Досье на четырех капитанов

Ф.И.О.: Ким Янсон Возраст: 37 лет. Позывной: Второй. Место рождения: Марс. Образование: Один из пяти лучших выпускников Академии Звездоплавания на Земле.  Специализация: Пилот первого класса. Дополнительная специализация: инженер-механик. Раса: человек.   Биография: Родился на Марсе в поселении колонистов с Земли. Семья неизвестна, происхождение неизвестно. В семнадцать лет поступил в Академию Звездоплавания на Земле. На последнем курсе получил направление на офицерский корпус космофлота сектора Земли по результатам сданных тестов и нормативов. Академию окончил с отличием и серебряным жетоном. Служил в космофлоте сектора Земли, был переведен во внешний корпус Дальней Разведки. Входил в тройку офицеров, известных как Три Капитана. В 33 года пропал без вести. Четыре года провёл в плену на пиратской базе, запертый на борту корвета "Синяя Чайка". В 37 лет замечен на борту крейсера "Суворов", под командованием Майкла Стоуна, называющего себя Сергеем Волковым. Холост, кровных детей нет.  Психологическая характеристика: Сангвиник, оптимист, предан друзьям. Предпочитает действовать, не рассуждая. Лидерские качества ниже среднего. Вынослив, психологически устойчив. Храбр. Упрям. Не конфликтен, в тройке передает право слова Первому и Третьему. Романтик. Посттравматический синдром - боязнь замкнутых пространств, темноты. Главный страх - одиночество, смерть друзей. Зависим от группы. СКРЫТЫЕ ДАННЫЕ: Нет данных за период с рождения до семнадцати лет. О прошлом не распространяется. По неподтвержденным данным, родители (мать и отчим) погибли. По данным из медицинской карты, зафиксированы многочисленные следы травм костей грудины, рук, трижды было сломано правое запястье, полученные травмы до 16 лет. Имеет привычку, забывшись, тереть запястье. Крайне остро реагирует на насилие над детьми. По результатам генетического исследования относится к группе генно-модифицированных людей. Маркер номер три - оборона.  ЛИЧНЫЕ ДАННЫЕ: В 38 лет удочерил девочку с пиратского корабля. Имя - Марина, одиннадцать лет. Предположительно его кровная дочь.        ... Ким не помнит, когда именно они умерли. Помнит уже другое, как в тесном жилом блоке по-хозяйски распихивают свои вещи чужие взрослые. Девочка и мальчишка постарше с любопытством таращились на него.        — У тебя глаза узкие, — бесхитростно сказала девочка.       — Узкоглазый, — подтверждает мальчишка.       Мальчишка смуглый, с курчавыми волосами и большими, чуть на выкате, карими глазами. Киму обидно, но он молчит. Он не понимает, зачем сюда пришли эти взрослые со своими детьми.       — А ну заглохли там! Живо спать!       Сердито подошедшая женщина грубо, шлепками и руганью укладывает троих детей в закутке и набрасывает им на головы пыльное покрывало.       — И чтоб ни звука!       Кажется, ему было четыре?       Он лежит тихо-тихо, девчонка с соломенными волосами, зажатая между ним и мальчишкой, упирается своими коленками в него, и это неприятно. А потом он слышит странные звуки. Он удивленно вздрагивает и подымает голову, но девочка прижимает палец к своим губам, говоря молчать. Ким недоуменно смотрит на нее.       — Трахаются, — одними губами говорит она.       Ким не знает такого слова, а звуки заставляют плотнее вжаться спиной в стенку. Над головой низко висящая полка, уставленная книгами. Мальчишка постарше натягивает на них одеяло с головой, и они оказываются под ним, как в тесной узкой палатке...       ... руки все в машинном масле. Грязный комбинезон, на коленке ткань разорвана. Ни рубашки, ни футболки, ни даже майки. А широкие свободные лямки комбеза все падают с узких плеч до локтя и он постоянно их поправляет.       — Так, в темпе работаем! Пока подшипники не смажете, не уйдете!       Опекун - грузный мужчина, один из лучших механиков в колонии. Истово убежденный, что детей надо учить выживать и спрашивать с них надо по-взрослому. И не важно, что его подопечным от десяти до шести. И Ким самый младший. Вместо игрушек у него отвертки, провода, да противно пахнущее масло. Целый день он с другими детьми разбирает какие-то детали, чистит их до блеска или наоборот вымазывает в жирную субстанцию. Или что трет, шлифует, как таинственная земная обезьянка, карабкается по крылу грузового флаера, чтобы протереть фары или поставить новые осветители.       Иногда они работают целые дни, забывая про еду. Но вечером чаще всего они сидят прямо на полу заваленной мастерской и грязными руками едят бутерброды, запивая какой-нибудь гадостью из пластиковых бутылок. В памяти остался зеленый напиток, шипучий, бьющий в нос газом. Изжелтый свет над головой и громогласный голос опекуна, с истовой убежденностью хвалящий Содружество и порядок в обществе. Говорит о звездах и космофлоте, бьет себя по груди и уверяет, что если бы не травма, он и сейчас бы летал на больших кораблях! Для Кима это все пустые слова, его больше заботит, как бы успеть приговорить оба отжатых у соперников бутерброда.        Иногда опекун включал фильмы и дети, забившись в уголок, поневоле смотрели то же кино. Опекун предпочитал фильмы про звезды, дальние полеты, тыкал пальцами в актеров и говорил, говорил... какими были на самом деле те, кого изображали актеры. "Вот это люди!" — горячо говорил он.       Люди на экране маленького головизора были совсем иные, чем в старой тесной колонии поселенцев бывших землян. Высокие, чистые, красивые... многие носили невероятные синие кители и казались маленькому Киму небожителями, что умели летать между звезд. А в его жизни была мастерская, работа, грязная потрепанная одежда, скудная незамысловатая еда и школа, куда их гнали по утрам. В школе было подчас хорошо, а подчас плохо. Учеба мало занимала Кима... но там можно было иногда выспаться, отдохнуть или поесть.        Но Ким не может сказать, что было плохо. Совсем плохо, то есть. Бывало хорошо, бывало и плохо...          Периодически, раз в полгода, опекун начинал пить. И смотрел на всех, как бешеный марсианский богомол. Ким в эти полгода даже сбегал спать в мастерскую. Так было спокойнее. А иногда по полночи сидел посреди узкого перехода между жилыми отсеками и мастерскими помещениями у большого, желтого от времени и покоцанного песчаными бурями окна-иллюминатора, вглядываясь в далекие огни марсианского города местных... или пытался рассмотреть звезды сквозь тусклое стекло... и ему нравились тишина, пустота и то что он совсем один.       В колонии все жили чуть ли не на головах друг у друга, и уединение было роскошеством.       И все было бы терпимо... если бы в середине запоя опекун не начинал распускать руки. Прилетало всем. И шнуром по спине-ягодицам, и подзатыльники такой силы, что нос разбиваешь о борт флаера. А бывало в ярости схватит и так трясет, что кажется, душу вытряхнет. Сколько раз так выкручивал руку, что Ким кричал от боли, слыша как трещит запястье. А потом недели не сходят синяки и запястье ноет, болит, вспухает.       Парадокс, но он его так и не возненавидел. Да, тот их бил. Но и защищал от других. В тринадцать лет Кима столкнули с лестницы. "Не специально". Так, что он ребрами все ступени пересчитал и руку сломал. И это во время школьной экскурсии в только построенную новую колонию. Где высадили под куполом настоящий Земной Сад! Ким в тот день так его и не увидел. Загремел в больничку "старой" колонии. А через десять дней, когда кости срослись, опекун вечером сплюнул на пол и поманил его пальцем. Его и другого своего "воспитанника".        — Все! Харе! Будем учиться драться! А то вам проходу не дадут! Эх, звериное время, от тринадцати до двадцатки! Или в морду бить будете, либо вас бить будут!       Может, он их и поколачивал... когда бывал сильно пьян. Но память Кима странно все запомнила... тут помнит, а тут провал... но драться учил он. И сколько раз потом его наука выручала!       Через год сбежала светловолосая Лай. Еще через полгода исчез Джим. Вроде сбежал на грузовом с Марса... остался только Ким.        — Тебе мастерскую отдам. Все одно, руки у тебя из нужного места, — пьяно ворчал опекун.        В пятнадцать Ким, считай, сам делал всю работу. А деньги и благодарность получал опекун. И ничего не менялось... и тоже хотелось сбежать. Все так же вечерами кино и фильмы, и Ким впервые отчетливо почувствовал в отношении их героев другое... зависть и жажду. Стать таким же. Улететь! Надеть синюю форму, и чтобы бластер на поясе, и свой корабль! И полет в одиночестве... и чтобы звезды!       Трудное дело, невозможное, собрать на билет до Земли.        — Я ухожу. Улетаю.       Опекун пьяно хмыкнул, подперев щеку рукой.       — Куда?       — В Звездную Академию. На Землю.       Опекун захохотал до пьяных слез, заколотил кулаком по столу.       — Ты?! Ты?! В Академию?! Ты, узкоглазый оборванец! Кому ты нужен?! Щенок!       В голову швырнули пустую бутылку, Ким увернулся и выскочил вон. На душе была тоска... и уже никуда не хотелось лететь. Куда он, в самом деле? Кто он такой? Да разве его возьмут?! И все же какое-то упрямство все его тянуло вперед. И полет на настоящем космическом пассажирском корабле, длиной в сутки оглушил его до невозможности. Все вокруг уже было иным. Другая жизнь.       Земля оглушила.       Никаких куполов. Чистое синее небо над головой. Простор и чистый воздух...       Подполковник Лебедев в день Набора предпочитал прилетать рано в Академию. Сколько дел наваливалось именно в этот радостный день! Он любил Академию, гордился ей, и по-настоящему желал, чтобы в ее стенах никогда не смолкали молодые голоса. Когда-то он и сам...       Он с улыбкой шел от стоянки флаеров к воротам Академии, вспоминал и наслаждался ранним утром. Воздух еще был сер, над деревьями розовел рассвет, и утренний холод пробивался под одежду. Но, не доходя до ворот, остановился. Прямо у ворот сидел черноволосый, долговязый мальчишка. Старый комбез, растоптанная обувь, облезлая дермантиновая куртка... но подполковника не это укололо. А невозможная тоска в глазах сидевшего мальчишки. Который еще и за ворота не переступил, а уже явно решил, что ему там не место.       Мальчишка сжался, отвернув голову, когда он подошел.       — Если Академия позвала, нечего сидеть. Вставай, — сказал мужчина. — Имя, кадет?       Мальчишка встает, и тощий он на полголовы выше подполковника.       — Ким Янсон.