…
Мирцелла потеряла счёт времени. В темноте комнаты, без часов и солнечного света, дни и ночи слились воедино. Единственным источником света и общения оставался таинственный незнакомец. Он приходил каждый день, приносил еду, воду и простую одежду. Его серебристые волосы теперь были окрашены в глубокий синий цвет, а глаза, индиговые и настороженные, всегда смотрели на неё с явным неодобрением. Его враждебность была очевидна, но Мирцелла не знала, что именно он от неё хочет. Однажды, не выдержав одиночества и неопределённости, она осведомилась о его личности. — Кто ты? — спросила она, когда он вновь вошёл в её комнату, неся кусок хлеба и чашку воды. Он остановился на мгновение, его взгляд был пронизан холодной ненавистью. Затем, после паузы, он произнёс: — Можешь звать меня Гриф. — Гриф? — повторила Мирцелла. — Но зачем ты держишь меня здесь? Каковы твои мотивы? Гриф посмотрел на неё с жгучей ненавистью, будто её просто существование было для него оскорблением. Его молчание продолжалось несколько минут, затем он выдал свой ответ, словно с трудом подбирая слова. — Твоя семья должна ответить за то, что они сделали. — А в чём именно моя вина? — спросила Мирцелла, её голос дрожал от страха и отчаяния. Он вновь замолчал, его лицо оставалось бесстрастным. Через мгновение, в его голосе послышалась тень усталости и горечи. — За то, что ты родилась в этой семье. Её сердце сжалось от боли. Гриф оставил её в этой мрачной комнате, и Мирцелла вновь осталась одна, поглощённая мраком и мучительными размышлениями о своих родных и собственном будущем.…
Мирцелла сидела на кровати, её мысли были полны мрака и смятения. Гриф ушёл, оставив её в мраке её тёмной камеры, и тишина вновь окутала комнату. Она пыталась сосредоточиться, но её мысли не давали ей покоя. В её сознании всплывали образы из недавнего прошлого — её жизнь в Сольничном Копье, спокойные дни, проведённые с Тристаном, и тот момент, когда она чувствовала себя в безопасности. «Тристан…» — её мысли вновь и вновь возвращались к нему. Она помнила его доброту, тепло его улыбки и его желание сделать её жизнь лучше. Тристан был её утешением, её опорой в мире, полном интриг и опасностей. Теперь, когда она оказалась в плену, её единственная надежда была связана с ним. Мирцелла не могла отделаться от мысли, что Тристан всё ещё может её спасти. Он был храбр, умён и решителен. Но в то же время, она знала, что её положение было крайне сложным. Она не могла даже сказать, где она находилась. Остров, на котором её держали, был неизвестен ей, а шторм, который перевернул их судьбы, оставил её в полном одиночестве. Она представила, как он ищет её, как его лицо искажено тревогой и решимостью. Тристан был готов идти на всё ради неё, и эта мысль давала ей слабый, но настойчивый луч надежды. «Если кто-то сможет её спасти, то это Тристан,» — думала она. «Его преданность и решимость сильнее любого врага. Он не оставит меня в беде.» Её размышления были прерваны громким стуком в дверь. Мирцелла вскочила, её сердце забилось быстрее. Но это был лишь Гриф, который пришёл принести очередной приём пищи и воду. — Не думай, что кто-то тебя спасёт, — произнёс он, его голос был полон мрачной уверенности. — В этом месте тебе придётся полагаться только на себя. Мирцелла вернулась к кровати, её мысли снова поглотил мрак. Она вновь погрузилась в размышления о том, сможет ли Тристан её найти, и насколько её судьба оказалась неясной. На её лице появилась решимость. Если Тристан действительно придёт, она должна быть готова к любой возможности, как бы мрачно всё ни выглядело.…
Красный замок был покрыт мраком, отражая душевное состояние Серсеи Ланнистер. После смерти Джоффри и исчезновения её единственной дочери, её мир рухнул. Замок был полон горя и страха, и Серсея не могла смириться с происходящим. Серсея без конца расхаживала по своим покоям, её ярость направлена на всех, кого она считала причастными к несчастью её семьи. Наиболее остро её гнев был направлен на Тириона Ланнистера, которого она ненавидела за то, что он сбежал и оставил её в столь тяжёлой ситуации. — Он скрывается в Вольных городах, — шипела Серсея, её голос был полон ненависти. — Этот чудовищный урод должен заплатить за то, что он сделал с нашей семьёй. Он причастен к смерти Джоффри и нашему несчастью. Но ненависть Серсеи не ограничивалась только Тирионом. Она считала, что и Дом Мартеллов несёт часть вины за исчезновение её дочери. Невероятная трагедия, которая постигла её семью, казалась ей результатом злого умысла, а Мартеллы были её главным врагом. Она обвиняла их в том, что они не только попытались украсть её дочь, но и разрушили её жизнь. — Как они могли отнять у нас дочь? — кричала Серсея, её лицо искажалось от ярости и отчаяния. — Эти Мартеллы, они должны ответить за свои преступления! Их злая игра не останется без последствий. Её гнев был направлен не только на внешние силы. Серсея чувствовала, что не может манипулировать Томменом так, как ей хотелось бы. Он был слишком слаб и неопытен для управления королевством, что только добавляло ей бессилия. В этом мрачном окружении Маргари Тирелл появилась как новая угроза. Серсея ненавидела её за её влияние и позиции при дворе, которые, казалось, ставили под угрозу её собственные амбиции. — Эта Тирелл отнимает у меня всё, что я имею, — вскипала Серсея. — Я не могу позволить ей утвердиться в нашем доме. Каждое утро начиналось с её гнева и отчаяния, каждое вечернее собрание заканчивалось новыми планами мести. Серсея всё глубже погружалась в свои тёмные мысли, планируя как вернуть свою дочь и отомстить всем, кто, по её мнению, предал её и её семью.…
Мирцелла давно потеряла счёт времени, её дни слились в одну бесконечную тьму. В комнате, где она была заключена, не было ни света, ни воздуха — только подавляющая тяжесть изоляции. Каждый визит Грифа только подчеркивал её безнадёжное положение. Однажды, в состоянии крайнего истощения, она, уже почти лишённая надежды, сделала отчаянную попытку: — Пожалуйста… хоть немного свежего воздуха. Я не могу больше находиться здесь, в этом бесконечном мраке. Разреши мне выйти, я… я готова сделать всё, что угодно. Гриф, молчаливо стоящий у двери, не проявлял никаких эмоций. — Ты хочешь выйти? — его голос был бесстрастен и холоден. — Если я позволю тебе выйти, ты рискуешь быть пойманной или погибнуть от голода. Это место — богом забытое, и если ты попытаешься убежать, последствия будут ужасными. Или тебя заберут в бордель. Каждое его слово было как нож, вонзающийся в её сердце. Она знала, что её жизнь превратилась в настоящий ад. Гриф, почувствовав её предельное отчаяние, некоторое время молчал. Его холодный взгляд был полон презрения, но он видел, что её страдания достигли критической точки. Наконец, он согласился, с трудом скрывая своё внутреннее отвращение. — Хорошо, — произнёс он, его голос был таким же мрачным, как и его выражение лица. — Ты можешь выйти на один час в день, но только вечером, когда тьма скрывает всё. Я буду следить за тобой, как призрак, из тени. Если ты попытаешься убежать, ты не найдёшь выхода и умрёшь в этих пустынных краях. Или попадёшь в руки тех, кто не пожалеет тебя. Мирцелла почувствовала, как в её груди замерло что-то вроде надежды, но она знала, что этот час — единственное, что она может получить из этого зловещего кошмара. Гриф оставался её тёмной тенью, следя за каждым её движением. В этом часе она должна была найти способ освободиться, но тьма её положения только углублялась с каждым шагом…
Мирцелла, наконец, получила разрешение выйти из своей крошечной камеры, но этот час на свежем воздухе обернулся для неё ещё большим кошмаром. В сумерках острова она могла только разглядеть чёрные очертания деревьев и густую, мёртвую растительность. В воздухе витал запах плесени и гнили, а над головой лишь слабый свет луны пробивался сквозь облака. Гриф не отходил от неё ни на шаг, его присутствие было как тёмная тень, неотступная и пугающая. Мирцелла ощущала, как её сердце стучит в груди, каждое её движение тщательно отслеживалось. Она пыталась не думать о том, что произойдёт, если Гриф решит, что она слишком рискованна или недостаточно послушна. По мере того как она медленно передвигалась по берегу, её страх усиливался. — Не пытайся убежать, — его голос был как холодный ветер, проникающий в кости. — Здесь нет спасения, только мрак и смерть. Ты видишь этот берег? Он не примет тебя, если ты попытаешься скрыться. И если ты уйдёшь слишком далеко, только смерть ждёт тебя. Её шаги были тихими, но каждый звук казался громом в тишине. Мирцелла попыталась контролировать дыхание, чтобы не выдать своего страха, но её глаза время от времени искали признаки возможности для бегства. Гриф следовал за ней неумолимо, как преследователь, обременённый своей собственной мрачной целью. С каждым шагом по холодному песку она всё более осознавала свою беспомощность. Этот остров был её тюрьмой, и её единственным укрытием была эта чёрная тень, что следила за ней. В каждом шаге, в каждом взгляде Грифа она ощущала угрожающее послание. Она знала, что её судьба висит на волоске, и его слова о том, что её найдут и заберут в бордель, только усиливали её страх. Ночью, когда мрак снова окутывал её камеру, Мирцелла сидела на холодной деревянной кровати, её разум был полон мрачных мыслей. Гриф исчез в темноте, оставив её наедине с её страхами и мыслями о возможной гибели. Каждое шорохание за стенами, каждый скрип досок были наполнены зловещими предчувствиями. Она осознавала, что её жизнь превратилась в нескончаемый цикл страха и безысходности. Гриф был её тёмным стражем, а каждый её шаг под его пристальным наблюдением только укреплял её чувство невыносимой тревоги. В этом мрачном месте её единственным утешением оставалась возможность мимолетного проблеска свободы, но даже она была затенена угрожающими тенями её текущего положения.