Вергилия для Данте

      Люциуса Малфоя, выпускника Хогвартса прошлого, семьдесят второго, года, по его довольно наивному мнению, уже ничем, казалось, нельзя было удивить. И тем интереснее выглядела ситуация, активным участником которой он внезапно себя обнаружил.       Ему повезло: Лорд Волдеморт, яро ратующий за сохранение чистокровных традиций, заметил Люциуса благодаря сильному магическому потенциалу, которым тот обладал, и счёл полезным для будущих свершений. Затем повезло снова: Люциус умудрился подловить момент и привлечь на сторону Лорда Паркинсонов и Макнейра — первые стали спонсорами всей кампании, второй же предложил себя в качестве прекрасной боевой единицы. А после везло ещё раз, и еще…       Что же в итоге? В итоге Люциус Малфой оказался там, где ему и положено быть — в Европе в качестве одного из двух «вербовщиков». Тёмный Лорд связался с пособниками Гриндевальда, которые не отказались от идеи господства волшебников и при этом проявляли пуристские настроения, и решил, что громкое имя Малфоев сможет сослужить хорошую службу, если один из членов семьи отправится на континент. Задача выглядела сущим благословением: несколько месяцев вдали от жёсткой руки отца, при этом полный карт-бланш касаемо социальных взаимодействий, новые страны, новые знакомые, повод обрасти собственными связями и заявить о себе на всё чистокровное европейское общество.       И ровно благодаря тому, что Люциус был исключительно хорош во всём, за что брался, он чувствовал себя ошеломлённым.       А происходило вот что: всю его датскую кампанию умудрилась «запороть» (другое слово просто не приходило на ум, спасибо некоему слизеринскому полукровке за расширение лексикона) одна девица.       По первости та производила впечатление слона в посудной лавке и на датчанку не походила примерно ни капли. Её имя вызывало такое же недоумение, как и она сама: то ли Корделия, то ли Вергилия, а фамилия — и того страннее. Соренсен. Скорее всего, настолько же настоящая, насколько и имя. На официальных приёмах девица, вопреки бальному этикету, оставляла волосы наполовину распущенными, и каштановые кудри могли хлестнуть особенно зарвавшегося кавалера по лицу — никакой деликатности! На частные встречи каким-то чудом проскальзывала мимо секретарей и заместителей и заявлялась в обычном маггловском костюме, утверждая, что тот несравнимо удобнее мантии, а впечатление производит ровно такое же, как дорогая парча («Вы же, мистер Малфой, не смогли меня проигнорировать»). Её непосредственность подкупала окружающих, её память и скорость мышления впечатляли, и мысль о том, чтобы проиграть такой женщине, даже не вызывала чрезмерного отторжения. Но откуда она вообще взялась? Чего добивалась, ставя палки в колёса Люциусу? И почему именно ему?       Эта таинственность притягивала. И да, он увлёкся. Увлёкся настолько, что позволил себе забыть об оставшихся на родине брачных договорённостях и задуматься о случайных знаках внимания. Естественно, всё это было подано Тёмному Лорду под соусом из интриги: нужно же как-то дискредитировать девицу, а кратчайший путь — дать публике повод для сплетен о ветрености незамужней женщины. Сработает безотказно, особенно в шовинистском магическом мирке. На этом Люциус и собирался сыграть.       А вышло так, что попался сам.

* * *

      Датчан решили помариновать пару недель, тем более что за время, проведённое в Копенгагене, удалось договориться с советскими органами и получить разрешение на короткое путешествие по Прибалтике: Рига, Вильно, Клайпеда и Таллин. Аппарировал Люциус через Варшаву — напрямую до Таллина не доставало трансгрессионное кольцо. Первые сутки изучал организацию магического сообщества в рамках одной социалистической республики, знакомился с языком, обычаями местных (и совершенно не удивился, узнав, что тем не по душе коммунисты). На нелюбви волшебников к попыткам текущей власти загрести под одну гребёнку и древние роды, и тех, кто без году неделя как узнал о существовании магии, можно было бы построить прекрасную основу для сотрудничества с Лордом.       Привычных Британии балов в СССР не было — не могли себе позволить, но прибалты открыли чиновникам глаза на танцы в рамках спорта, а значит, теперь оказалось возможным маскировать старинные традиции под конкурсы, чем с удовольствием пользовались маги.       Один такой был запланирован на сегодняшний вечер — сразу после официальных встреч с представителями структур, обозначенных смехотворными аббревиатурами, похожими на буквенный суп. Долохов, который прибыл на день позже самого Люциуса чисто для короткого инструктажа, состоявшего из «Мудаки, такую империю просрали» и «Будут брать на слабо — не ведись», испарился в неизвестном направлении вместе с этими самыми представителями структур. Несколько показательных выступлений, речь председателя танцевального союза — и вот пришло время вступать в дело.       Парочка мимолётных взглядов, чтобы определить в помещении магов, секунды, чтобы прикинуть их лояльность текущей власти, уровень достатка и владения способностями. В Британии подобные навыки требовались нечасто: после обучения в Хогвартсе ты волей-неволей знал всё и обо всех, если имел глаза и умел ими пользоваться по назначению, поскольку новые лица появлялись довольно редко, не считая грязнокровок (но кого в здравом уме интересуют грязнокровки). Здесь же, на отшибе Европы, где он сам оказался чужаком, отцовские уроки пригодились мгновенно.       Возможно, именно благодаря выпестованной Абраксасом наблюдательности Люциус и высмотрел давешнюю девицу.       Она кружилась в довольно посредственном фокстроте с каким-то бедолагой из местного самоуправления и удивительным образом вписывалась в обстановку — на неё не падал случайный взгляд, она не выделялась на этот раз ни платьем, ни причёской (умеет же убрать свои… кудри, хотя назвать их Люциусу хотелось после пары крайне близких контактов несколько по-другому). Если бы не несколько встреч в Дании, возможно, Малфой и не заметил бы её, счёл магглой, унылой обыденностью, как и её палочка — средней длины, невзрачная, чистое дерево, хоть и с какой-то резьбой.       Но теперь его внимание так или иначе неизбежно возвращалось к пышной цветастой юбке, к аккуратному объёмному пучку на затылке, к призраку смеха, растворявшемуся в музыке зала. С этим нужно было что-то сделать, иначе планы на вечер рисковали с треском провалиться, а этого сиятельный Люциус Малфой допустить никак не мог.       Если соблазн слишком велик, то почему бы ему не поддаться?       Тем более мерлинов фокстрот наконец подошёл к концу.       Украсть девицу из лап её текущего партнёра оказалось до смешного просто, и следующий вальс уже принадлежал Люциусу полностью и безраздельно. Как и весь остаток этого недобала.

* * *

      Но успокоить разбушевавшуюся жажду обладания не получилось. С ним, с самим Люциусом Малфоем, девица не смеялась, не кокетничала, и её стан в руках ощущался ещё более деревянно, чем выглядел несколько минут назад рядом с русским недоумком.       — Чего вы хотите от меня, Малфой? — спросила она без прелюдий, как только зазвучала музыка и он повёл их пару по большому кругу.       Деловая! И абсолютно лишённая осторожности. Была бы магглой — не вела бы себя так, когда сгущаются тучи.       — Для начала — приятной компании, мисс… — пришлось изобразить, что совершенно не помнит ни саму девицу, ни тем более её фамилию. Вероятно, ослабить бдительность будет нелишним.       — Вергилия Соренсен. Не притворяйтесь, что не сверлите меня взглядом весь вечер. Обычно вы врёте лучше.       Люциус усмехнулся поверх её головы. Нет, она совершенно точно не грязнокровка — те не умеют читать подобные взгляды, не обучены распознавать лесть и ложь. Во всяком случае, в их возрасте — а она выглядит ровесницей Беллатрисы, едва ли старше.       — И где же вы научились такой проницательности, мисс Соренсен?       — В Дурмстранге. У меня был прекрасный учитель, тот ещё змей.       Шаг. Шаг. Провернуть под рукой, отпуская внутрь круга. Подхватить снова, увлекая за собой против часовой стрелки. Соренсен прерывисто вздыхает, когда по голой коже плеча скользит затянутая в перчатку ладонь. Люциус против воли бросает короткий взгляд на партнёршу и чувствует, как на какую-то долю секунды его глаза округляются до размеров галлеона.       У девицы поверх крайне скромного декольте висит кулон, подозрительно похожий на маховик. Возможно, какой-то очень странный, видоизменённый (как минимум, потому что он абсолютно плоский), но это совершенно точно дракклов маховик времени. Люциус невольно в своём изумлении пропускает момент для достойного ответа. Или вопроса, что за человек научил её видеть нюансы чужого поведения.       Они молчат весь остаток вальса, а после Соренсен исчезает из поля зрения быстрее, чем оторопевший партнёр успевает её задержать. От неё остаётся лишь вложенная в перчатку маггловская бумажка с надписью: «Выходите на балкон, как закончите». Его мучают вопросы, и теперь их количество превышает все разумные пределы.

* * *

      Балкон бального зала замка Мариенберг, или же Маарьямяги, выходит на Таллинский залив, сейчас ещё скованный льдом. Позади, за стеклянными дверьми, остаётся шум разговоров и шорох ткани, полька приглашённого квартета. Перила и балюстраду впереди уже припорошило пушистым снегом, характерным для тёплой зимы, и Люциус ловит себя на мысли, что скучал по белому покрову. В родном Уилтшире снегопады случаются редко, как и в других южных графствах. В Дании, в которой пришлось провести последний месяц, тоже держалась тёплая погода, и снежинки таяли, едва успев коснуться земли. Сейчас же в воздухе кружатся белые мухи, мгновенно налипая на прихваченный с собой плащ, садятся на волосы и ресницы.       Соренсен уже ждёт на перилах в дальней части балкона. Её невысокую фигурку скрывает тёмное магловское пальто, сливающееся с тенями ночного побережья. Света люстр, льющегося сквозь занавешенные окна бального зала, совершенно не хватает, чтобы отчётливо рассмотреть что-то помимо силуэта. Она слегка вздрагивает, услышав щелчок закрывающейся двери, но не оборачивается, продолжая смотреть на море.       Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук.       Присмотревшись, Люциус может различить слабое движение бёдер под полами пальто. Сквозь просветы балюстрады мелькают сапожки на толстом каблуке, который то и дело соприкасается со столбиками балкона.       Тук-тук. Тук.       — Отчего нервничаете, мисс Соренсен? — интересуется Люциус, подходя ближе.       — Я не нервничаю, — отбивает она, наконец поворачиваясь и глядя снизу вверх прямо в глаза.       Смело. Удивительно даже — а если бы он владел легилименцией? Ей нечего скрывать? Но нет, глупое предположение, что девице с маховиком на шее было нечего скрывать.       — Нервничаете. И дёргаетесь от звука собственного имени. Не привыкли?       По расширившимся глазам Люциус понимает, что попал в точку.       — Что ж, я, видимо, никогда не смогу вас обмануть, мистер Малфой.       Любой, кого бы поймали на лжи, на попытке скрыть личность, ударился бы в панику, но вместо выражения ужаса на лице Соренсен расцветает улыбка. Это очаровывает настолько же, насколько приводит в замешательство.       — И вас это не пугает? — неожиданно для самого себя говорит он, не особенно задумываясь.       — Глупо бояться неизбежного, — хмыкает Соренсен.       — И который раз вы перемещаетесь во времени, чтобы обвести меня вокруг пальца?       А вот теперь в её глазах чудится тщательно подавляемый страх.       — О чём вы?       — Не юлите. Я видел маховик.       Улыбка Соренсен вянет, кольнув сердце Люциуса смутным сожалением, а затем девушка усмехается себе, склонив голову.       — Да уж, как вы и говорили, действительно ничего не скроешь, — замечает она под нос. — Но я не могу рассказать. Не хотелось бы вернуться чёрт знает куда. И так уже наломала дров.       — Вы хотите сказать, что этот маховик перемещает не на час и не на два?       — В этом времени до моего рождения ещё чуть меньше десяти лет.       — И зовут вас, естественно, не Вергилия Соренсен?       — Нет.       — Потому что в будущем мы будем тесно знакомы.       Тон не подразумевает вопроса. Картинка, как и прежде смутная, начинает складываться, подобно мозаике.       Уже-не-Соренсен молча кивает, поджимая под себя ногу и поворачиваясь к морю вполоборота. Смотрит вниз, где у выхода на набережную стоит палатка для желающих чая на свежем воздухе или чего покрепче. Приманивает две сверкающих эмалью кружки — явно магические, судя по поднимающемуся над ними пару. Одна, послушная движению палочки, становится на перила перед Люциусом, вторая плавно ложится прямо в девичью ладонь.       Он подносит к губам пахнущий пряностями напиток. Глинтвейн? Какая забота.       — Вы уже получили метку, Люциус? — без обиняков спрашивает пусть-будет-Вергилия, снова постукивая каблуком о парапет.       — Какую метку, мисс Соренсен?       О его тесной связи с Тёмным Лордом пока толком не знала даже Нарцисса. В преддверии войны старались не светиться, тем более не ассоциировать лицо с обществом «Пожирателей Смерти». Что, гриндилоу побери, происходит в том будущем? Малфои добились всё же мирового признания благодаря этой службе? Значит, его поездка принесёт свои плоды?       — Теперь вы пытаетесь меня обмануть. Покажите левую руку.       Состоит ли Соренсен в рядах Пожирателей? Выходит, что спустя как минимум… сколько, четверть века?.. последователи Тёмного Лорда всё ещё имеют вес в обществе.       — Это будет несколько затруднительно сделать, — хмыкает Люциус, опираясь локтем о перила. Кружка приятно греет руку, морозный воздух остужает голову, а ситуация вызывает всё больше и больше интереса.       — Значит, опоздала.       Вергилия с усталым вздохом ставит чашку на горизонтальную поверхность и начинает по одной вытаскивать шпильки, удерживающие пучок. Пола пальто задирается, утягивая за собой юбку и открывая взгляду обтянутое плотной тканью бедро.       — Думаете, я об этом пожалею? Превосходство чистокровных неоспоримо, такого уровня магии невозможно достичь без многовекового опыта предков и предрасположенности…       — Я не думаю, я знаю, — перебивает его девушка, опуская горстку шпилек между собой и Люциусом. — И всё возможно, если никто не доказал, что этого не существует.       — Одарённые волшебники без наследия за спиной скорее исключение, чем правило, — усмехается он, проследив взглядом рассыпающуюся горку тонких проволочек. — А вы, судя по всему, собираетесь привести в пример себя.       — Намекаете на моё неблагородное происхождение при первой же личной беседе?       — Что вы, мисс Соренсен, едва ли вас можно перепутать с грязнокровкой.       А потом Вергилия задирает рукав пальто, открывая левое предплечье.       Люциус многозначительно хмыкает.       — Как неловко получилось.       — Что у меня есть этот шрам или что я при этом выжила? — усмехается Соренсен.       Невольно вспомнилась Беллатриса с её любовью «поиграть» с жертвой, перед тем как прикончить.       Из горла против воли вырывается смешок. Настолько же искренний, насколько неуместный.       Вергилия улыбается в ответ, и Люциусу стоит немалых усилий удержать ладонь на перилах, чтобы та не скользнула ближе к девичьему колену.       Мерлин, что за женщина…       Она внезапно хватается за кулон, сунув руку под укрывающий шею и декольте шарф.       — Что ж, мне пора, мистер Малфой. Надеюсь, что вы меня не запомните. Ради вашего же блага.       Мимолётно смотрит на замершее под коркой льда море. Затем в глаза собеседника.       И тает вместе со снежным вихрем.       А Темпус Люциуса Малфоя с того момента начинает отсчитывать двадцать пять лет.