Путь к сердцу мужчины

Утром двадцать восьмого августа я проснулась с рассветом и долго лежала, глядя в потолок. Сердце трепыхалось где-то за желудком, больно задевая позвоночник. Мяукнув, на меня взлетел Лопез и принялся топтаться на груди. – Да ляг ты уже, – прошипела я чуть слышно, думая, что Рыжик, соседствующая со мной, спит. – Я уже не сплю, – послышался вдруг ее голос. Я повернула голову, опрометчиво подставив когтистым лапам кота свою беззащитную шейку. Подруга, уже переодевшаяся в повседневное, сворачивала пижаму. Собранный чемодан безмолвно напоминал о том, что это наше последнее утро. Друзья уезжали в шесть, концерт начинался в полседьмого. День мы провели, как распоследние туристы, фотографируясь по очереди у Спаса На Крови, у Медного Всадника, у Исаакиевского собора, на Дворцовой площади и снова у Медного Всадника. Несмотря на наши более чем радостные «фотомордочки», на душе у всех было неспокойно. Герхард косился на меня, я – на Рыжика, она – на Сенсея, а Сенсей – снова на меня. Они не могли не уехать, я не могла попросить их остаться… Г., наверное, вспоминал тот короткий разговор в моем подъезде… Я тоже думала обо всем этом. Знала, что никакого продолжения не будет… Как и у Михаэля… В конце концов, примерно в половине четвертого Рыж не выдержала напряженного, беспрецедентного для нашей компании молчания. – Раз уж мы не сможем поддержать тебя на концерте, – таинственно сказала она, – сделаем это заранее! Оставшееся время мы потратили на мое преображение. Давно выучив назубок все Рыжиковы приемы и ее последовательность нанесения макияжа, я безропотно подчинялась всем ее немым командам, послушно смотря вверх или за ее плечо, когда ей требовалось нарисовать стрелки, или совершенно немыслимым образом искривляя лицо, давая ей возможность устранить абсолютно все (немалочисленные) недостатки моей рожицы. Затем пришла очередь волос. Одежду девочки выбирали тоже абсолютно без моего участия, но остановились, как я и предполагала, на корсете и обтягивающих то, что следовало бы скрыть, штанах. Наконец, мне дали посмотреться в зеркало. – Секс, секс, секс, готика, готика, секс, – прокомментировала Рыжик, поднимаясь снизу вверх, отмечая глазом последовательно мои открытые туфли на шпильке, брюки, держащиеся на честном слове, фиолетовый корсет, на который этого слова уже не хватило, готический крест, купленный в пару к серьгам Слипа, на шее, косметику и прическу. Желая убедиться, что секс-бомба в зеркале – это все-таки я, я оскалилась и изобразила пальцами знак «V». – Не делай так, – сказала Сенсей, вытаскивая в коридор чемодан сувениров. – А то все превращается в «аниме». – Вспомни, чему тебя Таня учила! – потребовала Рыж. Я изобразила взгляд мартовской кошки и чуть заметно прикусила уголок нижней губы, которая стараниями подружки приобрела такой цвет, словно я только что съела кого-то вполне живого, сырого и кровоточащего. – Но-о-ора! – простонал Г. – Я тебя не оставлю такой рядом с ними! – Успокойся ты! Все будет в порядке! Я обняла его. Герхард зарылся лицом в мои тщательно уложенные в легком беспорядке волосы. – Эй, отойди от нее, прическу испортишь! – завопила Рыж, растаскивая нас. Мой телефон запиликал стандартную мелодию. – Мари ждет нас внизу, – сказала я, посмотрев на экранчик и нажав красную кнопку. Пока друзья перетаскивали сумки в лифт и в последний раз проверяли, не забыли ли они чего, я спешно зашла в комнату и без зеркала сменила сережки. Девочки бы мне ни за что не позволили сделать это – слишком рано, можно занести инфекцию. Но я… наверное, я просто хотела этого, как хотела тогда поцеловать Герхарда. Веселенькое желтое такси поджидало нас в моем дворе. – Потрясающе выглядишь, – только и сумел сказать Мари, узрев меня. Я улыбнулась, чувствуя, что от напряжения скоро заплачу. – Эй! – возмутился таксист. – Мне не говорили, что поедем до Пулково! Дороже встанет! На метро ехайте! – Во-первых, нам до Московского вокзала, – едва не зарычал на него Слип. – А во-вторых, какая Вам разница, если платят? Втиснувшись вчетвером на заднее сиденье, мы всю поездку старались не смотреть друг на друга. Прощание вышло скомканным, я кусала губы, боясь разреветься. – Не плачь, – шепнула мне Рыжик, раскрывая прощальные объятия. – На тебе полведра косметики, представляешь, что будет? Я постаралась улыбнуться. На пути до клуба, где мы – они, причем здесь я? – сегодня выступали, Слип сидел со мной на заднем сиденье, сжимал мою руку и, кажется, что-то говорил. Я находилась в какой-то прострации, совершенно не воспринимая окружающую действительность. Оцепенение спало лишь тогда, когда такси притормозило у черной двери пункта нашего назначения. – Ты что-то сказал? – встрепенулась я. – Только то, что ты потрясающе красива, – повторил Мари и поцеловал меня, осторожно и сухо, очевидно, не желая получить десяток граммов помады на свои собственные губы. – Эй, заплатите и милуйтесь, сколько хотите! – сварливо начал таксист. – А за просмотр с вас тысяча! – парировала я. Слип засмеялся. Вроде бы я сумела расслабить хотя бы его. Сдается мне, этот концерт станет самым сложным… – Где вы ходите? – завопила Света, неожиданно выныривая из кучи всякого хлама в подсобных помещениях клуба. – То, что я замещаю тебя на роли продюсера, не означает… – Стоп-стоп-стоп! – попытался было перебить болтушку Мари, но не тут-то было! – Миха и так нервничает! А тут еще вы неизвестно где пропали! – Осталось пять минут! – завопил кто-то из помрежей или как это здесь называется, и все вокруг закружилось ужасающим водоворотом. Меня выдворили куда-то за кулисы (я использую театральные термины, потому что попросту не знаю, как это корректно называется на языке современной культуры). Я видела несколько микрофонов, клавиши и еще кое-какой реквизит. Беснующаяся толпа фанатов выражала явное нетерпение. Наверное, многие из них отдали бы все, что только возможно, чтобы стоять сейчас там, где, пошатываясь на высоких каблуках, сейчас пытаюсь выстоять я. Где-то в лабиринте закоулков клуба Петр настраивал скрипку, я слышала знакомые интервалы. Наконец, все трое музыкантов, вмиг преобразившиеся в каких-то совершенно незнакомых мне существ, появились. Мои глаза загорелись радостью, только сейчас я осознала, что все это не сон. Стало как-то теплее. На миг я встретилась взглядом с Михаэлем, выглядевшим настолько несчастным, что никакому эмо-бою и не снилось. «Пожалуйста! – взмолилась я. – Успокойся! Пусть музыка…» Я оборвала мысль. «…ведет тебя» – слишком тривиальное и пафосное завершение. Я хотела сказать что-то другое. Драу понял меня. Едва заметно улыбнувшись, он быстрым шагом вышел на сцену. Толпа взвыла. – Он сможет, – с облегчением выдохнул Петр. – Удачи вам, – пожелала я. – Удачи тебе на последней песне, – вернул мою доброту Слип. Концерт начался. Я многое слышала о том, что фанаты часто не дают Михаэлю петь, перехватывая инициативу, и что из-за этого он сердится. Сегодня же такое признание его популярности не было Драу в тягость. Улыбаясь и кивая в ритм, он направлял микрофон в сторону зала, заигрывая с наивно вытягивающей его партию кучей фанатских тел. За время долгих репетиций мне уже – боже, какое кощунство! – надоели песни «Чудных дней», поэтому я скорее смотрела, чем слушала, и читала еле заметные знаки, которыми обменивалось трио. Закончив «Машину», третью песню альбома, Михаэль вопросительно посмотрел на Петра, красиво изогнув бровь. Фанатки и фанаты из первых рядов сладострастно вздохнули в едином порыве. Петр отрицательно покачал головой. Слип, находившийся со своей аппаратурой позади этой парочки и отлично видевший все это, щелкнул семью тумблерами. В мелькнувшем свете блуждающего софита я увидела, каким несчастным стало лицо Драу. – А сейчас, – объявил Воронов, – новая, еще не записанная песня! Зал заорал в экстазе. Я нервно передернулась. Бедный Михаэль! Я была уверена в точности своей расшифровки их немого диалога. «Скорость»?» – спросил Драу, подразумевая, что дальше стоит исполнить напополам с фанами четвертую песню. Петр отказал. И сейчас солисту придется собраться, несмотря ни на что, и петь самому. Я скрестила пальцы, перекрестила ноги, опершись о стену, чтобы не упасть, и воззвала ко всему, кого когда-либо просила о чем-нибудь: Бога, святых, разного рода нечисть и даже книжных героев. Пожалуйста, умоляю, пусть сейчас все пройдет нормально! Михаэль запел. Его голос слегка дрожал, но никто не замечал этого или не желал замечать. Драу пел несколько тише, чем обычно, я видела, что Слип спешно переключает программу на пульте управления микрофонами. Заглушив и свой, и Петра, он сделал все возможное, однако солист с уникальными вокальными данными вовсе не собирался их демонстрировать. Бедняга Михаэль совсем затих. Мари еще раз, куда громче, повторил начальную тему песни. Мне казалось, что он сейчас вобьет клавиши внутрь инструмента. Петр подхватил. Михаэль упрямо молчал, раскачиваясь на носочках. Куда подевались его пластика и грация! Зрители затихли, кое-кто удивленно вздыхал, однако того, чего я больше всего боялась, не случилось – никто не стал освистывать несчастного музыканта. В воздухе зависла звенящая «фа». Сейчас она угаснет и настанет момент истины. Громкий, резкий, индустриальный, быстрый припев и рождение песни, сродни взрыву сверхновой – или тишина и полный провал. «Соберись, соберись, соберись!» – уговаривала я Драу. И он послушался. Не успели растаять в воздухе отголоски скрипичной слезы, как Михаэль, перехватив микрофон, как заправский поп-певец, скороговоркой затараторил текст. По залу пробежала волна изумления. – Умница! – крикнула я, и, кажется, меня услышали. Да уж, не зря я включала им в качестве еще одной «дестабилизации» Ska-P! Сейчас Драу выдает припев почти в том же темпе, что и балабол Пуль-Пуль, и это, столь необычное для ОД, делает свое дело! Фаны уже забыли, что было в начале! Второй и третий куплет прошли спокойно. На третьем припеве самые-самые самоотверженные из почитателей уже стали пробовать повторять за кумиром. Михаэль снова протянул в их сторону микрофон. Кажется, на его лице даже появилась улыбка. Воодушевившись, мои умницы прекрасно отыграли и «Скорость», и «Железный прут». Однако перед, наверное, самой лиричной и трогающей за душу песней «Мужчина, который не пишет прозу», случилось неожиданное. Драу внезапно швырнул микрофон об пол и убежал за кулисы, промчавшись мимо меня, едва не споткнувшись о мои ноги, и скрылся в гримерке. Резкий визг на частоте, близкой к ультразвуковой, едва не разорвал барабанные перепонки всем, кто был в клубе. Мари ногой отключил питание удлинителя, к которому, будто змеи, тянулись все провода. Захлебнувшись, затихло все. – Прошу прощения, – закричал Петр, пытаясь перекричать взволнованный гомон толпы. – У нас небольшая заминка! Объявляется антракт! Он говорил еще что-то про возможность покупки мерчандайза и утверждал, что автограф-сэшн после концерта в любом случае состоится, но ни я, ни Мари уже не слышали скрипача. В нерешительности стоя под дверью, мы напряженно прислушивались к звукам, доносившимся сквозь хлипкую створку. Когда даже всхлипывания прекратились, Слип не выдержал. Наподдав плечом, он легко выломал дверь и мы оба очутились в тесной комнатке, где на продавленном диване, сжавшись в комок, плакал Михаэль. Я осторожно присела рядом с ним. – Что случилось? – успела спросить я, проводя рукой по его волосам, до того, как Мари успел меня остановить. – Он бросил меня, – пробурчал Драу. – А я посвятил ему эту песню! Я люблю его! Почему? Почему он так поступи-и-и-ил??? – снова завопил он и опять спрятал лицо. Я не знала, что сказать. Гладя певца по содрогающемуся плечу, я безмолвно просила поддержки у Слипа. Он отрицательно покачал головой. В глазах его явственно читалось «Ну что, довольна?» Наконец в гримерке появился и Петр. – Что делать будем? – спросил он у Мари. Тот пожал плечами. – Я предлагаю пропустить «Му…» эту песню, – осеклась я, почувствовав, как напрягся Драу. – А как фанатам объяснить? – Исполните еще что-нибудь новое. Или ничего не говорите. Создайте тайну. – Они потом на форумах обсуждать будут, – простонал Михаэль. – А ты не читай, – сурово прикрикнула я на него. Солист поднял заплаканное лицо, медленно переходя в сидячее положение. – Я не смогу, – как-то странно произнес он. – Горло не то. – Брось, это же не «Грех уныния», чтобы тянуть. – Фанаты в помощь, – добавил Мари. – Все равно песни не все. А впрочем, мы не всегда исполняем все… – задумчиво проговорил Петр. – Ну вот видишь! – Я все равно не смогу выйти еще раз! – заплакал Михаэль. – Выпей воды и успокойся, – велела я. Он выпил. – Помогает, – удивился солист. – Я же ведьма, помнишь? Слип и Петр шумно выдохнули. Кажется, я понемногу приводила Драу в чувство. – Сделай это ради меня, окей? – попросила я. – Я очень, очень хочу исполнить то, что у нас с вами получилось, ладно? – Ради Норы, – повторил Мари. Воронов серьезно кивнул. – Ладно, – сдался Михаэль. Я едва не подскочила под потолок. – Только при одном условии. – Ну? – поторопили его мы втроем. – Испечешь мне завтра торт? Только чтобы сладкий! – закапризничал музыкант. – Конечно! – от облегчения я была готова расплакаться. Я-то уж думала, что придется прыгать с Большого Дворцового моста… От избытка чувств я поцеловала Михаэля в лоб, нечаянно оставив красный отпечаток. – Устрой обратный отсчет, – посоветовал Петр. – Шесть песен, которые за тебя отлично споют фанаты, и новый АОУМ. И домой. – И к тортику, – потянулся вмиг собравшийся Драу. – Кто ему в лоб выстрелил?! – завопила Света, вихрем влетая в комнату. – Немедленно гримироваться! На «Маленьком принце» единение певца с залом стало почти осязаемым. Несмотря на свою огромную любовь к этой песне, я боялась произнести хоть слово из нее, чтобы не нарушить этот хрупкий баланс. «Зверя» я все-таки «спела» вместе с Михаэлем, несмотря на то, что слишком люблю песню, чтобы портить ее своим ужасным голосом. Все равно никто меня не слышал, в том числе и я. На «Раздетых» пришлось затыкать пальцами уши – так сильно старались музыкально неодаренные фанаты. «Индиго» я почти пропустила – слишком сильно старалась унять дрожь по всему телу. Желудок совершил сальто. «Можно, мы упадем?» – спросили ноги. «Я вам упаду!» – прикрикнул на них мозг, снова переключаясь на музыку. «…дверь телесной тюрьмы…» – донеслось от зрителей. «Уже все?! – заволновалась я. – Почему так быстро?!» Петр взял микрофон, стал что-то говорить про следующую – нашу – песню, издевательство над «Абсолютом». Неожиданно около меня появились Слип и Света. Она накинула на меня какой-то черный плащ сродни тому, что носит – судя по многочисленным источникам – Смерть, нахлобучив на меня капюшон. Мари просто поднял меня, водрузил на какую-то платформу с закрепленном на ней синтом, и легко выкатил на сцену. Я едва не завизжала. Пользуясь тем, что в кругу света сейчас был только скрипач, я бросила взгляд обратно за кулисы. Света показала мне большой палец. Я закусила губу. Я не могу их подвести. Что ж, все прошло не так плохо, как я ожидала. Долгие репетиции, полностью вытеснившие все остальные занятия, которые могли бы быть у меня в последние две недели, не прошли даром, и мы четверо играли, как настоящий профессиональный квартет. Зал слушал, не дыша, чему я была только рада. Последняя фраза – и соло. Я была единственной, кто сейчас тревожил тишину. Тема почти та же, что и в оригинале, чуть более вычурная, классическая, больше характерная для Гайдна, чем для Драу – но узнаваемая. Последний период… последний такт… последняя нота. Шумный выдох Михаэля прямо в микрофон дал сигнал к восторженному воплю толпы. – Молодец, – шепнул мне Петр, когда мы все вышли кланяться, как какие-нибудь театральные актеры. Я правда, порывалась убежать, но без Слипа, снявшего меня, как куклу с подставки, я бы все равно не слезла с платформы. Ощущение тепла куда-то исчезло. Мое желание смыться с глаз фанатов бесследно сгинуло вслед за ним. Хотелось только быть с кем-нибудь рядом. Мари неслышно подошел и стиснул мою руку. Дальше все шло своим чередом. Отто Дикс не глядя подмахивали все, что подсовывали им фанаты, включая руки, шеи, животы и прочие части тела. Я просто улыбалась, стараясь не выпускать руки Слипа. Неожиданно какой-то парнишка, получив желанный росчерк наконец успокоившегося Драу, подошел и ко мне. – Он хочет, чтобы ты расписалась, – шепнул мне Мари. Я чиркнула «Мур4ик», не придумав ничего лучше, чем мой ник в контакте. – Невероятно готично, – засмеялся Петр, расписавшись следом за мной. – Как есть, – ответила я, пожав плечами. – Ой-ёй. Я натянула капюшон едва ли не до самого носа. Следом за мальчишкой, которому едва сравнялось четырнадцать, к нам приблизилась Ленка. Искренне надеясь, что она не станет долго тут ошиваться и пялиться на неожиданное пополнение группы, я поставила ей в принесенной книжке буквы «OD» и сегодняшнюю дату, постаравшись сделать почерк как можно более не похожим на мой. Как назло, она не уходила минут семь, что-то выспрашивая у Михаэля и Воронова. Я волновалась сильнее, чем во время нашего АОУМа. Если она сейчас заметит… если поймет… К счастью, все обошлось.