Равноденствие

      Каждая из целебных трав хранилась в отдельном мешочке. Малиновые головки тимьяна, язычки подорожника, берёзовые и сосновые почки, связки корешков… Пока Торнли перекладывал свои сокровища из сумы на стол, старая Шонна тыкалась крючковатым носом в локоть и бурчала:       — Тоже мне… Эдакий веник я и сама собрать могу… Ты луговая фея, что ли? Проку от тебя, как от червя шерсти…       «Зачем тогда звала?» — рвалось с языка, но Торнли поджал губы и смолчал. Его дело — ребёнка вылечить. Простывшая малютка Ланис не виновата в склочном нраве её бабки. Он подтянул поближе котелок, плеснул в него колодезной воды. А Шонна всё бубнила:       — Ишь, гордый… С белками небось стрекочет только так…       Смирение. Смирение и терпение. Стебелёк с хрустом надломился в пальцах, закружил по воде вслед за черпаком. Запахло горчичным мёдом.       — Нет бы людям доброе слово сказать! — не унималась старуха, недоверчиво щурясь на варево. — Язык, чай, не отвалится…       — Отвар заговорить надо. Тут сноровка нужна, — кротко поведал Торнли, склонился над котелком и зашептал: — Травы варятся — хворь старится, а кто травы спугнёт — тому сон нейдёт, кому сон нейдёт — тому ворон поёт, кому ворон поёт — к тому чёрный пёс придёт, кость в зубах принесёт…       Зловредную бабку снесло к дверям, как сухой лист на ветру. Сладко-пряный пар взвился в воздух, празднуя тишину. Торнли сдержал улыбку, засучил рукава и вновь взялся за черпак.       Смирение вещь хорошая, да только глупости чужие терпеть не стоит, особенно если они доброму делу вредят. Так дядя Теннилл говорил, и волшебный «заговор» Торнли тоже от него достался. Всегда работает.