Неизбежность и необходимость

«вечные небеса,

крылья моей мечты,

как же мне убежать от себя,

если мне нужен ты?..»

***

— Спишь? — шепнула Агата в полумрак. Под рукой, путающейся в мягкой, шелковистой шерсти, шевельнулась собака. — И я не сплю… Тишина спящего дома за пределами их бодрствующей комнаты давила на неё смятением. День выдался слишком насыщенным. Даже для неё. И теперь, когда казалось, что непомерная усталость должна способствовать скорым и мирным сновидениям, женщина лишь раскинулась на кровати, поглаживая тонко чувствующую это плохо подавленное, мятежное настроение Сири и провожая взглядом отблески лунного света на стенах. Даже книга, брошенная и забытая, покоилась на постели. Даже снотворное осталось нетронутым. Даже яркость луны не вызывала желания сорваться и задвинуть портьеры — только бы ничего не мешало провалиться в сон и отпустить бесконечный день. Мешали мысли. И такие, от которых хотелось из стороны в сторону шататься по комнате, измеряя её шагами, и такие, от которых Агата лежала пригвождённой к постели и пусто смотрела перед собой. Извернувшись, Сири ткнулась мокрым носом в её ладонь, и странное наваждение развеялось: — Что? Тоже думаешь, что я не очень… правильно говорила, поступала? Бордер-колли мотнула головой, будто соглашаясь, и тихо, отвечая лишь хозяйке, заскулила. — Хотя бы раз притворилась и поддержала! Прикрыв глаза лапой, Сири спряталась от насмешливого упрёка Агаты. Та, почесав её за ухом, улыбнулась внезапно возникшей идее: — А может, прогуляемся, моя хорошая? Пойдём гулять? — оторвавшись от подушек, она хлопнула себя по коленям. С воодушевлением приняв предложение, Сири спрыгнула на пол и завертелась около двери. — Пойдём, пойдём, я только переоденусь… Чего лежать без дела, правда? Пусть все спят… А мы с тобой устроим полночный променад, да? Может, интересное что-то встретим. Или кого-то. Да? Пойдём! Заменив пижаму на дымчато-синий шёлковый костюм, не особо заметно отличающийся от одежды для сна, Агата пригладила волосы. В самом деле… Кого они могут встретить в такой поздний час? Разве что убийцу какого-то. Едва ли ему будет дело до её внешнего вида. А ей, безусловно, до него будет ещё какое дело, но для того она всегда во всеоружии. — Ну, готова? Только тихо-тихо! — отдав последние напутсвия любимой компаньонке, Агата приоткрыла дверь, осмотрелась и прислушалась. Никого. Они покинули дом с бесшумной ловкостью самых искусных грабителей. Побег, достойный страниц романа, остался незамеченным. По крайней мере, женщина верила в это без причин для сомнения. Ночь была тёплой и в том совсем не отличалась от солнечного дня. Но неприятную духоту скрашивала, затмевала её красота: на небо, расцвеченное несметным числом звёзд-бриллиантов, неведомый художник стряхнул со своей палитры все оттенки синего — тёмные и светлые, насыщенные и бледные, естественные и фантазийные, точно петербургские белые ночи задержались и разлились за границы Северной столицы; а идеально ровный диск луны сиял мягким, желтоватым светом. Ни людских голосов, ни шума машин — только размеренное пение цикад, далёкий крик неизвестной ночной птицы, тихий шаг Сири и стук собственного сердца. А чего же оно так билось?.. Агата всё оправдывалась, что не знала. Где-то перенервничала, где-то нешуточно испугалась, где-то ещё не свыклась с мыслью, что Лопатин был мёртв. Человек, которому она отдала так много времени, искренности и света своей улыбки, был и не человеком вовсе — воплощением зла. Как долго она была в объятиях его лжи и как упорно не замечала, не хотела замечать чьих-то стараний открыть ей глаза… Как не верила тому одному, в ком было предательски и так глупо сомневаться, и как без привычного стремления проверять и перепроверять доверяла другому… Сплоховала, конечно. А он, наверное, простил ей? И тогда, и сейчас. И всё разом. Всё простил: и дурной характер, и недосказанности, и обидное неверие, и колкую иронию, и её беспощадные игры — то ли с крепостью его чувств, то ли с самообманом. Наверное, простил…

— Всё-таки ты — самое прекрасное, что было у меня в жизни.

Его голос, сбивчивый и вкрадчивый, весь день, всю его вторую половину звучал её внутренним голосом, заезженной пластинкой и против воли повторяющим то признание. Лет сорок пять назад, возможно, с глупой улыбкой копаться в супе вилкой выглядело бы ещё милым замешательством, но теперь, когда это волнительное, разливающее по сердцу тепло чувство было впору её внукам, Агата страдала от несоответствия собственным убеждениям. Желала слать их к чёрту и оттого страдала ещё больше. А всё-таки… Как он там? Просто… Как себя чувствует? Спокойно ли спит, не мучится ли болью? Блуждая между густой зелени по улицам посёлка, изредка нашёптывая какую-то случайную мысль Сири, но чаще — лишь безмолвно наблюдая за гипнотическими танцами мотыльков под светом фонарей, Агата не могла избавиться от этих вопросов. Показательное безразличие больше не служило ей, а ноги сами привели под ограду дома Холодова. — Что смотришь теперь? — очередной укор заставил собачьи уши навостриться. — Зачем мы сюда пришли? Не могла на любую другую улицу повернуть… Хитрая какая! Сири, ничуть не стушевавшись, только обошла женщину, головой подталкивая сделать шаг вперёд. Окна загорелись желтым светом. Хозяин дома не спал, как ошибочно полагала Агата. — Ну… — она поёжилась, будто прежнее тепло в моменте сменилось прохладным дуновением ветра. Но вокруг ничего не изменилось. А сердце забилось ещё чаще. — Как-то поздно для визитов? В другой раз, наверное? Днём, когда светло, когда… не так странно… Ставя под угрозу покой посёлка, Сири вдруг не сдерживаясь залаяла. Хозяйка-парадокс, хозяйка-неопределённость не вызывала у неё нежных чувств, и то, как она мастерски мешала своему счастью, как собственноручно накладывала запреты на свои желания, раздражало даже её скромную и совсем не искушённую в любви натуру. Надоело! Надоела! — Чего ты! Сири, тише, разбудишь всех! Ладно, ладно… Я поняла! И дался он тебе… Чем только приворожил! Пойдём, лиса… Выдохнув, Агата пошла по знакомой дорожке, хотя каждый шаг всё ещё отдавал сомнением. Чем только приворожил… Спрашивала и себя, когда, конечно, знала ответ яснее любых других. И продолжала сомневаться, вольно ли, невольно ли пряча истинное «Я» за масками язвительности, играя в извечную правоту и пуская в глаза пыль… Быть неправой неприятно, досадно. Признаваться в ошибках, может быть, даже труднее, чем в любви. Только неизбежно. Как было неизбежно и прийти к нему. Вернуться. Туда, откуда однажды убежала и не объяснилась. Вернуться не за очередным расследованием, а за искренностью. Забытой и, может быть, слишком долгожданной. Подрагивающие пальцы легли на звонок, не успев и надавить с уверенностью, когда дверь открылась так скоро, будто мужчина сидел под ней, только и ожидая этой встречи. Но на лице Игоря повисло явное удивление поздней гостье. — Агата? Ты чего здесь? Что-то случилось? Свободная голубоватая рубашка, бодрый голос, ясный взгляд — необычно свежий для полночи вид. Казалось, он чувствовал себя не так плохо, как ей рисовали переживания. — Я… — переминаясь с ноги на ногу, Агата неловко усмехнулась. — Нет… Нет, всё нормально. Сири, виляя хвостом, выбежала на передний план, переключая всеобщее внимание на себя. — Привет, моя девочка! — отвечая с неменьшей симпатией, Игорь ласково потрепал по шее собаку, раньше удостоенную называться лишь животным. Женщина закатила глаза. «Привет, моя девочка…» Обращение, адресованное не ей, даже как-то резануло слух, но в следующее же мгновение заставило встрепенуться от странного хода мыслей. Глупость какая… — Как твоя голова? — сложив руки в замок, она вмешалась в эту идиллию. — Наверное, неплохо? Как вижу… — Неплохо, да. Пустяки, — Холодов мельком взглянул на наручные часы: те показывали «00:17». — Пришла справиться о самочувствии пострадавшего? Не буду скрывать: приятно! Ну… Проходи? — шагнув с клыльца в сторону, он указал на дом. — Хорошо. Я рада, что всё хорошо, — округлив глаза, услышав приглашение, женщина вновь вознамерилась ретироваться. Нет, всё-таки заявиться к нему среди ночи было не самой разумной идеей. — Мы, наверное, пойдём… Спокойной ночи! — Агата… — сделав ещё шаг, тем самым преградив ей путь к ступеням, Игорь многозначительно поднял бровь. Не коснуться её руки стоило ему больших усилий. Глупость какая… Слева — его прихожая, справа — его широкая грудь, и во всём — пряный, тёплый, уютный запах сандала, её самая стойкая ассоциация с ним, которую не перебили даже прошлые недомолвки. Какой нехитрый выбор направления он щедро предоставил ей. — Ладно… — пожав плечами, почти приняв свою неизбежность, на выдохе произнесла Агата. Сири уже давно приняла решение за неё и со всей силой тянула в дом. Прикрывая за ними дверь, Игорь не мог избавиться от распирающего изнутри удовольствия. Одним её видом. Одним её не самым эмоциональным согласием. Одним её взглядом, так робко и одновременно упорно избегающим его. Одним осознанием, как кончилось всё дурное и как начнётся новое, лучшее, светлое. Отцепив Сири с поводка, Агата прошла в гостиную. Привычная обстановка навевала непривычные ощущения. Не было больше общих запутанных дел, не было необходимости строить и доказывать теории… Были только он и она. Когда-то познакомившиеся, когда-то сблизившиеся, когда-то разошедшиеся, когда-то — полдня назад — расставшиеся с загадочным послевкусием диалога о предложении руки и сердца. Встретившиеся теперь в обстоятельствах более приятных, располагающих, чем душный и тесный ресторанный холодильник. — Пьёшь в одиночестве? Как низко, Игорь Борисович, — обойдя журнальный столик, она остановилась у того его края, на котором стоял на четверть заполненный янтарной жидкостью бокал. — Хочешь присоединиться? — запустив руки в карманы брюк, Холодов ухмыльнулся. Сири расположилась на диване, с интересом наблюдая за дуэтом, в каждом слове обещающим не скучать. Агата снова пожала плечами: может, да, а может, нет. Пить для храбрости у неё не было нужды, для удовольствия — особого желания. Пусть сам решит. Она проводила его взглядом: расценив отсутствие отрицания как согласие, Игорь отошёл к кухонным шкафам, потянулся за вторым бокалом и зашелестел фольгой, распаковывая шоколад. Стоило ему развернуться — гостья уже отпила из его бокала, оставив на одной из граней блестящий розоватый отпечаток губ. — Можно и так… — подытожил мужчина. Агата зажмурилась: крепкий виски обжёг горло. Может, храбрости ей было не занимать, но внутренний шторм из самых разных чувств определённо сгладился. Осталась лишь неловкость. Неизвестность причины, по которой она пришла сюда, и тайна развития событий после этой маленькой сценки. — Почему не спишь? — единственный пришедший на ум вопрос разрезал образовавшуюся тишину. Впрочем, ей действительно было интересно. Когда Игорь, такой аккуратный, симпатичный и не домашне-развязный, открыл ей дверь, она даже допустила мысль, что он мог быть не один. Славно, что вновь обманулась. — А ты? — Холодов мгновенно вернул вопрос. — Я первая спросила, — теперь уже знакомый командный тон вызвал его улыбку. Сделавшаяся строгой, на миг сдвинувшая брови, Агата приковала внимание тем, что совсем не строго расстегнула пару верхних пуговиц своей рубашки. В доме и правда было не прохладнее, чем на улице. А Игорь совсем не грезил о том, что скрывалось за остальными пуговицами, — просто не залюбоваться каждым её жестом — даже таким обыденным — было невозможно. Всё с ней было по-другому, всё в ней было особенным, непохожим ни на одну женщину его жизненного пути… С ней не хотелось быстрой, прогорающей ярким пламенем страсти — и не потому, что порывы молодости остались в прошлом; с ней не хотелось идти по примитивному сценарию — и оттого ей было позволено всё: воспитывать его терпение, проверять его на прочность, задевать его самолюбие; временами с ней хотелось просто молчать, а временами — бесконечно слушать тот командный тон, ту неженскую логику и поразительную интуицию (пусть порой и подсказывающую неверно) и те непрекращающиеся, ему одному адресованные тирады, выше которых, несмотря на грубость слов, для него неизменно горели пронзительные зелёные глаза. И горели они взаимностью. — Не знаю… — задумавшись, Игорь не сразу нашёлся с ответом, который всё равно был малоинформативным. — Не спится. Так много вся-ко-го раз-но-го случилось… А ты? — Не спится… — отчего-то обняв себя за плечи, безотрадно повторила Агата.

— А, если бы я сделал тебе предложение, что бы ты ответила?

— Наверное, «да».

— Да?

— Да.

— Думал о тебе… — в три шага преодолев разделяющее их расстояние, Игорь подошёл к ней, встал рядом, обжигая если не дыханием, то этой откровенностью. — А ты пришла… Агата замерла. Слишком ощутимой была их разница в росте. Слишком легко было храбриться, когда он стоял поодаль. А вот так… Едва дыша ему в шею, боясь поднять глаза потому, что взгляд не дойдёт до его глаз — остановится на губах, опасаясь сказать какую-то глупость, в тот же миг сложившую в руины весь её деловитый образ… Вот так он всецело владел над ситуацией, а она теряла остатки героической смелости. Высвободив руку, привстав на носочки и попытавшись заглянуть за мужчину, Агата осторожно потянулась к свежей алеющей ране на его голове, но ладонь так и зависла где-то в воздухе: — Не болит? Порыв отвести её от его лица обернулся лишь случайным смазанным прикосновением тыльной стороны ладони к тёплой щеке. — Не болит, — с мягкой, почти робкой улыбкой констатировал Холодов, прежде чем перехватил женскую руку, позволив приложить её к своему сердцу, другой же — коснулся волос, будто желая проявить учтивость, заправить за ухо какую-то прядь, но на самом деле — просто коснуться и не отпускать, просто начать объятия с этого жеста. — Так ты… будешь моей женой? Агата приосанилась в его руках, вдруг подняла голову решительно и с вызовом: — Ещё один такой вопрос — и я правда задумаюсь, а надо ли… Конечно, Игорь не дал ей договорить. Сам поспешил исправиться. Неужели были причины сомневаться в её постоянстве?.. Да нет, конечно, нет! Чтобы поцеловать её, ему нужно было наклониться. К своему сожалению, он практиковал это лишь однажды и так непозволительно давно, что всё происходящее вновь казалось первой телесной близостью. А она сама подалась навстречу, успев разве что снять и отбросить на диван его норовящие мешать им очки. Где-то там же Сири тактично делала вид, что устала и что наконец утверждённое примирение ей не так уж и любопытно… Пусть мирятся дальше, пусть навсегда, пусть без препятствий. Агата закрыла глаза, утопая в этом мгновении. Сделать то же самое Игорь не мог: хотелось ловить, рассматривать и запоминать каждую её черту. Только переместил руки сначала на плечи, зачем — на талию, прижимая женщину ещё ближе, словно лишь с ней он мог держаться на этой земле. А ей кружил голову окутавший запах: привычный, терпкий, древесный, теперь он заиграл новыми нотами, почувствовать которые можно было только так — кожей на коже. Где-то горчил сандал, где-то теплом обволакивало какао, где-то раскрывала лепестки дамасская роза — женщина была небольшим специалистом в парфюмерии, но сейчас с наслаждением и без зазрения совести отдавалась всем оттенкам аромата, о которых нафантазировала. Так пах вечер у камина с потрескивающими поленьями… Прогулки под луной. Первый багряный лист, сорванный ветром и упавший в ещё цветущем саду. Так пах привороживший её мужчина. Его губы дарили ей невыразимо нежные прикосновения, что было ещё большим парадоксом, чем её противоречивая натура. Он — такой внешне важный, внушительный, даже грозный — целовал её медленно и трепетно, продолжая улыбаться. — Агата… Её имя. Никто и никогда не произносил её имя так, как это делал он. Так, как в эту секунду, — и подавно. Её имя во вдохе. В сладком бальзаме для губ, лёгким мазком оставшемся и на его губах. Её имя на языке — за миг до того, как он поцелует её вновь, а она поддержит. Приоткрыв рот, вдруг подарит ответное чувственное движение, роняя и его, и своё, теперь уже будто совсем переставшее биться, сердце к ногам. Помня о «боевом» ранении, не имея возможности положить руки на затылок, очертит линию его подбородка и, скользнув вниз, так и оставит ладони на шее. Как и впервые… Нет, впервые было совсем не так. Было хорошо, но, в сравнении с тем, какие чувства кипели и плавили всё внутри теперь, — было уже забыто. Они не играли, не доказывали, не оправдывались, не препирались. Глубокое, оголённое чувство, скрытое в каждом прикосновении, вырвалось на волю. И не было ничего правильнее, уместнее, важнее этой встречи, этого поцелуя, этого немногословия. Не было ничего правильнее их — с тех пор, как впервые встретились холодный, нелюдимый судья и вздорная дама с завышенной самооценкой. Взяв её лицо в ладони, Игорь отстранился, чтобы они взглянули друг на друга вновь, и Агата поняла (а впрочем, призналась себе очень давно), что отныне все тайны (которых, может, и не осталось, и не было), запечатанные в голубых глазах-океанах, в этих двух осколках неба, стали её собственными. Их дыхание было одинаково неровным, прерывистым. Ей нравилась эта мелодия, но стоять и наслаждаться этой наивной романтикой было и правда поздно. То ли по времени, то ли по возрасту. Обогнув Холодова, она спряталась за огораживающим кожаный диван, импровизированным дизайнерским частоколом, уложив подбородок на одну из деревянных пластин и поглядывая на мужчину из-под пышных ресниц. И снова королева, вольная ходить как угодно, оказалась ограничена лишь двумя направлениями: по левую руку — он, довольный и светящийся ярче луны за панорамными окнами, по правую — лестница на второй этаж, в его спальню. Шаг. Другой. Третий. Ступень за ступенью по дубовой лестнице. Не отрывая взгляда, не произнося ни слова. Изредка разрешая и своим губам дрогнуть в честной улыбке. Спать по-прежнему не хотелось.

***

— Доброе утро! — впорхнув на кухню, где завтракали дети, Татьяна сразу нашла источник умопомрачительного запаха: на столе ещё дымились румяные оладьи. На лету попробовав одну, она расплылась в одобряющей улыбке. — Как вкусно! Бабушка постаралась? — Да нет, мы сами, — опроверг её предположение Гриша. — Доброе. — Как это вы сами? А бабушка где? — взяв чистую тарелку и столовые приборы, женщина села за стол и недоверчиво покосилась на детей. Никогда ранее она не замечала у них рвения к кулинарии. — Так Агата ушла в двенадцать, — дожёвывая третью оладью, пояснила Варя. Танина рука так и зависла около сметаны. Не успевшее начаться утро выглядело, звучало и ощущалось слишком странно. — Только девять… — Ночи, — едва ли не хором произнесли брат с сестрой. — В двенадцать ночи, мам. — Как ушла? Куда? А Сири где? — поток вопросов, на которые никто не спешил давать ответы, нарастал всё стремительнее. — Взяла Сири и ушла. — Почему вы так спокойно мне об этом говорите, если она не ночевала дома! — так и оставив свою тарелку пустой, Татьяна вскочила из-за стола и принялась беспокойно ходить из стороны в сторону, высматривая чей-нибудь телефон. — Только этого нам не хватало… Думали же: всё! Всё закончилось! Надо… Надо позвонить Эдику! — Мам… Не надо никому звонить, — Гриша был спокоен и невозмутим, — ты же сама нам говорила, что вы все взрослые люди и вправе распоряжаться своей жизнью как хотите. — А это тут причём? — нервно прикрикнула женщина, но, задумавшись об услышанном, вернулась к столу, упирая в него ладони. — Так, подождите… Вы знаете, где Агата? Дети переглянулись, умело сдерживая смех. — Мам! У судьи Холодова Агата, — объясняя, как им казалось, что дважды два равно четыре, Варя всплеснула руками. — Очевидно же. — У Игоря Борисовича? — растерянно переспросила Татьяна, но, прокрутив все события минувших дней, убрала неактуальную эмоцию. — Да, очевидно, конечно, но… А почему вы так уверены? — Так мы видели, — ослабив бдительность, Гриша всё же пропустил усмешку. Пожалуй, не такая уж и ложь в их обстоятельствах — умолчание, а знать о деталях маленького проведённого расследования матери было совсем не обязательно. — Ходили на пробежку… Бегали, точнее. И видели их. Они завтракали на террасе. — На пробежку? — сделав, наконец, глоток кофе, Татьяна едва не поперхнулась. Никогда ранее она не замечала у своих детей и тяги к занятиям физической культурой. — Я, видимо, в этой семье обо всём последняя узнаю… — Да ла-а-адно… — юные последователи Агаты Холмс вновь обменялись красноречивыми взглядами. — А ты нам ничего не хочешь рассказать?

***

Двумя часами ранее в доме неподалёку

Ощущая на себе чей-то пристальный взгляд, Агата не спешила открывать глаза. Сири по обыкновению будила её лучше любого будильника, но, протянув руку, женщина не нащупала любимой бордер-колли. Только кто-то, подхватив ладонь, запечатлел на ней несколько продолжительных поцелуев. Кто-то… — Доброе утро, — раздалось над ухом. Резко повернув голову, сфокусировав зрение, Агата различила бесстыдно улыбающегося Игоря. Это он, подперев щёку кулаком, продолжал смотреть на неё неотрывно и с не нуждающимся в сокрытии обожанием. — Что так смотришь… — подтянув одеяло под самые глаза, она задала риторический вопрос, от которого если и веяло упрёком, то уже совсем притворным. Не пила, не ударялась за компанию головой, не теряла память, а потому во всех красках помнила то, как они справлялись со своей бессонницей, сколько раз рвано шептала его имя и как вышло, что на коже почти не осталось не тронутых его губами участков… Но прекратить подтрунивать над Холодовым — словом ли, взглядом ли, какой-то прочей мелочью — было выше её сил. — Любуюсь, — без тени сомнения признался он. — Охраняю. Мало ли… Отойду, приду — и никого в постели… Хотя Игорь того и не видел, услышав его, Агата заулыбалась — это было очевидно. Так сильно и искренне, что ей не помогла бы никакая конспирация: в уголках глаз собралось много-много мелких морщин, а в зрачках, возражая пасмурному утру, засияло солнце. — И что же… — отпустив одеяло, она приняла ту же позу, что и он: перевернулась на бок, лицом к лицу, почти носом к носу, и оперлась на локоть. Одеяло, оставшись держаться на добром слове, обнажило плечи. — Мне теперь без твоего контроля и шаг нельзя сделать? — Нельзя, — Игорь решительно покачал головой. — Теперь всё только с мужем. Только с мужем! Агата рассмеялась, а он не раздумывая поймал её улыбку своими губами. Так долго по утрам, по вечерам, днями и ночами она была с ним лишь в мыслях, что бездействовать теперь, лишать себя этого удовольствия было бы преступно. — А я женщина свободная, независимая, — затерявшись на мгновение в приятном чувстве, Агата всё же извернулась, возвращаясь на подушки и не позволяя Игорю совсем уж привыкнуть к своему удовольствию. — Какой муж? Могу паспорт показать. Потом, — она пригладила одеяло, под которым была в имеющем мало преимуществ положении — была нагой, — и глянула на свои немногочисленные, небрежно сложенные в кресле вещи. — Я сейчас… налегке. Услышав родной голос, Сири быстро прибежала в спальню и, получив позволение, запрыгнула на кровать и улеглась в ногах. — Свободная, независимая… — сопроводив каждое определение поцелуем в плечо, Игорь тоже откинулся на подушки, подложив руки под затылок, зашипев от того, как скоро забыл с Агатой обо всём: и о своей ране, и о любой прошлой проблеме-мелочи, и о том, что до этой женщины его жизнь вообще имела хоть какой-то смысл. — Это поправимо, — утвердил он, всем своим блаженным видом говоря о том, что не собирался принимать никаких возражений. — Пойдём завтракать, любимая? Сири вздрогнула от того, как неожиданно замерла и переменилась в настроении хозяйка. Лёгкость, беспечность вдруг исчезли с лица Агаты, но, как никто не мог заметить, укрыли сердце. Там, где долго произрастали страхи и отравляли сомнения, расцвёл сад — так натурально ощущалось то тепло в груди от его единственного слова. Неизбежность и необходимость, однажды сошедшиеся для неё в лице Холодова, стали её самой прекрасной бедой.