Эния

      Внутренний шлюз пискнул, сообщая об окончании очистки, но дверь и не подумала отъезжать в паз: шлюз давным-давно был переведен в ручной режим и на удвоенный цикл. Так было спокойней, как бы ни ругались на перерасход антисептика заправщики.       Только через полминуты дверь все же щелкнула и открылась.       Ялли ввалился в кабину: нелепая угловатая фигура, громоздкая из-за приземистого скафа. Бухнули по пластику пола рифленые подошвы ботов, оставляя лужицы не стекшей обеззараживающей жижи.       Баз привычно стоял наготове. Тут же потянулся к застежкам, отсоединяя шлем, пока Ялли возился с перчатками. Скинул их прямо на пол — и яростно принялся растирать прижатые подшлемником кончики длинных ушей. Знакомая, в общем-то, картина, повторяющаяся каждое возвращение на борт. Что поделать, специализированные скафы обещали подвезти на склад который месяц и все не везли, отговариваясь, что стандартные людские эльда тоже подходят. Не задумываясь, конечно же, о таких вот мелочах.       — Разве последний? — устало удивился Ялли, когда Баз взялся за застежки скафа.       — Он самый, — заверил Баз, помогая напарнику высвободиться из тяжеленной амуниции.       Без нее Ялли казался сущим ребенком, и как он вообще таскал скаф, даже с учетом всех компенсаторов, прыжкового двигателя и страховочных дронов, Баз не понимал. Им бы, по-хорошему, поменяться ролями, Ялли засесть в удобном кресле, настраивая маяки, а немаленькому Базу переться наружу, эти самые маяки устанавливать.       Но Баз был отличным настройщиком, а Ялли виртуозно скакал по почти отвесным ледяным скалам, умудряясь при этом почти жонглировать бурильным оборудованием и увесистой чушкой маяка. Правда, возвращаясь на борт, сползал по стенке и сидел так весь перелет до новой точки, к середине смены не находя сил вертеть очередную проволочную головоломку. В конце вовсе плелся к своему креслу, еле переставляя ноги.       Когда Баз закончил со скафом, убрав его в техническую нишу, Ялли добрался до кресла и свернулся в нем клубочком. Из-за высокой спинки даже уши не торчали, но Баз прекрасно представлял, как напарник украдкой растирает ноющие ноги. Будто что-то плохое. Но гордость, эльда…       Достав одноразовый стакан, Баз плеснул воды, налил тоника, крышку и три капли, «на ваше-то отсутствие массы», как шутил док на станции. Дозировку Баз запомнил и соблюдал неукоснительно, сунув стакан напарнику, прежде чем садиться подключать маяк.       На экране помаргивала разноцветными огоньками опорная сеть, новый огонек, повинуясь пальцам База, порхавшим над голоклавиатурой, послушно разгорался, занимая свое место на краю.       — Хорошо поработали, — удовлетворенно откинулся на спинку кресла Баз, обозревая россыпь насыщенно-лиловых точек, их сегодняшнюю проходку.       Он всегда так говорил, каждый день, вполне искренне причем: каждый установленный маяк приближал к следующей стадии проекта, откусывая от пары десятков лет еще немного времени, а значит, был хорошей работой. Но сегодня лиловых точек было аж двадцать шесть штук, и это тянуло на их с Ялли личный рекорд.       В последний раз прогнав тесты, Баз довольно улыбнулся, свернул рабочие программы и запустил автопилот, послушно проложивший маршрут до точки сбора. На экране замигал обратный отсчет и карта маршрута, тут же свернутые легким взмахом руки. Экран превратился в гигантское окно, за которым расстилалась она.       Эния.       Камень и снег. Обычный водяной снег, белый под низким тускло-голубым небом. Кислорода чуть, но это пока.       «Проклятый морозильник», как зло бурчали иные рабочие, заказывая в столовой тройной обжигающий кофе. «Самый грандиозный проект человечества», утверждали ученые, копошившиеся под сковывающим моря льдом, спеша отловить там какие-нибудь интересные микроорганизмы до глобального потепления. И, если бы не избыток пафоса напополам с самолюбованием, Баз был бы с умниками согласен.       Проект, который обещал растянуться на век минимум. Когда снег на скалах растает, сменившись пестрыми пятнами лишайников, на свет появятся не дети База — внуки. И от того еще более шальной радостью сжимало грудь каждый раз при взгляде на пустынное пока снежное великолепие.       Стукнул стаканчик, опускаясь на подлокотник кресла. Доцедивший свой тоник Ялли смотрел на экран без малейшего раздражения от приевшихся видов, таким знакомым Базу взглядом. Отражением его собственного.       Вдали показались первые флаеры, сползавшиеся к месту сбора. В эфире тихо шумели голоса: спорили, кто в этот раз явится последним, заработав пару ласковых от спустившейся за ними «мамки», вынужденной тянуть с выходом на орбиту из-за пустующих стыковочных портов. Кто-то хвастался грядущей премией за переработку, кто-то мечтал о горячем кофе и теплой койке.       Протянув руку, Баз выключил входящий сигнал. Исходящий и так всегда помаргивал красной строчкой, не давая никому услышать, что происходит на борту. Баз не хотел делиться этим, и вовсе не из-за недовольства иных настройщиков, силами которых Ялли запихнули с ним в пару да так и оставили.       Баз не хотел делиться чудом.       В медленно наливающимся сероватым свинцом небе мелькало все больше росчерков флаеров, но Баз не замечал их, глядя вниз, на безмятежно-белый снег. К ночи ветер утих, перестав нести ледяную крупку, и казалось, прохладная тишина оттуда, снаружи, просачивается внутрь кабины.       В этой тишине зазвучали первые ноты.       Ялли сидел, расслабленно уронив руки, и только грудь то вздымалась, то опадала. Как грудка птахи — Баз ловил их в детстве, рассматривал, удивляясь, как в крохотном теле рождается столь звонкая трель. Ялли тоже звучал.       Ялли пел.       Мелодия без слов лилась с приоткрытых губ эльда, и Баз, прикрыв глаза, вслушивался в нее, видя только снег и скалы. Все остальное оставалось где-то там, неважное и ненужное.       О, если бы он сам был наделен талантом. Если бы умел петь, рисовать — да что угодно! Если бы мог — он бы всеми силами старался выразить то, чему тесно было в груди, что рвалось наружу каждодневно. Тот восторг, яркий и оглушительный, от которого захватывало дух, стоило подумать о великом деле, которое творилось их с Ялли руками.       Не мог, не умел, к сожалению. И затаив дыхание вслушивался в льющуюся с губ напарника песню, растворяясь в ней целиком, без остатка, каждый день и каждый раз. В песню, так злившую других настройщиков, песню, для него естественную и понятную, как и все поведение Ялли.       Он ведь оба были здесь ради одного. И оба просто отдавались своему делу. И — любили.       Любили образы на голограммах, укрытые зеленью скалы. Любили суровую заснеженную картину, высвечивавшуюся на экране. Любили, отдавая этому нехитрому делу всех себя, вставая с узких коек на станции не ради денег или стажа, а ради этого прекрасного чувства.       Любили Энию полностью, без остатка. Уже сейчас.       Песня эльда звучала и звучала, медленно смолкнув лишь тогда, когда принявшая их в стыковочный порт «мамка» начала разгон.       — До завтра, Эния, — шепнул Баз.       Ялли согласно закрыл глаза и устроил голову на подлокотнике кресла, задремывая. Набираясь сил для этого завтра.