Фотографии

Я не знаю кто это смотрит, и почему. Я просто хочу, чтобы ты знал: я не слабачка. Да, ладно, это прозвучало слишком брутально, да и говорить это рыдая — так себе идея, как по мне… Почему я рыдаю? Ну, понимаешь, мы только что победили. Мы снова победили. И на этот раз… На этот раз у нас была гарантия того, что пока что — пока что — все будет тихо и спокойно. Я рыдаю, потому что я нашла свои старые фотографии — целый альбом, полный фотографий. Я рыдаю, потому что хоть мое детство еще не закончилось, я чувствую себя старше любого взрослого человека, которого я когда либо знала. Я рыдаю, потому что я вижу лица ново прибывших полубогов, многим из которых нет еще и двенадцати, и понимаю, насколько они молоды — понимаю, насколько мы были молоды. Но хватит рыданий, лучше я покажу тебе свой альбом — так ты узнаешь меня получше. И так, первая фотография: мне тогда было десять лет. Я только-только попала в лагерь. Тем утром мои длинные — даже слишком длинные — светлые волосы были заплетены в косу Силеной Боргард, которая все нахваливала то, какие же они красивые (не знаю делала она это потому, что они и вправду были таковыми, или потому что кто-то из домика Гермеса попросил ее подбодрить меня, рассказав ей о том, что прошлой ночью я разрыдалась во сне — но в любом случае, мне было приятно). На снимке я стояла у домика Афродиты, улыбаясь Силене, которая и держала в руках старую камеру. На фоне можно было заметить мальчика с лохматыми черными волосами и яркими зелеными глазами, который высунул язык, кривляясь. Перси тогда был на два года старше меня — ему было двенадцать, но это никак не значило того, что он был взрослее. Скорее даже наоборот. Вы бы видели тот раз, когда он столкнулся с моим каноэ крикнув что-то про наводную версию Бамперных машинок. Было весело. Так, ладно, вторая фотография: мне одиннадцать. Я стою на своей колеснице, запряженной пегасами, и улыбаюсь во все тридцать два зуба. Тем летом меня наконец признала моя мать — Эос, богиня зари. Я этому так обрадовалась, что даже перекрасила всю колесницу в пастельно розовые и голубые оттенки. Рядом со мной у колесницы стоит Остин. Мне большим трудом удалось оторвать его от своего саксофона и уговорить объединиться со мной для гонок, так что я не могла не запечатлеть этот момент. В последний момент в кадр так же втиснулся и Бекендорф, со своей широкой, добродушной улыбкой и большими руками, которые покоились на наших с Остином макушках. К сожалению, наша колесница была разрушена из-за нападение Стимфалийских птиц. Если бы не Перси, Тайсон и Аннабет, эти крылатые железные куропатки могли бы легко выколоть каждому из нас глаза. Это же я сказала Танталу, но тот лишь обвинил моих друзей в том, что это они потревожили птиц свои «ужасным вождением». О, это лето было просто незабываемым… Мы, домик Гермеса (в котором я жила из-за отсутствия своего собственного), устраивали Танталу столько проблем… Да весь лагерь, собственно. «Ой, простите, у меня крекер упал, не могли бы вы его поднять?», «Мистер Тантал, если вы уже пришли в Лазарет, то хотя-бы дайте воды» и все в таком духе. Хорошие были времена… Хорошо, так уж и быть, третья фотография: мне двенадцать. Я сижу на крыльце Большого Дома в теплой шапке и куртке — в руках у меня чашка горячего шоколада. Рядом со мной сидит Черноволосый мальчик, на два года младше меня: его оливкового цвета кожа покрылась румянцем, ему явно было холодно, но на лице сверкала счастливая улыбка — он только что попытался отпить из чашки, но жидкость оказалась слишком горячей, так что он тут же отпрянул. Помню мы тогда долго смеялись, а когда приходило время трапез, и мы пересекались во время жертвоприношения, я то и дело толкала его в локоть и говорила что-то вроде: «Не обожги язык, Нико». Я скучала за таким Нико. И теперь… А, да, прости что смотрю в окно, а не в камеру, я просто… Уилл и Нико как раз прошли мимо. Нико снова улыбается. Если он вдруг узнает, что у меня осталась эта фотография, он меня убьет, так что это наш с тобой секрет. Кхм, а вот и пятая фотография: тут мне уже тринадцать. Этот год… Этот год был хуже всех. Я встретила Луку, когда была в школе. «Присоединяйся ко мне, » сказал Лука. «И мы наконец-то достигнем того, чтобы боги заметили нас. Тебе не придется выбирать сторону если боги начнут войну между собой, потому что мы будем теми, кто будет стоять во главе». Я не знала, что делать. Я ничего не знала. Все казалось таким странным и ненастоящим: еще три года назад Лука успокаивал меня после кошмара, разбудившего меня в два часа ночи, а теперь… Теперь он стал им. Я не помню, что я сказала, но помню, что Лука ушел рассерженным. Ах да. Фотография. Эта фотография была сделана случайно. Рик — сын Гермеса — везде таскал с собой свою камеру на шее (ясно почему, учитывая, что спал он в одном доме с Тревисом и Коннором Стоулами) и во время Битвы за Лабиринт тоже. На третьей фотографии я, с разодранными ко крови коленками и локтями, стояла и натягивала тетиву своего лука. Фотография была слегка смазана, но это понятно — Рик скорее всего не стоял по стойке смирно, да и я тоже. В той битве я не была ранена. Или, считала себя таковой, учитывая количество погибших и состояние остальных раненых, по сравнению с которыми разодранные колени, локти и рана на лбу были ничем. А теперь давай продолжим к следующей фотографии: на этой мне уже четырнадцать. Мы с Уиллом Соласом стоим у нашего лагерного фургона, в который мы в скором времени должны были влезть чтобы ехать на Манхэттен. Все было только впереди. Тогда боли утрат и тяжелых ран еще не омрачняли наши лица, хотя мы уже не выглядели так беззаботно как два года назад. И даже так: на этой фотографии мы с Уиллом улыбались, скрестив руки на груди мы облокотились о фургон, и смотрели друг на друга так, будто знали что-то, чего не знал никто — но на самом деле мы просто застали крайне милую ссору между Крисом и Клариссой. На этой фотографии мой старый альбом обрывается, но начинается новый. На первой фотографии мне уже пятнадцать: я стою на корме почти законченного «Арго-2», поставив камеру у штурвала и улыбаюсь в объектив. Позади меня Лео Вальдес высовывает язык, кривляясь как маленький ребенок. Я смеюсь. Помню, как после смерти Вальдеса я чуть было не спалила эту фотографию. И так, следующая фотография: мне все еще пятнадцать, но теперь я катаюсь со смеху вместе с римским центурионом Дакотой. Буквально. Мы оба упали на пол амфитеатра, красные, с широкими улыбками на лицах. Эту фотографию сделал Перси, использовав телефон Аннабет. Я не помню, над чем именно мы смеялись, но помню, что темой был сам Перси. И еще помню недоуменное, наигранно обиженное выражение лица на физиономии сына Посейдона. Чтож, а вот и третья фотография в моем новом альбоме — вернее, это коллаж из нескольких фотографий сделанных одну за другой: сначала мы с Аполлоном, скрестив руки, смотрим друг на друга не очень то одобряющими взглядами (понимаете, бог солнца и дочь богини зари — это так себе сочетание. Каждый считал своим долгом сохранять свою позицию насчет того, кого же все-таки нужно благодарить за рассвет). Потом мы с богом разворачиваемся к Уиллу, который и держит камеру в руках, сидя напротив нас. Тогда цепочка событий прерывается: третья фотография предоставляет нам разочарованное лицо Нико, который, похоже смотрит на нас с Аполлоном. На следующей фотографии мы с богом уже пожимаем руки, улыбаясь друг другу. Аполлон, впервые попав в лагерь был не таким каким я видела его в последний раз, так что тогда недолюбливать его было намного легче. Хотя нет, шучу-шучу, он и тогда был милашкой. Четвертая фотография выглядела довольно обыденно: такая скорее всего было у каждого подростка. Это было обычное, классическое селфи, сделанное на телефон Дакоты. На фотографии была я, Джейсон, Дакота и мой новый друг: фавн Дон, который подлез ко мне со спины, начав щекотать, так что улыбка на фотографии была самой что ни наесть настоящей. Мы были в Новом Риме, в городе, у одного из фонтанов. Вот что-что, а по количеству фонтанов легко можно было определить, что мы именно в Риме. И так, пятая фотография в моем новом альбоме выглядела стандартно: Нико запечатлел как я, держа в руке скомканную бумажку со своим номерком, пинаю вернувшегося из своего полугодового путешествия — Лео в живот. Чертов ублюдок пропал на пол года и все что он смог прислать — это аидов сверток с голограммой… Но он вернулся, и это главное. И он спас Калипсо. Это тоже важно. Она мне нравится. Потом новых фотографий не было пол года. До вчерашнего дня, когда Аполлон и Мэг вернулись из Лагеря Юпитера. Джейсон умер. И Дон. И Дакота тоже. Я не могла поверить. У меня заняло слишком много времени на чтобы смириться с этим, и казалось я никогда не могла бы смириться, если бы не Лестер- то есть, Аполлон, да прости. Когда я услышала о том, что Аполлон снова в лагере я не знала, что сделаю, как только увижу его. Я подумывала о том, чтобы подстрелить его из лука, так чтобы это было иронично, но как только мы встретились, все что я смогла — это наброситься на экс-бога с объятиями и рыданиями. Так и появилась шестая фотография в моем новом альбоме: я, обнимающая Лестера — на самом деле Аполлона — обвив руки вокруг его шеи, уткнувшись носом ему в плечо. Мы оба шмыгали носами, стараясь сдержать желание разрыдаться прямо там — но наши глаза выдали нас обоих. А вот история седьмой фотографии — на самом деле являющейся двенадцатой по счету — является причиной того почему я плачу. На этой фотографии всего четыре человека: я, Нико ди-Анджело, Уилл Солас и Аполлон. Как я уже сказала в начале: мы выиграли. Мы победили. Триумвират побежден. Пифон тоже. Лестер Пападопулос снова стал Аполлоном: хоть и предпочел оставаться в своем прежнем облике смертного. На этой двенадцатой (какое ироничное число) фотографии все мы вчетвером сидели и обнимали друг друга за плечи — Я Аполлона, тот Уилла, а тот Нико. Мы находились у костра в Амфитеатре: пели шуточные и до странности нелогичные песни, ели маршмеллоу, топили шоколад… Этот снимок сделала Рейчел Дэр, которая не могла перестать смеяться, смотря на счастливое выражение лица бога солнца, который поедал только что поджаренные зефирки. Возможно, прочитав это ты спросишь: эй, так почему ты рыдаешь? Вроде бы все хорошо! И я соглашусь. Все прекрасно. И вот почему я плачу. Я плачу, потому что годами не могла расслабиться. Я плачу, потому что за нами всегда гналась какая-то большая беда. Кронос, Гея, Триумвират с Пифоном… теперь все было тихо и спокойно. Конечно, многие из нас должны были закончить свои личные путешествия, побороть оставшихся демонов, но… Мы в безопасности. Впервые за шесть лет — я наконец-то вспомнила что я подросток. Ребенок. Я вспомнила что мне еще жить и жить. Я поняла, что даже несмотря на то, что многие из нас разъехались, стараясь обустроить свою собственную жизнь, мы всегда будет семьей. Конечно, поначалу это будет трудно: я буду скучать за Клариссой, которая уже год как отправилась в колледж, и за Перси с Аннабет, и за Лео с Калипсо, и за Пайпер, и… Ну, чего уже таить, и за Аполлоном тоже. Но я знаю, что все мы друзья. Я знаю, что пройдут года, но никто из нас не забудет. Мы будем помнить друг друга. И навещать. Мы будем семьей. Такой, какую нам не могли обеспечить Олимпийцы. Поэтому, я передаю привет всем, кто смотрит это. Даже если ты наткнулся на это видео случайно, когда рыскал в компьютере Хирона. Даже если прошли года, и меня уже нет в лагере. Просто, прими мои поздравления, Герой. Ты прошел длинный путь. Как и все мы.