Взгляд из прошлого

      Впервые Грегор увидел её в начале осени. С Маркусом они уже года три были не разлей вода — одни казармы прошли, одну пищу ели. Вместе напивались, получив первое жалование. И Хохотуна тоже ловили вместе. Ублюдок оставил им на двоих семь ран: Грегору — пять, Маркусу — только две, зато такие, что к родителям последней девушки Грегор пошел без него, чуть не силком привязав бедолагу к постели. «Светленькая, добрая она у нас была. Спасибо, господин, что хоть кольцо вернул-и-и-и-и…» В память навсегда врезались их лица. И… — ох, ведь и телом это назвать было сложно — ошметки. Левая рука осталась целая, кольцо — именное, по нему и опознали.       Доверчивые, юные, за себя постоять не умевшие — как же жалко их было. Как жестоко обходилась с ними жизнь.       «Младшенькую» (из всех друзей и знакомых Маркуса он один заранее знал о ее прибытии) тоже оказалось жалко. Сколько ей было, десять? Вряд ли больше. Она прилежно растянула губы в ответ на улыбку, но глаза смотрели настороженно, ища подвоха — и у Грегора заныло сердце. Ему, часто в детстве битому, всё это было знакомо. Правда, синяков он у нее не заметил, да и руки она не прятала, и двигалась, не морщась… Он проводил их до конца квартала, с усмешкой наблюдая, как Маркусовы любовницы всё пытаются и всё никак не могут сложить два и два — потому что нечего там было складывать.       Не дочка, а всего-навсего сводная сестра. Пусть и сильно младше. Сидеть бы ей в деревне, с дедом, подальше отсюда, но чертова же магия… Дом в переулке у фонтанов трясло и шатало от ссор, мать, отчим и сводный брат вымотали Маркусу всю душу, и Грегор всерьез беспокоился, что девочку тот не примет. Но, хвала Хельму, обошлось: «Медведь» и «Малышка» прикипели друг к другу с самого первого дня, и теперь дверь караулки то и дело открывалась, пропуская внутрь Силлин Мэриголд, адептку-колдунью, которая наотрез отказывалась носить платья и изо всех сил равнялась на старшего брата.       Она не умела защищаться от насмешек, легко расстраивалась, пугалась — и при всем при этом оказалась довольно любопытной. Грегору почему-то доставалась львиная доля ее вопросов.       — Господин Айломейн, а что вы читаете?       — Господин Айломейн, а можно ваш меч взять? Я посмотреть только, честное слово!       — Господин Айломейн, что нужно сделать, чтобы стать стражницей?       Грегор терпеливо объяснял, что в стражницы ее не возьмут: она колдунья и должна учиться магии; что шататься по злачным местам, выслеживая нарушителей порядка — неподобающее занятие для барышни. На «барышню» Силлин обижалась и умолкала, потешно сопя — но нет-нет, да и спрашивала вскоре снова. В конце концов, он решил, что проще уж научить ее чему-нибудь, и показал, как выворачиваться из захвата, а Ирвинг, давясь смехом, объяснил, куда больнее бить; а к ее двенадцати Маркус тоже сдался и сам купил ей кинжал, который пришлось в караулке и хранить из-за запрета Гильдии на ношение холодного оружия. Адептам до старших курсов даже арбалет в руки не давали — были уже нехорошие случаи. С другой стороны, адепты одной магией могли наворотить такого…       Силлин не могла — ей не хватало мощи. И зловредности. И, пожалуй, смелости.       Ох, как же сложно ей будет жить.

***

      В год, когда Грегору исполнилось тридцать три, произошло сразу несколько событий.       Во-первых, его повысили до капитана. Это означало существенную прибавку к жалованию, новые доспехи и то, что теперь он мог на абсолютно законных основаниях запретить Самюэлю лезть черт знает куда.       Во-вторых, его бросила Вайолет. Теплым летним утром у них состоялся муторный разговор, быстро перешедший в скандал, с обвинениями в духе «Об одной работе и думаешь», «Нытик» и «Я для тебя что, всего лишь кухарка?!» И всё, прости-прощай, исчезла, оставив после себя пустоту и чувство глубокой грусти. Почему так, почему снова?.. Вайолет очень ему нравилась, он заботился о ней, как мог, и искренне думал, что всё наконец начинает складываться правильно… Но нет. Видно, не судьба.       В-третьих, Силлин сломала колено какому-то обидчику в Гильдии, и взбешенная Эльтура Сарптил лишила ее стипендии.       Никто из стражников Силлин не осудил — Хельм упаси, раз уж сама врезала! Однако потеря денег была некстати. Повышение Маркуса, несмотря на все рекомендации, снова завернули, и Грегор подозревал, что не быть другу капитаном и на следующий год — и через год тоже, до тех пор, пока есть рычаги давления у лорда Рамботтома, которому Маркус перешел дорогу. Вдобавок, через пару дней после драки пропал этот-засранец-Мистрил. Просто собрал вещи, и — Грегору было, в общем, всё равно, куда он там отправился; но вместе с Мистрилом пропало его жалование, из которого он со скрипом отдавал часть денег в семью. А кроме Силлин надо ведь было помогать и матери…       Разговор с Маркусом не кончился скандалом, но менее муторным оттого не стал. Друг упрямился, клялся, что сам всё сделает, однако факт оставался фактом: дотянуть до конца года в одиночку ему было сложно. После долгих препирательств они слили вместе сбережения и дождались-таки Хаммера, когда гнев Эльтуры поутих, а Силлин добилась допуска в алхимичку и начала, обмирая от собственной наглости, приторговывать зельями. Хорошими, надо признать. После ее «Кошек» не выворачивало наизнанку, от «Быков» не ломило тело. Недорогие тонизирующие «травянки» Грегор тоже брал, и она тщательно следила, чтоб там не было ненавистной ему мяты.       Второго Тарсаха ей исполнилось двадцать. По такому случаю Маркус добыл где-то редкую книгу о растениях Чалта, а Грегор расстался со своим экземпляром «Приключений Северной четверки», подписав кривоватыми буквами «Силлин на добрую память от Г. А.». Она ужасно обрадовалась, и, конечно, тут же устроилась в кресле, цапнув с праздничного стола пирожок.        — Двадцать уже, скажи на милость, — вздохнул Маркус, отпивая припасенного к случаю эльфийского красного. — Скоро можно замуж выдавать. Уедет, бросит меня одного…       — Думаешь? — с сомнением спросил Грегор. Он тоже никак не мог привыкнуть, что Силлин из девочки превратилась в девушку. Однако на брата она смотрела с прежним восхищением, да и говорить о самостоятельной жизни было как-то рановато. Глаз невольно искал в ней детские черты. Смешной завиток волос, выбившийся из длинной красивой косы (модные прически она отвергала с тем же негодованием, что и платья); то, как она украдкой тыкалась носом в книгу и, блаженно жмурясь, вдыхала запах страниц. Симпатичная, юная, уязвимая — куда такую отпустишь? Пусть подрастет сперва, наберется сил…       — Не знаю. Не хочу, чтоб она осталась одна, если я умру. — Маркус перешел на шепот: — Пусть хоть у нее будет нормальная семья, понимаешь? Муж любящий. Дети. Не как у… — нет, ты посмотри! Куда это он намылился?!       «Муж, значит? Ну, ну…» — подумал Грегор, глядя, как друг ловит Курта на полпути к креслу сестры, отбирает стаканы с вином и возмущенно пыхтит.

***

      С мужем так и не сложилось — у Силлин вообще не очень складывалось с людьми. Да, она вежливо улыбалась и отвечала на вопросы, да, могла похихикать с Ирвингом над очередным романчиком, пущенным в продажу мадам Офалой, да — терпеливо возилась со студентами Академии, где уже четвертый год вела алхимию и какой-то там курс по ядам для ребят мастера Кетты. Научилась огрызаться, дожала-таки Маркуса, чтоб ее пустили в патруль. Но близких друзей у нее всё равно не появилось.       Грегор не хотел думать, почему. Знакомые ему женщины — не те, что со службы, и не леди Эльтура с леди Арибет, разумеется — ходили в гости, покупали какие-то свои женские мелочи, бегали послушать вон-того-барда, занимались семьей. Силлин сидела то дома, то в алхимической лаборатории, то в караулке; время от времени (как ему со вздохом докладывал Маркус) заводила любовника, но эти встречи быстро оканчивались ничем. Казалось, она до сих пор по-настоящему доверяла только брату. Ну, может, еще немного мастеру Джару, который помог ей уйти из Гильдии в Академию, и, может (хотелось думать), самому Грегору. Виделись они в последнее время редко: он огреб свою долю неприятностей, и из Черного Озера его перевели в район Полуострова, что среди стражников считалось дурным знаком. Если он заходил в гости, Силлин сооружала чай и что-то перекусить, спрашивала, что нового, а когда дежурные темы разговора оказывались исчерпаны, они просто сидели и ждали Маркуса. И он приходил — высокий, погрузневший с возрастом, но все такой же сильный, улыбчивый, обаятельный.       — Опять в гляделки играете! — смеялся он. — Ой, Сил, отлипай! Чай горячий? Плесни, пожалуйста, и поесть что-нибудь — погода сегодня… Грегор, дружище, как у тебя там дела?       У Маркуса была замечательная способность согревать всё вокруг, и Грегору казалось, что и Силлин, и он сам — да и остальные, если на то пошло — тянутся к нему как растения к солнцу. Время наступило непростое: в городе ползли слухи о чуме; Эргус клялся, что своими глазами видел в Гнезде Нищих трупы — страшные, изъязвленные, перекрученные предсмертными судорогами. Привычный мир балансировал на краю пропасти, и Грегор с тревогой думал о том, что будет дальше.       Но даже в самом страшном сне ему не могло привидеться, что Маркуса убьют.

***

      По злой насмешке Богов, он был совсем рядом, когда это случилось. После смены он отправился в «Колчан», купить для ребят нормальных стрел. Старый пройдоха Джерол, набивая цену, ныл, что поставки почти прекратились, пришлось торговаться с ним до хрипоты, поэтому Грегор заскочил и в «Яблочко», пропустить кружку-другую пива; и никак не ожидал, что через час, у поста стражи, жизнь нанесет ему жестокий, непоправимый удар.       — Ута и Донован нашли его на причале. Говорят, еще бы немного — и концы в воду. Он… Мне жаль, Грег.       Грегор что-то ответил — но что?.. Память отбросила его на двадцать пять лет назад, в промозглую осеннюю тьму, когда в первый же свой патруль он наткнулся на труп — мертвую девушку в разорванном платье; и сознание никак не могло принять, что Маркус не бьет его по щекам, чтобы привести в чувство; что это неподвижное тело с распоротым животом, без руки, переломанное и бескровно-бледное и есть Маркус.       Похороны получились тихими и горькими. Был Грегор. Была Силлин. Ради нее пришел мастер-маг Джару, качая седой головой. Ирвинг с женой и дочерью, спасаясь от чумы, уже уехали из города, но старая Милли передала их соболезнования и тихо всхлипывала, говоря прощальную речь, к которой Грегор, не будь он так оглушен болью, многое мог бы добавить. Что Маркус всегда ему помогал; что Маркус ни разу не вступил в сделку с мразью из подполья и не занимался шантажом, как некоторые из их сослуживцев; что мир без него стал холодным и неуютным. Что он, Грегор, до самого конца не понимал, как много значил для него друг.       На Силлин было страшно смотреть. Она не плакала — ни когда он сообщил ей о смерти брата, ни когда засыпали могилу землей. И молчала до поздней ночи. Джару и Милли беспокойно переглядывались, пытались вовлечь ее в разговор, просили, чтобы она позаботилась о себе. Силлин безучастно кивала и всё сжимала и разжимала кулаки, так что кожа на костяшках, казалось, вот-вот порвется. А когда остатки поминального ужина были убраны, а посуда перемыта, она наконец открыла рот и сказала:       — Я бы хотела побыть одна.       И они ушли. Почему?.. Из уважения к горю? Из-за непреклонности, звучавшей в ее словах? Почему три взрослых человека оставили ее одну в пустом доме, хотя знали, что этого ни в коем случае нельзя делать?! Он пообещал себе навестить ее завтра же — но завтра его выдернули прямо из постели и бросили на сооружение блок-поста: город готовился к карантину. А потом Невервинтер охватило настоящее безумие.

***

      О том, что Силлин жива, он узнал только в конце весны. Солнечное утро Миртула месяца выманило его наружу и усадило на скамью у дуба друидов. Дуб, раскидистый, громадный, рос здесь испокон веков и повидал и войны, и пожары, и государственные перевороты; пережил даже недавнюю чуму — пара-тройка обломанных веток не в счет. Грегор находил в этом некоторое утешение. Он смотрел, как чьи-то дети играют с бродячей собакой, прикидывал, вмешаться или еще подождать, и вдруг услышал, как бухнула дверь Гильдии магов. На миг заслонив детей, мимо, к фонтану, прошла худая фигура в мужской одежде. Грегор не обратил бы на нее особого внимания — посетитель и посетитель — если б, прежде чем зачерпнуть воды, фигура до боли знакомым жестом не поддернула рукава, слишком широкие для тонких женских рук.       Он так и не подошел к ней — слишком боялся ошибиться. Сколько раз он уже принимал желаемое за действительное? Но он отправился в Архивы и сделал то, что не мог заставить себя сделать до сих пор — запросил списки умерших и пропавших без вести с Уктара по Альтуриак. А потом отыскал Винсента.       — Силлин Мэриголд, человек, колдунья, около тридцати? — переспросил тот и раздраженно поправил пустой рукав камзола. На последнем задании ему очень не повезло. — Это закрытая информация.       — Ради всех Богов! — рассвирепел Грегор. — Жива она или нет — я что, многого прошу?!       Винсент побарабанил пальцами по столу и, видно, понял, что следующим аргументом будет «кто спас твою шкуру от парней Хромого Бена».       — Ладно, — сказал он. — Только между нами и только по дружбе — жива. На нас работает. Руки-ноги целы, не волнуйся, — добавил он с усмешкой, проследив направление его взгляда. — Высокая, худая, волосы русые, носит черти что, да? Как же, много раз ее видел. Умная девушка. Но странная. Вроде ничего особенного, а потом как выкинет что-нибудь… — Он наклонился ближе: — Дестера Инделейна ведь она поймала.       Дестера Инделейна? Силлин? Грегор не знал, пугаться ему, восхищаться или надавать Винсенту по ушам за такое наглое вранье. Милостивые Боги, она в патруле-то была меньше десятка раз… И потом, он немного представлял себе, как устроена Тайная Служба. Для выполнения заданий требовались самые разные агенты: дипломаты, шпионы, сыщики, убийцы; иногда к делу привлекали вполне обычных людей, обладавших какой-то важной информацией или нужным набором качеств. Характеристики студентов Академии тоже попадали в ведомство Тайных. Где не справлялся воин, мог справиться вор или маг, да — но Силлин… Грегор решительно не представлял ее нигде, кроме работы с донесениями: она всегда была сообразительной, у нее получилось бы связывать воедино разрозненные сведения, находить закономерности…       И все-таки в следующий раз они встретились на поле боя.

***

      Она не узнала его — неудивительно, под шлемом, в том хаосе, что кругом творился… Лусканские войска прорвали оборону, и битва шла на улицах Невервинтера. А Грегор — что ж, он был просто еще одним солдатом, которому нужна была помощь, и когда лусканец, подобравшийся к нему слева, взвыл, выронил меч и вцепился в собственное лицо, он не стал тратить время на раздумья. Он ударил, метя врагу в горло, метнулся за баррикаду, краем сознания отметил вонь кислоты, пробившуюся сквозь запах гари и железа — и нос к носу столкнулся с молодой женщиной, которая характерным мажьим жестом сбросила с пальцев остаток заклинания и отрывисто спросила:        — В порядке? — И, едва дождавшись кивка: — Что здесь происходит?       Он говорил скупо, четко, только самое важное: откуда бьют катапульты, где видели морозных великанов и големов; а сам боялся моргнуть, чтоб она не исчезла. Она была будто бы прежней — и совсем другой. Знакомые черты стали резче, волосы — короче, лицо осунулось, к сосредоточенности во взгляде добавилась непривычная жёсткость. Не новобранец — воин, который уже видел смерть и убивал сам. От этой мысли ему стало тошно. В пальцах Силлин вспыхивал зародыш нового заклинания; за спиной ее бдительно стоял громила с явными признаками орочьей крови — и, очевидно, не только он, потому что вскоре, прерывая Грегора, раздалось язвительное:       — Сила! Не тупи, спроси, где Арибет!       Услышав этот голос, он вздрогнул. Она тоже вздрогнула, на миг став похожей на себя маленькую, и он чуть было не крикнул в ответ: «Арибет?! Да ты с ума сошел!» Потому что, ради всех Богов, — это же была Силлин!.. Силлин, которая плакала от любого неосторожного слова, которая пряталась от опасностей под кроватью…       …Только вот с тех пор прошло уже больше двадцати лет.       Сердце его обливалось кровью. Но у него был свой приказ, а у Силлин — свой, и когда она посмотрела на него и задала тот самый вопрос, сжав руки в кулаки и упрямо выпятив подбородок, Грегор не смог не ответить. Он рассказал о доме, от которого несло серой. Он притворился, будто не заметил ее минутной слабости. Он отсалютовал ей мечом и пожелал удачи. А про себя взмолился — Хельму, Тиру, Тиморе, любому Богу, который мог бы услышать его голос среди тысяч других — чтобы произошло чудо, и она выжила.

***

      Похоже, Боги услышали их всех, потому что чудо и правда произошло. Выжила не только Силлин, но и Грегор, и некоторые стражники, и девочки мадам Офалы, и леди Эльтура… И, что еще более невероятно, Невервинтер победил, а осада была снята, положив конец этой безумной, грянувшей будто гром среди ясного неба, войне. Как, почему — говорили разное. Помогая обустраивать временное жилье для горожан, Грегор всё чаще слышал, что лусканцев толкало в бой древнее зло; что после того, как с этим злом разделалась горстка смельчаков во главе с лордом Нашером, вражеское войско рассеялось само собой… Лично он подозревал, что войско «рассеялось» благодаря подкреплению, вовремя полученному от Союза Лордов, но разубеждать никого не лез. Боги свидетели, людям, которые остались здесь жить, очень нужна была вера в сказку.       И, конечно, им нужно было дать понять, что справедливость есть, герои будут вознаграждены, а злодеи наказаны. Белое и черное, без полутонов, как и полагается в сложные времена.       В торжественный день в главном зале замка Невер яблоку негде было упасть. Грегора, неожиданно для себя оказавшегося в числе «героев», отвели вместе с другими в смежную комнату, строго-настрого запретили выглядывать в зал и отдали на попечение некоего господина Альтера, который заметно нервничал, объясняя порядок церемонии.       — Награждать будут по одному. Я заранее скажу каждому из вас, почтенные, но, пожалуйста, будьте готовы, что в любой момент… Когда открывается дверь, идёте сразу к возвышению. Не отвлекаетесь. Преподобный судья Ускар вручит вам награду. Говорить ничего не надо, но обязательно поцелуйте ему руку и дождитесь остальных; в конце господин Элрик выведет вас через дверь под гобеленом Невера-основателя, и…       Грегор слушал его, бездумно крутя пуговицу одолженного у Винсента камзола, и наблюдал за Силлин. Она была в платье — чуть ли не впервые на его памяти. Зеленое, красивое, платье очень ей шло, но она явно чувствовала себя неловко: то пыталась поддернуть узкий рукав, то поправляла вырез; то встряхивалась как раздраженная кошка, отчего висевшие на шее подвески качались и стукались друг о друга; пару раз натянуто улыбнулась, поймав его взгляд. Леди Эльтура косилась на нее с неодобрением. Даэлан Красный Тигр — с сочувствием: ему-то разрешили остаться в кожанке, сославшись на «традиционный костюм варваров». Из остальных Грегор знал только остроносого колдуна-гнома (кажется, его звали Боднок) и двух шпионов Тайной Службы. И мастера Аарина Генда: тот появился перед самым началом церемонии, и, перебросившись парой слов с распорядителем, сразу прошел в угол, где стояла Силлин. Она занервничала еще больше, покраснела. Грегор сперва не сообразил, почему — а потом остро заинтересовался мозаикой, изображавшей одноглазого бородатого рыцаря с копьем.       Нет, они ничего особенного не делали. Но так друг на друга смотрели…       Мастер Генд ушел в зал первым. Открылась дверь, загремели трубы, внутрь хлынул многоголосый шум толпы. «За исключительные заслуги перед Невервинтером…» Грегора охватило беспокойство, почти страх: пройти перед столькими людьми и не утратить самообладания… Всё вдруг скомкалось и распалось на отдельные образы. Вот черная фигура мастера — теперь благородного лорда — Генда склонилась перед преподобным судьей Ускаром, выпрямилась; вот он отошел вправо, застыв на возвышении статуей. Вот распорядитель Альтер зашептал Силлин на ухо. Вот она, скрестив руки на груди, подошла к дверному проему.       И вот наконец над толпой, перекрывая шум и шепотки, поплыл густой голос судьи Ускара, заставляя сердце Грегора биться как сумасшедшее и одновременно наполняя его какой-то странной щемящей грустью:       — За исключительные заслуги… За спасение от гибели… Леди Силлин Мэриголд, Героиня Невервинтера!