Танцуй под мои слова

      — … ДВА-три-и-ча-ча-РАЗ! За локоть ее! И-ча-ча-РАЗ-и-два-и-ТРИ! Хрень!       Яна шумно выдохнула, останавливаясь, потому что Рома прекратил движение и придержал ее правой рукой за талию. По спине стекал пот. Лицо заливал он же. На голове наверняка уже было гнездо из сотню раз выбившихся из пучка мелких прядей. Правый каблук босоножек как-то нехорошо покачивался — то ли стерся со скосом силиконовый накаблучник, то ли что-то с самим каблуком.       Тяжело дышащая Яна пыталась концентрироваться на идиотских мелочах, потому что смотреть на Дмитрия Степановича, который битый час доказывал им, что они хуже начинашек (а иначе назвать это было нельзя), не могла. Ее просто придавливало этим взглядом что-за-дерьмо-вы-танцуете.       Вот он-то точно не сомневался в том, что дальше одной восьмой они не прошли из-за самих себя. А не из-за слива.       Впрочем, сложно сказать, в ком ДэЭс, как его называли многие спортсмены, не сомневался. Пожалуй, даже показать ему кого из старого поколения чемпионов — и там проблемы найдет. Этим он был ценен, это умение видеть ошибки и шлифовать их до ослепительного блеска, пожалуй, и помогало делать ему чемпионов. Из-за этого к нему выстраивались очереди на индивидуалки, а график семинаров по стране и за пределами у него был расписан года на два вперед.       Но сейчас Яна определенно испытывала не самые тепла чувства в отношении него.       Опустив взгляд, она стояла в кольце рук Ромы, пока ДэЭс исходил вполне праведным, но несколько избыточным возмущением.       — Что это за самодеятельность детского утренника в интернате для глухих? Вы вообще удары музыки слышите? Или вам как детям надо включать исключительно мелодию без текста? У тебя ноги шевелятся или атрофировались?       Даже не поднимая глаз, Яна могла сказать, что последняя фраза адресована ей и именно ее сейчас ДэЭс прожигает взглядом невинно-голубых глаз. Пока он не открывал рот, вообще сложно было догадаться, что мужчина с внешностью сказочного принца имеет сволочной характер и добрые слова, кажется, не знает.       — Если вы не включите голову, не прочистите уши и не начнете управлять ногами, не то что в восьмой — в шестнадцатой болтаться будете до Сеньоров! — решительно двинувшись к застывшей статуей паре и молчащей похлеще рыб, ДэЭс потянул Яну за локоть к себе.       Рома послушно разомкнул руки, наблюдая. Яна, все так же избегая прямого взгляда на тренера, двинулась за ним, чтобы встать на начало куска вариации, стартующего с нью-йорка: лицом к лицу, с раскрытыми в стороны руками, соединенными в кистях.       — Последний раз для идиотов, — уже чуть тише, но не менее раздраженно продолжил ДэЭс и дал импульс в кистевой замок на начало движения. — И-раз-и-ДВА! За локоть ее перехватил на «ДВА»! Какого хрена ты это пытаешься на «и» сделать?! У тебя на «и» она уже должна пойти на триста шестьдесят и в руки к тебе!       Закрученная на те самые триста шестьдесят Яна стиснула зубы, когда поймавший ее в полупадении со спины ДэЭс чересчур, по ее мнению, крепко ухватил ее за плечи. Но дотянула стопы и дважды перекрестила ноги, после чего ее вытолкнули обратно в вертикальное положение и перехватили за кисть правой руки, разворачивая лицом. Яна покачнулась, но линию удержала.       — С детьми столько проблем нет, сколько с вами, — процедил ДэЭс, отпуская Яну и отходя обратно на свою позицию у зеркала. — Заново!       Потянув шею наклоном головы сначала вправо, затем влево, Яна дождалась, когда Рома подойдёт к ней, и вложила кисти в его протянутые ладони. Они чистили несчастные три такта уже сорок минут. И судя по всему, за оставшиеся полчаса не дочистят.       Зато как спокойно потом будет вечером с Аллой Витальевной. Как минимум тише раз в десять.       Рома, явно заметивший уставшее и подавленное состояние Яны, ободряюще сжал ее правую ладонь в своей, прежде чем дать импульс на шаг и раскрытие. Злополучное «и-раз-и-ДВА» уже долбило по мозгу набатом и определенно будет долбить всю ночь. Именно с такой интонацией.       А еще у нее сегодня определенно отвалятся стопы, потому что столько вращений на них не было, наверное, как раз со дня турнира — недели две. ДэЭс же решил докопаться именно до самого набитого поворотами, в том числе и с резкими принудительными остановками, куска вариации.       К моменту, когда проклятые полтора часа индива наконец подошли к концу, Яна хотела только одного: чтобы ее донесли до раздевалки, положили на скамейку, укрыли простынкой и оставили часов на сорок восемь в одиночестве. Примерно за это время у нее, во-первых, уменьшится крепатура, во-вторых, перестанет звенеть счет ча-ча-ча. Ну и может она будет себя считать ничтожеством не настолько активно.       Только руки Ромы, обхватывающие ее талию со спины, удерживали от позорного падения. Или, скорее, сползания на паркет.       — Очень надеюсь, что на Чемпионат Москвы вы с этим не сунетесь и не станете позорить свой клуб и тренера, — подвел итог ДэЭс, окидывая пару жестким взглядом, и махнул рукой: — Свободны.       Обычно дети в конце индивов и групп после этого слова со всех ног мчали в раздевалку. Яна поплелась, все так же придерживаемая Ромой, практически буквально волоча ноги по паркету. До ужаса потяжелевшие и совершенно не слушающиеся ее ноги.       Судя по тому, что Рома не особо торопился, он тоже едва ли ощущал себя бодрее.       И то, с каким вздохом неземного облегчения он рухнул на деревянную скамейку (Яна упала рядом), это подтверждало. Упершись ладонями по сторонам, Рома опустил голову: темно-русые волосы, мокрые, словно после бассейна, облепили лоб. Он неровно дышал и кусал губу.       — В чем-то он прав, — выдала царапающую грудь мысль Яна, прислонившись затылком к оштукатуренной стене; язык ворочался еле-еле, адски хотелось пить, но сил протянуть руку к сумке, где лежала бутылка минералки, не было.       — Тоже думаешь, что нам не стоит на Москву выходить? — не поднимая головы, поинтересовался Рома.       Его голос звучал глухо, но не расстроено — скорее измученно. Партнер выглядел пережеванным и выплюнутым. Впрочем, Яна была уверена, что сама едва ли больше похожа на человека.       Обычно такое вымотанное состояние у нее было перед Чемпионатом России и перед крупными зарубежными турнирами — Блэкпулом, Штутгартом. Когда она жила в зале, фактически, когда тренеры докапывались до каждого жеста и шага, до каждой эмоции. Она уже и забыла эти ощущения.       — С такими грязными схемами — неа, — Яна попыталась покачать головой, но едва ли повернула ее хоть на миллиметр; странно, что еще хотя б язык слушался. — ДэЭс еще как-то слишком мягок сегодня.       Рома согласно хмыкнул.       После Кубка России они появились впервые на индиве у Дмитрия Степановича, и естественно сначала показали видео. К счастью, только латину: стандарт с ним они не отрабатывали. Семь с половиной минут, что длились суммарно пять роликов, они слушали комментарии едва ли не на каждой секунде. После — еще десять минут ощущали, как ДэЭс закапывает их под тонной нелицеприятных эпитетов, сравнений и разъяснений, почему их вообще стоило оставить без крестов. Яна всерьез задумалась, что возможно Игорь к их результатам руку не приложил.       Правда где-то в середине тренировки ясность сознания к ней вернулась, и она вспомнила, что ДэЭс примерно всегда закатывал под плинтус своих спортсменов.       И справедливости ради, он мог вообще их пару сегодня закопать. Но не закопал. Значит, не совсем все безнадежно. Хотя ладно, когда безнадежно — никак не комментируют. Просто забивают на спортсмена.       — Нам надо добавить хотя бы две самостоятельных практики в неделю, — резюмировала Яна, с огромным усилием отталкиваясь от стены и наконец дотягиваясь до сумки; руки дрожали, когда она откручивала крышку.       — Может проще пока на одной программе сосредоточиться?       Мысль выглядела здраво. Хотя не очень радовала.       Наконец открыв бутылку, Яна приложилась к горлышку и с наслаждением опрокинула в себя сразу половину. В носу тут же засвербело — газированную минералку пить залпом было не лучшей идеей. Но хотя бы уже не так тошнило от сухости во рту.       Сделав пару медленных вдохов и выдохов, Яна задумалась над ответом. Но беседу прервала трель мобильного. Неохотно потянувшийся к своей сумке Рома вытянул из бокового кармана телефон и секунд десять гипнотизировал светящийся экран. Яна замерла с открытой бутылкой в руке, наблюдая за ним.       Кажется, она догадывалась, кто звонил.       Потому что, наверное, больше ни над чьим звонком Рома бы так не задерживал взгляд и дрожащий палец, не решаясь ответить или отклонить. В чем-то, возможно, Яна могла его понять. Хотя сегодня она бы определенно реагировала моментально на имя Игоря — красной кнопкой. Но это сегодня. И она. У Ромы с Дашей история была другой и очень свежей.       Поежившись от внезапного дискомфорта, Яна старалась как можно незаметнее наблюдать за Ромой. И осторожно закрутить крышку на полупустой бутылке с минералкой.       Она уже думала начать угадывать, ответит Рома или нет, и привязывать какие-нибудь мелочи к разным вариантам: вроде — «ответит — идем на Москву». Как он все же наконец пошевелился и тапнул по экрану.       И с задержкой поднес телефон к уху.       — Слушаю.       Он говорил негромко и отстраненно. Так непривычно для вечно хоть и спокойного, но все же мягкого Ромы. Хотя в последние две недели его сильно радостным Яна бы не назвала, такая холодность в его голосе для нее была удивительна. И вызывала грусть.       Так не должно было быть.       Непроизвольно сжав в ладонях бутылку, Яна вслушивалась в короткие ответы между паузами долгого молчания. «Нет», «нет», «возможно», «хватит», «нет». О чем просила Даша, что предлагала, что пыталась объяснить, было невозможно угадать. Но Рома держался стойко. Никакой смены эмоций — безжизненная, идеальная маска.       Казалось, будто его подменили.       После очередного «нет» и секунд двадцати молчания вдруг прозвучало «хорошо». И Рома отключил телефон. Не прощаясь и никак не меняясь в лице. Спокойно убрал его в сумку, стянул насквозь мокрую водолазку, натянул тонкую черную худи. Сменил брюки на свободные джинсы. И только после этого посмотрел на Яну — спокойным, но уже не таким ледяным взглядом.       — Ты идешь?       Яна вздрогнула и оглядела себя: она так и просидела в тренировочной одежде и даже в не расстегнутых босоножках. Быстро-быстро закивав, отчего шея тут же напомнила о ноющей боли, Яна потянулась к сумке. Стоило срочно переодеться, пока щедрое предложение подкинуть ее до дома в силе.       Потому что сил вести машину не было.

***

      Каждый москвич — хоть коренной, хоть понаехавший — знал: никто в здравом уме не покупает в ГУМе. Потому что долететь до того же Милана и закупиться там дешевле. И Яна эту прописную истину тоже отлично знала, но периодически гулять внутри ей это не мешало. Например, сегодня: для середины декабря погода в Москве выдалась крайне приятная, безветренная и солнечная, позволяющая накинуть вместо короткой шубы плотное шерстяное пальто. И, пользуясь случаем, а с ним и двумя часами относительной свободы между одной тренировкой и другой, Яна домчала с Таганки в центр — Лике даже не пришлось уламывать долго.       И теперь неспешно переходила с одной линии на другую, периодически кусая сливочный пломбир в стаканчике. Вкус был уже далеко не тот, что двадцать лет назад, но традиция перевешивала сомнительные впечатления от мороженого.       И практически мирила с очень громкой и активной болтовней Лики, которая превращала любой отдых в избыточную нагрузку для нервов.       — … так я сорок минут!.. Можешь поверить? Сорок! …Объясняла, почему лимонный будет ужасно на мне смотреться, сколько его ни разбавляй фуксией. Она блин уперлась и все — классно-классно, — Лика возмущенно махнула рукой, и только отточенная годами реакция спасла Яну от встречи с подтаявшим пломбиром подруги. — Вот ведь шестой год уже сотрудничаем, она вроде бы меня изучила от и до, и образы мы меняли. Но запомнить, что лимонный мне нельзя ни под каким соусом — не может!       Яна механически кивала, выражая сочувствие и понимание, хотя в действительности скорее сочувствовала швее — столько выслушивать и пытаться переубедить одну крайне упрямую клиентку. Не то чтобы Лика часто капризничала на согласовании эскизов или примерках, но если уж ей случалось с чем-то не согласиться, это становилось катастрофой вселенского масштаба. Наверное, если б не ее спортивные результаты, она б уже давно лишилась этого спонсорства.       — Надумала чего-нибудь? — наконец, выдохшись, Лика тут же перепрыгнула на другую тему. И Яна едва ли понимала, на какую.       Озадаченно застыв — из-за чего словила бурчание от какой-то дамы, которая шла позади, — Яна обернулась к подруге.       — О чем?       Та откусила от пломбира столько, что у Яны уже от лицезрения этого заныли сразу все зубы, включая импланты, прожевала, и только потом объяснила:       — О спонсорстве.       — Очень смешно, — фыркнула Яна и продолжила неспешную прогулку, мимо увитой искусственной сакурой арки «Артиколи» и огромного круглого фонтана, возле которого вечно кто-то фотографировался. — На каких вообще основаниях?       Лика еще недели две назад, начав думать над новыми платьями к Первенству России, внезапно предложила Яне запросить спонсорство в том ателье, где ее одевали. Мол, чтоб не тратить папины деньги. Хотя папа, строго говоря, против не был. Скорее радовался, что дочь снова в спорте — в отличие от матери.       Впрочем, если она по примеру Лики начнет на каждый крупный турнир по два платья заказывать, папа быстро из миллиардера миллионером станет. А у нее проснется совесть.       Вот только предложение Лики было абсурдным. Три года простоя. Отвратная форма. Позорные результаты на Кубке. О каком спонсорстве может идти речь вообще? За прежние заслуги ей такое никто не предложит.       Лика, правда, считала иначе.       — На основаниях твоих чемпионских регалий.       — Трехлетней давности? Ты себя-то слышишь?       — Москву танцевать будете? — вопросом на вопрос решила отбиться Лика.       Яна пожала плечами, скользя тусклым взглядом по витринам Картье, переходящим в экспозиции Гуччи. Ни то, ни другое, не вызывало восторга.       Как и двухнедельные попытки решить что-то с Чемпионатом Москвы, на который вроде надо, а вроде… зачем позориться? А Игорь именно в это и превратит очередной ее выход.       — Не уверена, что в этом есть смысл, — честно ответила Яна, замедляясь перед манекеном и делая вид, что крайне заинтересовалась аляповатой юбкой в пол.       Лика возмущенно толкнула ее в плечо. Спасибо, что свободной от пломбира рукой.       — Хэй, мне уже надоели твои упаднические настроения. Игорь конечно мудак. Но если ты позволишь ему второй раз угробить твою спортивную карьеру, это будет полный провал.       Ничего подобного позволять ему Яна не собиралась. Но и проигрывать раз за разом на крупных соревнованиях — тоже. А до того состояния, в котором она бы вышла, и ее просто не посмели оставить раньше, чем в полуфинале, как на хромой ноге скакать до Рима. Яна не собиралась сдаваться. Но все действия следовало обдумать.       И все же не одной, а с Ромой. Но он последние две недели ходил еще мрачнее, чем сразу после «паузы» с Дашей, и ни в какую не желал рассказывать, как прошел разговор. Занимался при этом нормально, на любые темы общался спокойно, Яну не игнорировал, не срывался на ней. Но от вопросов о Москве уходил. И это сильно настораживало.       Оторвавшись от витрины, Яна медленно двинулась дальше по первой линии.       — Ты мне предлагаешь заплатить каждому в Федерации, чтобы перебить ставки Игоря? Боюсь, моих денег не хватит, а папа не оценит такой подход к соревнованиям.       Вопрос честности стоило оставить в стороне — он вообще к спорту не был применим. Особенно к артистичным видам. Но носиться и предлагать деньги всем и каждому в целом было противно.       — Предлагаю найти другой путь, — хмыкнула Лика, прикончив пломбир и смяв в пальцах шуршащую бумажку. — Другого партнёра, например.       Озадаченно вскинув брови, Яна повернула голову к подруге, чтобы убедиться — она не шутит и выдает идеи на полном серьезе.       — А чем тебе Рома не угодил?       — Он середнячок, — безапелляционно отрубила Лика. — Это не плохо. Постоянные полухи — лучше, чем болтаться в четвертой. Но и хорошего ничего. Никого не удивит, если вы с ним останетесь в восьмой на Москве. Как никого не удивило то, что вы вообще встали с ним в пару. А нам надо, чтобы о тебе говорили. Чтобы подобный слив вызывал резонанс.       — Что-то я не вижу толку от таких резонансов, когда некоторые годами за прошлые заслуги титулы получают, оставляя других, давно обошедших их, на второй строчке.       Подруга хмыкнула, уловив совсем не тонкий намек на то, о чем говорить громко хотя бы там, где был риск с кем-либо столкнуться, не стоило. Если свои регалии еще были дороги. Но и без фамилий всем всё было ясно.       — Это другое, — с кривой усмешкой прокомментировала Лика; Яна оценила тон, которым была сказана осточертевшая фраза. — У тебя суть не в месте, а в очень явном сливе. Зря ты все же не стала давить на Глеба, у вас… О! Легок на помине.       Пропускающая мимо ушей причитания подруги о совершенных ошибках — в ее понимании — Яна даже не обратила бы внимания на последнюю фразу, если б не сменившийся тон. Переставший быть нравоучительным и резко перекрасившийся в изумленный. Мозгу потребовалось секунд двадцать, чтобы обработать услышанное, и Яна застыла, спешно осматриваясь.       А потом инстинктивно метнулась вправо, в нишу, ведущую к бару Bosco. И потянула за собой Лику, ухватив за запястье.       Почему-то разум счел логичной мысль не попадаться на глаза вышедшему из Ван Клиф Глебу. Очень спокойно передвигающемуся для человека, перенесшего всего три месяца назад операцию, и с неизвестной дамой на прицепе — читать: у правого локтя. Симпатичной, кстати, дамой. Белокурой, миниатюрной и в узнаваемом песочном пальто.       — Не пояснишь, что за прятки? — уточнила Лика, благо, не пытаясь высунуться.       Продолжающая краем глаза следить за замершим перед бутиком Глебом, что-то выслушивающим от блондинки, Яна пыталась сообразить нормальное объяснение. Но работать на два фронта мозг не хотел. Особенно если учесть, что он не спешил объяснять эти странные команды телу.       — Мы не настолько хорошо расстались, чтобы здороваться при встрече, — выдала Яна первое пришедшее на ум, занятый контролем ситуации.       — И это значит, что надо теперь бегать?       — Это значит, что мы можем пойти и выпить кофе, — Яна махнула рукой себе за спину, к Bosco, но продолжила наблюдать за Глебом. Все еще зависшим у бутика со своей спутницей.       Вероятно, она намекала вернуться и купить понравившееся украшение. Стало интересно, кто эта девица — с едва знакомыми в такие магазины не ходят. А для близкой родственницы она была слишком не похожа на Глеба.       — У тебя через час тренировка, но ты решила кофе напиться? Когда ты поменяла привычки?       Фразы подруги долетали до разума Яны с опозданием. И отвечала она на них так же. Зачем-то пытаясь выстроить предположения о неизвестной блондинке.       — Ага. В смысле, сильно не выспалась, кофе не лишний.       — Ну, раз не лишний, пошли, — Лика вцепилась в рукав ее пальто и настойчиво потянула в сторону ресторана. Помедлив, Яна отвернулась от парочки и последовала за подругой.       На самом деле, кофе не хотелось. Но это был единственный способ разминуться с Глебом.       Почему она так не хотела этого столкновения, Яна себе объяснить не могла.

***

      Искать объяснения, впрочем, мозг пытался недолго. Потому что уже спустя час он столкнулся с куда большим стрессом, причем неожиданным. Трижды пожалевшая, что все же действительно выпила кофе, Яна завязала под грудью концы кроп-топа, поправила ремешки латинских босоножек и вышла в зал, где ее уже должен был ждать Рома, приехавший раньше. И озадаченно застыла у прохода, уставившись на миниатюрную фигуру женщины со слишком знакомой короткой стрижкой иссиня-черных волос. Женщины, которая четким и негромким голосом распекала какую-то юниорку.       Закралось подозрение, что Яна невнимательно посмотрела расписание интенсива, на который их записал Рома. Потому что имя и фамилию собственной матери в числе педагогов она там не увидела. Зато эту самую мать — слишком отчетливо и видела, и слышала.       Скользнув напряженным взглядом по собравшейся толпе из, навскидку, человек двадцати четырех, Яна попыталась как можно незаметнее прошмыгнуть к Роме, который, на ее счастье, разминался в противоположном конце зала. Максимально далеко от матери.       — Представляешь, как повезло! — воодушевленно произнес Рома, обняв подошедшую Яну и закончив отрабатывать базовый шаг джайва. — Вместо Уколова у нас Ярцева!       Партнер буквально светился. Яна же его мнения о везении разделить не могла. Но хотя бы начинала понимать, что ее склероз или невнимательность не при чем: имени матери действительно не было в программе.       — Не то слово, — мрачно протянула она, прокручивая стопы, чтобы прогреть голеностоп, и молясь, чтобы мать ее не заметила. Или хотя бы заметила ближе к концу тренировки.       Пока народ собирался, Яна с Ромой успели в пол-темпа вспомнить джайв, чтобы прогреться в целом и поспорить о счете на двух поворотах в вариации. Яна попыталась мимоходом затронуть тему Чемпионата Москвы, но Рома снова ушел от ответа, сообщив то, что тренировка уже, похоже, начинается. Участники интенсива собрались полностью, а Ярцева тремя громкими хлопками привлекла всеобщее внимание. Поджав губы, Яна скосила взгляд на мать, которая коротко объясняла программу — час на разбор работы корпуса в самбе, час на отработку через бейзик, потом остаются те, кто записался на индивы.       Яна мысленно считала количество свободных часов до следующего интенсива, который в восемь вечера. И радовалась, что не записывалась на индив к Уколову — хватит с нее этих двух часов с матерью. Еще один, пусть и академический, но тет-а-тет она бы не выдержала.       Как педагог Елена Ярцева, впрочем, была профессионалом. Даже крайне напряженные личные отношения с матерью не мешали Яне это признавать. Да, она была строга, как и большинство тренеров. Да, порой была очень жесткой. Но, например, в отличие от ДэЭс, не повышала голос и не закатывала под плинтус. Скорее парой слов умудрялась вызвать у спортсменов желание бросить все и уйти фенечки плести с осознанием своей никчемности. При этом она очень детально разбирала базу вне зависимости от уровня и регалий спортсмена перед ней, что в свете новых правил Федерации было крайне значимо, и очень тонко чувствовала музыку — и учила этому остальных.       Поэтому, наверное, Яна могла понять, почему Рома считал везением сегодняшнюю внезапную замену.       Правда легче от этого не становилось.       И даже если удавалось держать нейтральное выражение лица, когда мать подходила к ним, чтобы поправить и в прямом смысле ткнуть пальцем в неработающую сторону или недостаточно включающуюся лопатку, то внутри все равно сидело напряжение. Густое и вызывающее тошноту. Сконцентрироваться на основных задачах на все сто процентов не получалось. Яна мысленно материла себя, но все равно, стоило столкнуться взглядом с матерью, зажималась.       Бессознательное ожидание оценки. Упрека. Унижения. Желание исчезнуть. Не дать уколоть вновь.       Черт возьми, да даже на Блэкпуле, под взглядами лучших из лучших, мэтров танцевального спорта, судящих непредвзято (что было редкостью) и строго, Яна так не переживала.       — Ау! — Рома коснулся ее плеча, когда они закончили двухминутную непрерывную отработку одного-единственного движения и получили пятнадцать секунд, чтобы восстановить пульс. — Ты в порядке?       Моргнув, Яна перевела на него непонимающий взгляд. Пальцы рук непроизвольно комкали свободную ткань брюк-алладинов.       — У тебя спина не работает, — пояснил Рома, щурясь. — Отключаешь периодически.       — А, да, — механически Яна покивала, краем уха стараясь фиксировать то, что объясняла группе мать. — Поясница забита. Надо между интенсивами написать массажисту, может примет внепланово сегодня.       — В одиннадцать часов? — Рома озадаченно приподнял брови.       Они ходили к одному специалисту, как и треть «Акцента» — он, фактически, был негласно массажистом их клуба. И потому Рома прекрасно знал, что тот не работает после восьми. Но Янина надежда была сильнее чужого расписания.       Пожав плечами, она приняла поданную руку, чтобы перейти к параллельным вольтам, оканчивающимся поворотами. Морщась от спазма где-то то ли в лопатках, то ли и вправду около поясницы, Яна мысленно отсчитывала «шаг-закрест-шаг-закрест-раз-а-закрест, раз-а-закрест» и пыталась заставить бедро все же вытолкнуть ногу, а лопатку — стимулировать его к движению.       Механическая работа все же должна выгрести эти дурацкие переживания из головы. Обязана.       До конца первого часа худо-бедно держаться удавалось, и даже прожить второй, прошедший под эгидой практики бейсика, тоже. Но стоило Яне только подумать, что все закончилось и она может выдохнуть, спокойно перекусить и напроситься к Роме на массаж стоп перед следующей тренировкой, как ровный голос матери заставил Яну замереть в паре метров от спасительного выхода в раздевалку.       — Душераздирающее зрелище, — прокомментировала Ярцева, сложив руки на груди и взирая на дочь с легкой насмешкой.       Яна бы с огромной радостью прошла мимо, но в зале еще оставались ребята, и для них это выглядело бы странно. Потому что о родственной связи между Яной и Еленой Ярцевой вряд ли здесь кто-то знал.       Поэтому пришлось развернуться и с выражением полной покорности пожать плечами. Мол, ну да, паршивая техника. Но мы стараемся.       — И вот ради этого ты возвращалась? — продолжила Ярцева, не сводя с Яны пристального взгляда.       — Ради занятий с тобой? — тихо, почти на грани шепота уточнила Яна. — Вряд ли.       — Ради посредственного танцевания.       А вот и самые любимые разговоры подъехали. Не теряющие своей актуальности никогда. Сделав пару шагов к матери, чтобы чужие уши не слышали деталей разговора, Яна поджала губы и фыркнула:       — Что ж ты талантом не поделилась.       — О твоем таланте речи не идет, — покачала головой Ярцева. — Только о том, что ты не умеешь им пользоваться.       — Так научила бы, а не отказывалась от дочери, — раздраженно процедила Яна.       Но Ярцева словно вообще не услышала ее комментарий, продолжая развивать мысль:       — То Толик твой, то Макс. Андрэ был ничего так. Жаль, что разбежались. Теперь новое недоразумение.       У Яны начало складываться ощущение, что все сговорились. Сначала Лика со своими бесконечными намеками в лоб. Теперь мать. Что их так не устраивало в Роме? Да, он не был чемпионом ближнего и дальнего запаркетья, но присутствие в тридцатке лучших все же тоже значимо. У него достаточно мощных финалов в карьере, хотя полуфиналы и четверти были чаще за Молодежную и Взрослую карьеру. И у них складывалась очень гармоничная пара. Да, с Максом, например, Яна чувствовала их пару более целостной. Но с Максом они оттанцевали много лет, а с Ромой только-только начинали.       — Если этот разговор только для раздачи бесполезных советов, я пойду. И у тебя индивы.       Снисходительно качнув головой, Ярцева отошла к открытому ноутбуку и вывела его из режима сна, показывая тем самым, что продолжать беседу не намерена. Яна раздраженно выдохнула и наконец ретировалась в раздевалку. Она конечно не удивлялась тому, что мать все же нашла время в очередной раз вылить на нее очень ценные советы и комментарии, но каждый раз надеялась, что обойдется.       Рухнув на деревянную скамью, Яна вцепилась руками в мокрые растрепавшиеся волосы и глухо застонала. Старательно нарабатываемая выдержка начинала давать сбой.

***

      В Dr.Живаго было на удивление немноголюдно — для обеденного времени в самом центре столицы. Где туристы что в будни, что в выходные сновали активным потоком. Обычно посадка была плотной, но сегодня в зале дышалось свободно. Не любящий скопления людей Глеб расслабился, отодвигая стул для матери и следом устраиваясь на свободном месте напротив. Вышколенный официант, наливший в широкие бокалы минералку и убедившийся, что гостям как обычно, бесшумно удалился. И Глеб, по привычке кинув взгляд на часы и даже не запомнив время, посмотрел на мать.       Он конечно сам выступил инициатором их встречи, но от этого предстоящий разговор легче не становился. И то, что угловой столик у самого окна, выходящего на оживленную Моховую, позволял говорить достаточно свободно — тоже.       От матери его напряжение не укрылось. Тонкие, покрытие темной вишневой помадой губы изогнулись в понимающей полуулыбке, и она подтолкнула его:       — Так что ты так рвался со мной обсудить, что даже согласился вытерпеть часовой шопинг?       В понимании матери, да и в его собственной картине мира, жертва действительно была серьезная. И тема разговора тоже. Только как ее лучше подать, и сделать это правильно, определиться оказалось не легко. Меньше всего Глеб хотел, чтобы мать решила, будто он просит ее о помощи. В этом он не нуждался. Только в определенном содействии, которое скорее выглядит как невмешательство.       — Может, дождемся хотя бы кофе? — уточнил он, зная, что мать никогда не ела во время важных разговоров.       На красивом, слишком молодом для пятидесяти лет лице, мелькнула озадаченность. Мать приподняла тонкую светлую бровь вместо вопроса. Глеб поджал губы.       В их семье вообще никто не был склонен к лишней болтовне.       Склонив голову набок, мать медленно сняла кольцо с тканевой салфетки и развернула ее. Приняв предоставленную отсрочку, Глеб повторил за ней.       Обхватив украшенные тремя крупными кольцами — одним обручальным и двумя обычными — пальцами ножку граненого бокала, мать сделала несколько глотков минералки. Глеб сложил руки в замок и перевел взгляд вправо, в огромное панорамное окно, за котором группа китайских туристов щурилась от декабрьского солнца и с другой стороны Моховой рассматривала монументальное здание гостиницы «Националъ» и явно слушала от гида очередной заученный текст об ансамбле Манежной площади.       Глебу даже резко захотелось куда-нибудь улететь, чтобы вот так же стоять в каком-то еще не исследованном европейском городке и через слово угадывать, что пытается рассказать на паршивом английском нанятый за сто евро гид.       Только бы не находиться в текущей точке времени и не решать эти горы давно назревших проблем.       Внезапный аромат крепкого кофе заставил Глеба отвлечься от традиционной для центра картины за окном и убедиться, что официант принес часть заказа. Мать уже размешивала всыпанный в айриш кофе сахар, а его ждала миниатюрная чашка двойного эспрессо.       Судя по настойчивому взгляду матери, откладывать разговор до момента, пока не принесут ее любимый жюльен из краба, и она им не отобедает, она не собиралась. Потому что после этого она сразу отправится домой. А разговаривать в машине, пусть и водитель всегда делал вид, что он глух, нем и вообще не существует, Глебу было еще дискомфортнее, чем в ресторане.       Сделав большой глоток эспрессо и ощутив спасительную горечь на языке, Глеб тихо произнес:       — Помнишь ЧП двухлетней давности в Уфе?       По лицу матери пробежала тень, доказывающая, что необходимости напоминать не надо. Но, увы, придется. Несмотря на то, что Глеб рисковал, поднимая замятую историю, это был его шанс.       — Думаю, родственники погибших тоже помнят до сих пор.       — Ты хочешь поговорить о том, как тяжело семьям терять близких? — мать изобразила недоумение, помешивая тонкой серебряной ложкой свой кофе. — Ты не был эмпатичным ребенком.       — Именно поэтому и заговорил о том происшествии.       Один из крупнейших нефтеперерабатывающих заводов под контролем энергетической империи деда. На тот момент — под управлением отца. Утечка углеводорода, взрыв и пожар. Двенадцать погибших, трое в тяжелом состоянии, но все же выкарабкавшихся. Полностью разрушенный объект на заводе. Расследование «показало» нарушение техники безопасности со стороны сотрудника, который проводил пусковые работы, и ошибки подрядчика, монтировавшего трубопровод. Благо, мертвые не говорят.       Семьям погибших принесли соболезнования, но законные компенсации выплатили только пятерым. Иски в суд от остальных ничего не дали — отец умел пользоваться связями.       — И зачем же? — ровным тоном осведомилась мать, делая глоток. Карие глаза сверлили Глеба раздраженно.       — Как думаешь, рады ли будут эти люди, если их погибших близких наконец оправдают, а виновный понесет наказание? Такое раздолье для Уголовного Кодекса.       Он говорил тихо. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь подслушал. Но был готов поспорить, что мать еле сдерживается, чтобы не шлепнуть его по губам, как в детстве, чтобы он замолчал.       Глеб понимал, что если историю поднять, если добиться пересмотра расследования, это ударит не только по отцу. Владелец компании все еще дед. Именно с ним ассоциируется крупнейшей энергетическая корпорация в стране. Это на его репутации появится пятно. Но он и не собирался все сливать в СМИ.       Ему нужно было сделать вид.       — К чему ты клонишь? — цепкий, твердый взгляд матери все же не сравнить с уничтожающим взглядом отца. Выдержать его было проще. Но Глеб все же ощущал дискомфорт и зуд в солнечном сплетении.       — Я намерен сообщить отцу, что в курсе ситуации и собираюсь поднять это дело в суде. Либо он откажется от попыток шантажировать меня, либо пойдет за решетку вместе с безопасником.       У матери вытянулось лицо. На несколько секунд, но Глебу этого хватило, чтобы убедиться — она не в курсе их ссоры с отцом. И того, что тот опять пытается угробить Глебу спортивную карьеру. Уже неплохо.       — Какой шантаж? — она сжала обеими ладонями фарфоровую чашку.       — Старый как мир. Не в моих планах портить отношения с дедом. Я не собираюсь реально смахивать пыль с этого дела — мне надо, чтобы отец поверил, что я могу это сделать.       Если даже мать и расслабилась, то по ее лицу этого было не понять. Смотрела все так же напряженно, хмуря подколотый лоб — что выглядело странно, — и стуча указательным пальцем по чашке с кофе.       Глеб догадывался, что она не одобрит эту идею. Но это был самый простой и очевидный выход из ситуации. И куда менее болезненный, чем хлопнуть дверью и вообще уйти — это полный разрыв.       — Ты вырос, — цокнула языком мать. — И явно получил лучшее от нас обоих.       У Глеба практически буквально с плеч свалилась гранитная плита. Он знал, что означает эта фраза.       Мать не вмешается. И ей нравится, как он действует.       Протянув руку, он благодарно накрыл ладонью тонкие пальцы матери, лежащие на фарфоровом боку остывающей кружки.       — Спасибо.       Поймав короткую улыбку, Глеб вздохнул.       У него появлялись шансы на победу.