N дней до самоубийства

Пальцы ощущали мягкую ткань, холодную на поверхности и согретую внутри человеческим теплом. Сознание вернулось, тьма отступила, уступив место живому, осязаемому. Первое, что увидел перед собой Эрик, были "стены" шатра и перегородка. Мужчина приподнялся на локтях, волосы щекотали левую щеку. Он не понимал, где находится. Последнее, что четко помнилось ему, были холод и сумерки, затем наступила тьма, которая таила в себе призраки прошлого. Эрик огляделся, на глаза ему попался кувшин, стоявший около табуретки. Ни секунды не раздумывая, он, проверив воду, жадно выпил ее, капли стекали по его подбородку и капали на распахнутую рубашку. Вдоволь насладившись дарами природы, мужчина окончательно соединился с реальным миром и стал прислушиваться. За стенами раздавались шаги, быстрые и шаркающие, храпение лошадей, лай собак и голоса. Поначалу говор людей сливался с естественными звуками, но потом Эрик начал различать отдельные фразы и слова. Язык, смешанный, универсальный, сочетающий в себе и французский, и греческий и бог весть какой ещё. Эрик не верил своим ушам, он задрожал, как в лихорадке. Цыгане. Где же Кристина? Где Жири? Неужели на них напали? Что сделали с женщинами? И что теперь будут делать с ним? Чудовище, отображающее детский страх Эрика, возвратилось в его голову: худое, грязное, страшное, с охрипшим воем шаталось оно перед ним. Некуда бежать. Вокруг лишь ржавые прутья клетки. Мужчина попытался подняться, слабость все ещё текла по его венам, ноги запутались в одеяле. Эрика привлек сюртук, который одолжила ему мадам Жири. Сюртук лежал на спинке стула на противоположной стороне палатки. Мужчина, шатаясь, добрел до стола: какие-то пятна, старое перо, блокноты и высохшие травы украшали дерево. Эрик не задержал долгого взгляда на этих вещах, он судорожно полез во внутренние карманы сюртука и вытащил нож. Его внимание отвлеклось на шорох у входа. Рука крепче сжала холодное оружие и спряталась за спиной. Эрик прильнул к стене и был скрыт тенью. В шатер зашла женщина, лица ее он не видел. - Куда Ян говорил их положить? Сюда что-ли? Цыганка оставила кожаный мешочек в углублении стола. Эрик следил за каждым ее движением. Женщина потянулась и, зевнув, проговорила: - Ну, как там наш больной? Цыганка заглянула за перегородку и оторопела. Кровать была пуста. Она отступила назад, но кто-то вырос позади нее стеной. Холодное лезвие было прижато к горячей коже. - Дернешься - глотку перережу. Каждая капля крови Эрика была насыщенна ненавистью к цыганам. Он помнил их меркзие улыбки, насмешки, помнил, как они дразнили его, сидя у костра. Этот сброд во главе с Михелем, его, так называемым, хозяином. Эрик никогда не считал его таковым. Он презирал эту свинью, которая почему-то родилась человеком. Цыганка не чувствовала страха, только удовлетворенная улыбка пьяно расплылась по ее лицу. - Очнулся. Ишь какой прыткий. Дьяволёнок зубки отрастил? Эрик приподнял бровь. Его рука с ножом ослабла. Цыганка, оказавшаяся Талэйтой, вынырнула из его хватки и встала перед ним. Мужчина сузил глаза, рассматривая лицо женщины. Талэйта сделала шаг в сторону, Эрик тут же вытянул руку, держащую нож. - Говори, где другие? Девчонки и женщина, они были со мной. - Успокойся, Дьяволёнок. Чего ты скалишься? Эрик срывал свою сдержанную ярость на этой женщине, которая была причастна к цыганам. Но она ли виновата в том, что было с ним? Кто вообще эта особа? Мужчину бросало из крайности в крайность: тошнота только при упоминании о цыганах и возможная невиновность этой цыганки. Сделав некоторые выводы, Эрик опустил руку. Талэйта скрестила руки на груди и качнула бедрами. - Так-то. Антуанетта, Мег и Кристина в полном здравии занимаются своими делами в отведенном им шатре. Побеспокойся лучше о себе, ты весь табор на уши поднимал своим бредовым стоном. Скажешь Яну спасибо, он тебя с того света вытащил. Эрик засомневался. С его спутницами все в порядке - это главное. Врёт ли цыганка? Вряд ли. Он и правда был болен, они выходили его. Эрик почесал шею и ещё раз посмотрел на женщину. - Кто ты? Талэйта усмехнулась и подошла ближе к мужчине. Эрик не шелохнулся, только брови свёл к переносице. Его голубые глаза были ледяными, какими-то бездушными, но излучающими непонятную силу, жажду. - Все такой же дикий. Волчонок стал волком. Некоторые привычки неизменны. Все также скалиться любишь, не доверяешь никому, холодный и отстраненный. Только свободный теперь. Талэйта хотела сделать круг вокруг Эрика, но тот не дал ей зайти за спину. - Боишься? - Не доверяю цыганам. - Всем? - Всем. - И той девочке с молоком тоже не доверяешь? - Что ты несёшь? - Забыл ее? Хорошее всегда забывается. Талэйта дошла до входа размеренными шагами, пропитанными спокойствием. Женская рука взялась за ткань и отодвинула ее в сторону, давая свету заглянуть в шатер и прикоснуться к лицу. Лучи солнца поцеловали скулы цыганки в знак благодарности. Теперь Эрик мог увидеть два крупных зелёных глаза с длинными ресницами. Он чуть вскинул голову, извилины начали работать быстрее. Руки не слушались, тело обмякло. Пусть пелена ночи уже покрыла небо, а Луна озарила землю, жара все равно не отступала. Говор и шум утихли, табор медленно погружался в покой, а единственная миска с водой осталась снаружи, за обжигающей решеткой. Михель уснул мертвецки пьяным сном и забыл подать воду его "зверушке". Мальчик лежал в соломе и тихо сопел. Его голова раскалывась от напряжённого дня: глазеющие морды зрителей, животный смех и выкрики липовых философов били ему по вискам. Саднящие раны и удары Михеля не чувствовались, тело устало. Только глаза ребенка жадно впивались в миску, стоявшую рядом с уснувшим животным. Горло пересохло, пить хотелось так сильно, что начинало тошнить. Мальчик перевернулся на другой бок, чтобы не соблазнять себя иллюзией. Он был рабом буквально, но только не внутри себя. Его душа была свободна, как дикий мустанг, бегущий по прерии. Стоит закрыть глаза и тесная клетка сменится полями, сменится небесным куполом и картинкой моря, которую ребенок когда-то подсмотрел у важного господина. Затхлый запах перебьют воспоминания об аромате вкусных трав, запахе пыли в начале лета. Мальчик тяжело дышал в мешке - eго тряпичной маске, которая защищала от человеческого рода. Духота стояла невыносимая, маска превращалась в удушающее средство. Решив, что сон уже вот-вот подберется к каждому обитателю табора, ребенок решил стянуть с себя мешок, чтобы привести дыхание в норму. Под покровом ночи никто не увидит его обезображенное лицо. Однако предположение ребенка о том, что он останется незримым, потеряло свой смысл. Зелёные глаза, которые в свете луны облачались в чистый изумруд, следили за каждым его движением. Мальчик, опираясь на дрожащие руки, приподнялся и сел, тяжело сгорбив плечи. Ребенок подполз ближе к краю клетки и попытался высунуть свое лицо, чтобы посмотреть на звёзды. Сколько удивительного таит в себе этот мир, а он застрял в железной коробке. Люди отвергнули его, даже сама природа отвергнула, дав ему отвратительный вид! (А отвергла ли природа? Люди заставили его считать себя уродом, Мать Природа же любит всех своих детей) Но сердце его жаждало изучить, услышать мир, просечь уголки человеческой натуры. Ребенок, который никогда не знал, что такое детство. Мальчишка из забытой деревушки, никогда не видевший ни книг, ни Парижа, но с самого его рождения в нем было что-то невидимое для него, пока непонятное, что это такое, но, несомненно, очень важное. Он подслушивал истории проходящих бродяг, пение беззаботных, пение матерей, которые пели своим малюткам под раскидистым деревом, слышал музыку грома, наблюдал за танцами молний. Мальчику нужно было больше, чем крыша над головой и еда. Он не нуждался в этом так сильно, как нуждался в творчестве. Пусть пока он не знал такого необычного слова, как "творчество", как "искусство", но эти семена уже жили в его теле, ожидая часа, когда можно прорасти. Думы его отвлек шум шуршащей одежды, мальчик обернулся. В темноте никого не было видно. Или... Присмотревшись, ребенок дернулся в сторону. Из-за бочки, стоявшей недалеко от клетки, вылезло маленькое существо, одно из тех, кто находился в таборе и назывался "цыганенком" или "проказником". Мальчишка в клетке быстро набросил на голову мешок и забился в угол, вдруг это существо решит поднять крик? И что сделают с ним? Было много случаев, когда цыганские дети устраивали цирк, спихивая всю вину на Дитя Дьявола, якобы тот сыпал их проклятиями и пугал до чёртиков. После таких представлений каждый раз появлялись новые ссадины на худом теле. Но существо молчало, оно стояло на расстоянии вытянутой руки. Судя по тряпью и длинным волосам, можно было сказать, что перед ребенком стоит девочка. Встреча двух детей, один - раб, другой - свободный. Маленькая цыганка подошла чуть ближе, ее руки теребили длинный пояс, который волочился по земле. Детские пальчики нерешительно замерли перед тем, как дотронуться до клетки. Мальчик, решивший, что девочка хочет устроить новый фокус с подвохом, глухо пробормотал: - Убирайся. Его голос был далеко не детским, слишком уставшим, хриплым и тяжёлым, но при этом интонация, с которой было произнесено это слово, прожурчала в ушах цыганки. Девочка затаила дыхание и протянула руку. - Не бойся. Я не сделаю тебе больно. Мальчик заежился, ощетинился. Сколько раз он слышал эти лживые фразы, позже он научился игнорировать их. Чего хочет эта девчонка? Пусть идёт спать, тревожить призраков - плохое дело. Мальчик кинулся вперёд и, вцепившись в ее руку, прошипел: - Убирайся! Девочка всхлипнула, но не закричала. Прижав к себе руку, она с испугом посмотрела на "зверушку" Михеля. Мальчик снова вернулся на прежнее место. "Ну же, беги к своему отцу и скажи ему, что сделал с тобой Дьявол" - мыслил ребенок, следя за девочкой с помощью прорезей в мешке. Цыганка, казалось, приняла какое-то решение и, потянувшись к бочке, вытащила из тени маленький кувшин-горшок. Девочка, держась уже на почтительном расстоянии, протянула его к клетке. - Там молоко... Если ты хочешь, то можешь выпить его. Оно придаст тебе сил. Если бы она могла бы видеть лицо немого собеседника, то увидела бы удивление с примесью недоверия. От одной мысли о вкусном и сытом молоке, голодный живот свернуло, а чувство жажды увеличилось в разы, но мальчик не пошевелился. Девочка сделала нерешительный шаг, только два ее зелёных глаза плавали в лунном свете. - Возьми. Мальчик не хотел поддаваться физическим нуждам, тем более, вдруг здесь есть подвох. Вид девочки, осторожный и кроткий, отличал ее от тех цыганских детей, которые любили посещать его ради забавы. Те дети обладаи смелостью, зарождающейся властью над более слабыми, наглостью. Дитя, что стояло перед ним, было храбрым, но не высокомерным. Решив рискнуть, мальчик подкрался ближе. Он медлил, девочка ждала. В конце концов, ребенок оказался совсем рядом, их лица отделяла решетка. Мальчик наконец-то сумел рассмотреть девочку, он видел ее раньше, среди населения табора, она всегда оставалась тенью. Цыганка же видела перед собой лишь мешок, но в прорезях блестела гладь. Девочка вздрогнула, когда сосуд с молоком перешёл в руки мальчика. Желанный объект был так близок, но только сейчас ребенок понял, что необходимо снять свою защиту, чтобы сделать глоток. Он не хотел упускать свой шанс на сытость в животе, не решался выпустить сосуд. Тут его осенило, он, не убирая руки, прорычал: - Ты специально это сделала? Знала, что мне придется снять мешок. Девочка открыла рот, она совсем не подумала об этом. Чтобы исправить ситуацию, цыганка ответила: - Я могу отвернуться. - Зачем ты это делаешь? - Потому что... Потому что я хочу помочь тебе, никто не имеет права запирать людей и мучить их. - Так ты считаешь, что я человек? Ты уверена? А вдруг я черт, или Дьявол, или зверь? - Конечно же ты человек, а кто ещё? - Ты неправильная цыганка. - Ты думаешь, что все цыгане такие, как Михель? - Не будь они, как он, они бы не позволили ему сажать человека в клетку. - Здесь все намного сложнее, чем ты думаешь. Тебя нашел Михель, никто не имеет права забирать у него ... собственность. Иначе это сочтут за кражу. Мальчик фыркнул. Эта девчонка вызывала в нем противоречивые чувства: раздражала своим тихим голоском и щедростью, при этом, ему была приятна ее компания, впервые, за столько лет, кто-то проявил к нему теплое внимание. - А ты не боишься меня? - Нет. - А если я схвачу тебя и сверну тебе шею? - Ты не сделаешь этого. - Откуда знаешь? - Просто знаю. Зачем ты говоришь такие вещи? Зачем ты пугаешь меня? Ты не такой... Дедушка говорит, что доброе сердце - путь к освобождению и балансу. - Твой дед лжет, - мальчик проговорил эти слова сквозь зубы, нехотя. - Думай, как хочешь, но я следую его словам. Каждому нужна частица добра. - Наивное дитя. Сможешь ли ты быть такой же тошнотворно милой и обходительной с тем, кто выглядит так? Внутренняя энергия и жажда разрушить чужую крепость, создававшуюся годами, сорвали с мальчика мешок. Его свободная рука убрала волосы с лица. Впервые он свободно смотрел на человека. Взгляд прошелся по правой части лица, но замер на глазах, которые ночью казались иссиня-черными. Девочку не волновало уродство, ее волновал взгляд этого существа. Эти две лунки она запомнит на всю жизнь. - Пожалуйста, выпей молоко. Как? Ее лицо не скривилось? Она не убежала с криками, не выказала омерзения? Мальчик не смог разрушить ее крепость. Полный ошарашенности и волнения он сделал первый глоток. Жадно выпив щедрый дар, мальчик отдал сосуд обратно. Он не смел смотреть на девочку, рвал руками солому и хмурил брови. - Спасибо. Цыганка кивнула ему и замешкалась. - Как тебя зовут? Мальчик молчал, видимо, он не желал больше разговаривать, снова закрылся в себе. Девочка не казалась больше напряжённой, ее плечи были объяты спокойствием. Поняв, что ее собеседник отказывается от дальнейших разговоров, она развернулась, чтобы оставить мальчика наедине с самим собой. Ребенок смотрел ей вслед, рвал солому ещё быстрее, колебался. Не успев дойти до крайней палатки, девочка услышала: - Эрик! Меня зовут Эрик. Цыганка повернулась и, склонив голову к сосуду, ответила: - Талэйта. Эрик вспомнил эту девочку, единственного друга в таборе, дитя, которое смогло разглядеть человека в нем. Мужчина посмотрел на нож, который все ещё держал в руках. - Я чуть не зарезал старого друга, верно? - Не ты первый, не ты последний. Эрик стыдливо улыбнулся, Талэйту рассмешила эта ситуация. Цыганка подошла к нему и положила руку на мужское плечо. - Рада, что снова смогла увидеть тебя. Я думала, что ты останешься видением в моей памяти. - Что здесь происходит? Друзья обратили внимание на Яна, который зашёл в шатер, держа в руках корзинку. - Воздух холодный, проход открыт, что за дела? Талэйта!... Ба, погляди, больной очнулся... Он очнулся, а ты "двери" нараспашку открываешь! Хочешь снова его в могилу загнать?! Талэйта пожала плечами. Ян был невысоким худым стариком с копной седых волос. Лекарь шумел склянками, разбавлял жидкости водой. Эрик переступил с ноги на ногу и, кашлянув, произнес: - Благодарю, мсье. Вы спасли мне жизнь. - Ты поменьше в ледяных реках купайся, чтобы не тревожить тот свет понапрасну. - Вы знаете?... - Конечно знаю... На, выпей, это настой от кашля. Эрик проглотил непонятную теплую жидкость, ощутив лишь травянистое горькое послевкусие. Кристина пила вкусный отвар, напоминающий чай. Даае доверяла Талэйте и ждала новостей. Она не желала даже думать о плохом. Кристина уже теряла близких людей, ещё одна потеря сломает ее. Мадам Жири читала книгу, которую взяла с собой, чтобы скрасить дни на корабле, но, застрявши в таборе, не было смысла откладывать чтение. После трапезы Меган отошла поблагодарить за еду, а заодно исследовать табор, поболтать с детьми и стариками. У входа возникли тени. Кристина обратила на них внимание и отложила стакан. Одна из теней удалилась, другая же приблизилась. Вошедший заставил Даае оторопеть, а потом подскочить. Кристина кинулась Эрику на шею, вцепилась ногтями в плечи его сюртука. Мадам Жири ощутила, как камень упал с ее сердца. - Очнулся... Ты напугал нас! Упрямый ... Упрямый баран! Кристина злилась, но злилась с любовью. Она шептала что-то о бессонных ночах, о тревогах, Эрик слушал ее, не прерывал, наслаждаясь ее голосом. Когда Даае закончила, мужчина уткнулся носом в ее волосы и прошептал: - Я тоже тебя люблю.