Носки архиепископа

«Уважаемый *зачеркнуто* Любезный *зачеркнуто два раза* Ноа, сухарик мой ванильный! Сам бы я не снизошел ни за какие медовые коврижки, но вы нравитесь моему другу, поэтому я милостиво решил вас одарить. Возрадуйтесь! Последняя пара — ваша! От сердца оторвал. Рэндом. P.S. И чтобы я больше не видел скучных носков в вашем облачении!» Что за..? Сквернословить — грешно. Откуда здесь взялась эта ересь? Ноа де Винтервилль отложил открытку — виды зимнего Шолоха. Мать присылала такие на Новогодие. Он никогда не отвечал, но она присылала. Из каждого богами забытого уголка, где изволила останавливаться, сбежав от семьи… Грешно. Непочтительные мысли о матери — грешно. И уставился на пакет, который своим непотребно праздничным видом нарушал строгое великолепие алтаря. Каждое утро задолго до рассвета архиепископ Саусберийский начинал с молитвы богам-хранителям, да простят они грехи наши, да направят помыслы к возрастанию в праведности… Никто не смел прерывать ритуал единения. Никому, даже детям не позволялось беспокоить отца в эти часы, исполненные покаяния, мольбы о благодати… Не за себя грешного просил, за королевство, за лучшее будущее для человечества! Никто не смел входить. Но кто-то, видимо, вошёл и оставил это прямо перед носом. Умудрился проделать всё тихо и даже не уронить ни одной свечи в витых стеклянных подсвечниках. Молитва, впрочем, не прерывалась. Только совершив все положенные ритуалом круги и поклоны и после просидев еще сто ударов сердца в глубокой тишине, Ноа открыл глаза. Тогда и обнаружилось наглое вторжение и его весьма материальные последствия. Будучи главой Церкви и вторым лицом в королевстве Асерин после самого короля, архиепископ давно отвык от подобных розыгрышей. Неосторожные шутники, как правило, очень скоро и очень глубоко раскаивались в ереси в глубоких подвалах епископа Гвиди Ликериша. А однажды там навсегда раскаялся и сам епископ Ликериш. Жадность — это грешно. Но сегодняшний инцидент граничит с богохульством. Ноа вышел из молельни и позвонил в тревожный колокольчик — Разыщите мне детектива Голден-Халлу, как можно быстрее, — приказал дежурному служке. Тот отчаянно боролся с зевотой. — И прочтите сто раз «Стражи неусыпные» и пятьдесят раз «Силою духа укрепи мя». Предаваться праздности — грешно. Служка подавился очередным зевком. Не имеет значения, что ему шепчут в спину, проклятия или молитвы, пока Ноа де Винтервилль следует предписанному богами пути. * * * В рабочем кабинете архиепископа поджидал сюрприз. Ноа точно помнил, что запирал молельню вместе со всеми загадками сегодняшнего утра. Но богохульный пакет в подарочной обертке дерзко венчал собою гору ежедневной корреспонденции. И смотрелся на церковных формулярах так же нелепо, как расписной кнасский кукушник на голове скромной послушницы. Неизвестный еретик упорствует во грехе, помилуй Селеста его пропащую душу. Должно быть, нити заговора охватили всю южную резиденцию, если диверсию удалось провернуть настолько быстро и незаметно. Тогда вовлечены едва ли не все служители. Подкуплены? Принуждены шантажом? Нужны огромные средства и связи… Не верится, что отобранные самим архиепископом монахи добровольно соблазнились ересью, спаси нас Карланон! Впрочем, саусберийцы всегда были менее стойкими в вере, чем минакорцы. Тёплое море и щедрая на дары природа действуют на местных расслабляюще. Таков уж священный удел Церкви: не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Не праведникам он призван нести слова божии, но грешникам… Ноа де Винтервилль лично позаботится, чтобы воздаяние настигло каждого. Он найдёт и покарает этого богохульника, где бы тот ни спрятался, чьим бы именем ни прикрывался. Открытка, подхваченная внезапным сквозняком, неспешно спланировала к ногам архиепископа. «P.P.S. Я разочарован. Вы даже не посмотрели! — гласила абсолютно новая надпись. — Привет рыжуле!» Гнев вспыхнул у Ноа одновременно со стыдом. Ему известно даже это? Да как только посмел делать грязные намеки! Они с преподобной Кибелой практиковали древний ритуал святых праведных Аниона и Катионы, а не разврат!.. Или настоятельница монастыря Дану Солнцеликой тоже в сговоре?.. А если это сам король решил его подставить и распорядился подметнуть богохульное письмо?.. Тогда всё сходится, такой масштаб!.. Голова у архиепископа шла кругом. Такое влияние! Такая осведомленность!.. Но чем Ноа де Винтервилль мог настолько досадить королю? И когда?.. Впрочем, он своей непримиримостью успел досадить всему Асерину, недооценивать сопротивление неверующих голосу истины — грешно. А значит, инквизиция может явиться в любой момент... Трусость — это грешно. А беспечность среди ливьятанов алчущих — грешно вдвойне. Промыслом богов праведный спасается, да делами рук своих не пренебрегает. Сейчас надо срочно вычистить любой намёк на еретическую заразу!.. Ноа бросил беглый взгляд на открытку, которую не выпускал из рук, и похолодел. «P.P.P.S. Тю, это не та рыжуля, но не переживайте, я только за. Хороша пампушечка! И хватит уже тянуть, открывайте!» — требовал очередной постскриптум. Чрезвычайно мощное и совершенно неощутимое для магической сигнализации колдовство пририсовало к словам забавную сердитую рожицу. Боги-хранители, светом преставлены, да есть ли у неведомого шутника предел?.. Такие возможности! Практически… божественные… Тело сковало первобытным страхом. Нутро болезненно сжалось. А в черепе взорвалось солнце. Архиепископ Саусберийский, глава Церкви всея Лайонассы, доктор богословия, автор десятка трактатов и сотен пронзительных проповедей, оказался не готов к тому, что богохульствуют боги. Богу не скажешь «Грешно». Боги непогрешимы. Боги безупречны. Боги не ошибаются. Святые писания единодушны: этот бог не терпит промедления. На деревянных ногах архиепископ подошёл к столу, трясущимися руками взял священный дар и вскрыл упаковку. * * * — Милые носочки, ваше высокопреосвященство! Подарок любящей матушки к Новогодию? — так вот, значит, кто «рыжуля». Архиепископ вышел из ступора. Вернуться к реальности и насущным проблемам выходило с трудом. Усилий требовали даже вдох и выдох. Кажется, трезвый и честный взгляд со стороны не помешает. И лучше Бертрама Голден-Халлы с этой тайной воистину не совладает никто! Если бы волею хранителя времени Теннета можно было вернуться назад и отдать новый приказ, он бы снова пригласил именно его. Рыжеволосый Берти Голден-Халла, самый дотошный и въедливый частный детектив в Саусборне, несмотря на заспанный вид и небрежность в одежде, весь искрился радостью, не хуже подаренных носочков. Его синие глаза цепко всматривались в архиепископа, уже выискивая малейшие намеки на суть будущего дела. Берти умел читать истину по лицам людей с той же лёгкостью, как хранитель-телепат Рэндом проникал в их сокровенные мысли. Прочитанное на лице архиепископа ему не понравилось, радушная улыбка детектива угасла. — Что у вас стряслось, ваше высокопреосвященство? — серьёзно спросил он. — Выглядите, прямо скажу, как после катастрофы, а не после подарка. Неужели новости от госпожи Пионии… плохие? — Берти осторожно покосился на открытку. — Вам привет от Рэндома, — Ноа де Винтервилль оторвался от созерцания святых носков — боги-хранители, даров податели, да ведь у нелепых носков теперь статус святой реликвии! — и нехотя вручил их детективу вместе с открыткой. — Или я теряю рассудок. Глаза у Голден-Халлы полезли на лоб. Когда он рассмотрел открытку, отпала ещё и челюсть. Берти раскрывал было рот, но слов не находилось. Приличных. А сквернословить — грешно! Он с опаской глянул на архиепископа. — Я обратился к вам по этому деликатному вопросу не только из-за детективных талантов, — начал Ноа де Винтервилль.— А также потому что глубоко уверен в вашей порядочности. Великолепный голос его, от которого звенели витражи в главном соборе Саусборна, размером с площадь маленького городка, сейчас звучал глухо и тускло. — Прежде всего, хотел бы попросить прощения за прошлое дело, — архиепископ сложил руки в молитвенный жест и почтительно поклонился, чем привёл Берти в глубокое замешательство. — Я недооценил Гвиди Ликериша, подверг вас смертельной опасности, не вмешивался в еретический процесс над вами. Считал, что вы теряете только репутацию, тогда как вы едва не расстались с жизнью из-за моего попустительства, — ещё немного — и несгибаемый Ноа де Винтервилль рухнет на колени! Рыжий детектив только крякнул. — Так, — сказал он, перехватывая кающегося архиепископа, и усадил того в ближайшее кресло. Затем сам уселся на диванчик напротив. — А теперь, будьте добры, расскажите всё с самого начала. * * * — Что скажете, господин Голден-Халла? — архиепископ наблюдал, как Берти вертит в руках открытку, бесконечно рассматривает ее на свет, даже обнюхивает. — Вы нашли следы земного происхождения этой провокации? Неважно, насколько высоко или далеко они ведут, малодушие — это грешно... Или меня, действительно, коснулась милость Рэндома? Милость!.. Берти чудом сдержал ехидный смешок. Он выложился в этом экспресс-расследовании полностью, несмотря на заранее подозреваемый исход. Хотя до своих сверхъестественных приключений в Академии Буре и Седых горах посчитал бы его самым невероятным. Ни в молельне, ни в рабочем кабинете в утренние часы не было никого, кроме самого Ноа де Винтервилля. Резиденция в самый тёмный, предрассветный час молитвы архиепископа крепко спала, включая дежурных и кошек. С детективной точки зрения загадочный пакет был абсолютно чист. Никаких зацепок ни внутри, ни снаружи. Кто бы здесь ни пошалил, он на самом деле должен иметь силу бога. Как минимум, на голову превосходить колдунов Асерина. Возможно, сильные маги из Шолоха… Хотя нет. По сведениям Тинави, их теневики-Ходящие превосходят всех шолоховских магов, но такое дистанционное-колдовство-в-реальном-времени недоступно даже им, обладающим поистине запредельными Умениями. Отпечатков пальцев — ноль. Магический след — пусто. Все жандармские приспособления сходили с ума, их показания разнились каждое новое измерение. Сложные поисковые заклинания безрезультатно фыркали искрами и рассыпались. Чернила на открытке и открытка, обёрточная бумага и восхитительно разные носки, казалось, не происходили ниоткуда. В пределах Лайонассы. Конец следствия, можно дальше не искать. — Зовите меня Берти, ваше высокопреосвященство, — рыжий детектив вернул архиепископу его загадочный подарок. — Ещё недавно я был настроен более скептично ко всему, что связано с религией, древними тайнами, легендами позабытых эпох и так далее. Но теперь скажу: почему нет? Вот захотелось Рэндому подарить вам носки — цвет, кстати, роскошный, у обоих! — он и подарил. Ноа де Винтервилль осторожно погладил мягкий ворс несуразной, но всё-таки реликвии. — Допустим. А как вы находите означенную… хранителем причину? — архиепископу нелегко давалось признание в нахальном еретике почитаемого бога-хранителя, пусть и самого непостижимого среди Шестерых. Чьи пути были наиболее неисповедимы. — Вот так, мимоходом? Не за служение, не за ревность в вере, а просто потому что я нравлюсь его другу?.. Смертному, надо полагать, другу… Значит, у богов есть друзья. Немыслимо… Зависть — это грешно. Ноа де Винтервилль всегда был честен. Особенно перед самим собой. До боли, до кровоточащих душевных ран. — Может, вы всё-таки ошибаетесь в своих выводах? Грешно проявлять поспешность в вопросах, касающихся основ бытия, — Ноа обязан исключить любое иное объяснение, прежде чем принять это. Немыслимое. Невозможное. В его прежнем упорядоченном мире. — Боюсь, что не ошибаюсь, ваше высокопреосвященство, — покачал рыжей головой детектив. — Точнее, моя интуиция. Да, я могу прийти снова, взять больше людей, приборов, разобрать вашу резиденцию до простейших элементов бромы, собирать данные ещё месяц, заново опросить сотрудников, проверить всех их родственников… Разумеется, не бесплатно. И вы заплатите, ваше высокопреосвященство, потому что истина бесценна… Берти перевёл дух, а заодно решал, насколько открыться перед человеком, который способен упрятать в пыточные подвалы только за опечатку в переиздании Книги Книг. — Но я сэкономлю Церкви время и деньги. Не могу сказать всего, просто поверьте, вот это, — он указал на открытку. — очень похоже на Рэндома. В его неповторимом стиле. Нравится ему выводить людей из равновесия. Представляю, как он веселится всё утро… Голден-Халла говорил с жаром и убеждённостью, как будто что-то знает… Да нет. Он точно что-то знает. Он свидетельствует!.. Архиепископ словно сбросил налипшую на разум паутину. — Вы — его главный сегодняшний десерт, ваше высокопреосвященство, — Берти встретил мрачный взгляд архиепископа и прикусил язык. Перед ним сидел прежний Ноа де Винтервилль, строгий архиепископ Саусберийский. Свет отражался от выбритой до совершенной гладкости головы и слепил, как свет хранителей, грехи поражающий… Утаивать близкое знакомство с божественными сущностями от главы Церкви — грешно. — Еще вчера я бы сам обвинил вас в опасной ереси, Берти, и проследил, чтобы вы понесли самое тяжелое наказание, — отчеканил архиепископ. Потом опустил глаза на новоявленную реликвию, снова тронул вызывающую яркость длинными пальцами, взгляд его слегка смягчился. — Но теперь я готов смириться и с таким проявлением божественной воли. Пусть и весьма обесценивающим нынешний епископат, тысячелетние достижения Церкви, её святых подвижников, всех искренне верующих прихожан на пути праведности… Ноа безнадежно махнул рукой. Плечи его снова опустились, пронзительный взгляд померк. — Пусть ваши тайны остаются вашими. Но я обязан знать, к чему готовить паству… — он сглотнул. — Боги вернулись?.. Когда нам ждать общественных потрясений? Голден-Халла, просидевший в диком напряжении последнюю минуту, резко выдохнул от нахлынувшего облегчения. — Спаси и сохрани нас от общественных потрясений, Отец Небесный, и шестеро пресветлых хранителей Его! — Берти с чувством прикоснулся ко лбу в каноничном молитвенном жесте. — Боги-хранители противостоят Хаосу во вселенной. Вряд ли они будут рады беспорядкам в любимой Лайонассе, ваше высокопреосвященство. Рискну предположить, боги предпочли бы хранить инкогнито и не вмешиваться, например, в обряды Церкви, опровергать ваши догматы… — Вы предполагаете, или у вас точные сведения? — настаивал архиепископ. Годен-Халла задумался. — Это не моя тайна, — детектив решил быть максимально откровенным. — Однако в той степени, в которой я посвящён, отвечу — нет, боги не вернулись. В том смысле, где потрясения, передел власти, церковный раскол и прочие социальные ужасы. Но могут заглянуть к друзьям, — Берти сжал губы и упрямо произнёс. — А вот их имён я вам не назову. Лучше быть еретиком, чем… плохим другом, ваше высокопреосвященство. Даже у богов есть друзья, а у тебя — нет. — Зовите меня Ноа, — разрешил де Винтервилль. * * * Берти принял предложение архиепископа разделить с ним скромное чаепитие. Отказывать в поддержке человеку, у которого едва не рухнуло к д'гарру дело всей жизни — грешно. Они устроились на открытой террасе резиденции. Их никто не беспокоил. Архиепископ счёл богоявление уважительной причиной, чтобы отменить или перенести рутинные встречи на время после Обедни. Сейчас Ноа с забытым почти удовольствием собственноручно заварил крепкий чёрный чай, разлил по тонким фарфоровым чашкам с пионами — прощальный подарок матери и вечное напоминание об этой сумасбродной женщине… Чашек в наборе было ровно две. До сих пор их хватало. Покончив с легкой трапезой — постные сухарики, но питательные за счёт семечек и орехов — Берти любовался медовыми лучами рассвета, неотвратимо поглощающими городские крыши, квартал за кварталом. Ноа ломал голову над открыткой, священный дар Рэндома он благоговейно поместил в алтарный реликварий. — Признаюсь, я в растерянности, как следует понимать эти слова хранителя, — сдался архиепископ, его аристократический палец упирался в первый постскриптум. Голден-Халла с готовностью перечитал бодрое: «И чтобы я больше не видел скучных носков в вашем облачении!», деликатно не заметив «рыжулю» и «пампушечку». — Это запрет? Повеление?.. — недоумевал Ноа. — В семинарии я написал восемь статей о различных толкованиях каноничного текста «Пресвятая дево, радуйся!». Смысл кардинально отличался, в зависимости от того, какой из богинь-хранительниц посвящался гимн. Увы, ни один мною прочитанный или написанный богословский трактат не помогает разобраться, чего же Рэндом от меня тут хочет? Ноа де Винтервилль устало вздохнул и откинулся на спинку плетеного кресла, вытянувшись во весь рост. — Кажется, у меня есть версия, — рыжий детектив оторвал ошарашенный взгляд от ног архиепископа. — Ноа, будьте любезны, приподнимите края вашей сутаны сильнее, мне показалось… Не показалось. Берти Голден-Халла и Ноа да Винтервилль вместе наслаждались радугой цвета и веселенькими рисунками (разными!) на носках архиепископа, прежде скрытых под плотной сутаной. Тот мог поклясться Отцом Небесным, что перед заутренней молитвой надевал самые обычные, тёмно-серые. В чём и заверил Берти. — Если я прав в своих догадках, стоит проверить остальные ваши носки, — предложил Голден-Халла. — Не затронуло ли и их божественное… кхм… благословение. Ноа де Винтервилль почти не удивился, увидев в бельевом шкафу ряды из носков, соперничающих между собой в яркости и разнообразии рисунков. Среди них не было одинаковых. — Смею предположить, если вы попытаетесь заменить их новыми, привычной вам расцветки, то ничего не изменится, — сказал Берти сочувственно. — Полагаю, вы правы, — согласился архиепископ. Боги непогрешимы. Пути богов неисповедимы… — Но зачем? — спросил после недолгого молчания. Берти не стал уточнять вопрос, его и самого интересовало то же самое. Зачем, Рэндом, ну, зачем? — Наверное, чтобы его друг не страдал один, — Голден-Халла нашёл подходящее — но, увы, слишком человечное — объяснение. — Если он получил от Рэндома такой же подарок. * * * «Ноа, реликвии должны работать! Ра- бо-тать, Ноа, а не пылиться по реликвариям. Рекомендую воспользоваться сегодня же. В полдень у нас *зачеркнуто* у вас выступление в Соборе. Действуйте, как обычно: несите истину, окормляйте паству. Благословляю! О том, что отныне на каждой проповеди будет истинная реликвия, знаем только мы и изнанка вашей сутаны. Надеюсь, она не из болтливых. Рэндом. P.S. На случай, если засекут, придумайте любое объяснение, кроме религиозного. Всё равно не поверят, еретики!» Священные носки снова дерзко красовались на алтаре. Открытка изображала маяк в бушующих волнах и вспышках молний. У архиепископа Саусберийского, непоколебимого оплота Церкви, задёргался глаз. Он понял. От него сбежали даже собственные дети. На край света, на остров Этерна, позабытый ещё в Позабытую эпоху. Близнецы, двойной дар богов, две половинки его души. Променяли столичный лоск Академии Минакора на захолустную Академию Бурю. Их учёба давно закончилась, но они не спешат возвращаться… С кем особенным они там подружились? Ноа де Винтервилль почувствовал неодолимое желание нести истину богов-хранителей, свет их в глазницы неверующих, в самые отдалённые уголки Лайонассы, привести в лоно Церкви язычников-этернианцев. А потом он направит стопы свои в еретический Шолох, окормлять варваров. В божественной яркости разных носках. Отныне и до скончания. «P.P.S. Боги непогрешимы!» — и нарисованный Перст указующий возле слов. — Боги непогрешимы, — Ноа молитвенно коснулся лба в отточенном до совершенства жесте. Боги непогрешимы. Боги безупречны. Боги не ошибаются. Где же подвох? Должен быть подвох, о котором не подозревали поколения священнослужителей, формулировавших эти догматы… Видимо, они полностью справедливы только для ушедших богов. Непостижимых и недостижимых, что являются верующим в великолепии и славе лишь на страницах священных книг. Неуловимые боги, трансцендентные, такие, как Отец Небесный, да святится имя Его! Живые, реальные боги-хранители слишком напоминают людей. Голден-Халла был прав и в этом. А ведь и мать пыталась объяснить: «Сынок, твои священные книги были когда-то чьими-то дневниками». Они и есть дневники — те апокрифы, древние еретические тексты эпохи до ухода богов. Их много, намного больше признанных каноничными! Подземные этажи, галереи воспоминаний, свидетельств учеников, соседей, простых сограждан. И самые глубокие, запретные, с подлинными дневниками, письмами самих хранителей, доступные только высшему епископату. И ему, Ноа де Винтервиллю, архиепископу Саусберийскому. Миссионерскому турне — быть! Давно пора навестить детей. В этот раз надо оставить больше времени между проповедями, чтобы пообщаться с ними как любящий отец, а не как глава Церкви. И с матушкой давно пора помириться. «P.P.P.S. Давно пора!» — нарисованные алые сердечки фейерверком срывались с бумаги и лопались, как пузырьки. Аминь! .