ты издеваешься? Ты убегаешь от меня, а сейчас просишь уйти? — Я умоляю тебя уйти, — подхожу и сама открываю входную дверь. Закрываю глаза, пока он одевается. Напоследок Нолан кинул недоумевающий смешок. Дверь с грохотом захлопнулась, и тишина обрушилась сильнейшей волной. Тишина.