grand jeté

Вдох. Выдох. Сейчас должен быть её выход. Изящные ладони вспотели от неконтролируемого волнения, хотя в помещении было достаточно прохладно. В голове девушка пытается выстроить порядок своих движений и стучит короткими ноготками по стене, стараясь поймать ритм музыки. Стопы ужасно ноют, изнуренные таким количеством нагрузки, так и умоляя сделать перерыв от ежедневных репетиций. Но она не могла, не смела, ещё и в этот слишком ответственный день. Второй рукой поправляет белоснежные кружева на корсете и одёргивает пышную пачку. Мелодия заиграла как раз на нужном моменте, а зрители затаили дыхание в ожидании номера. Пора. Ведущая большого концерта, по совместительству главный хореограф выступления, объявляет название балета, а затем девушка грациозно выходит из-за кулис, под восторженные взгляды и сдержанные аплодисменты публики. На бледных губах скромная улыбка, которую девушка старательно хочет сохранить и до конца танца. Яркое освещение тут же бьёт по глазам и придаёт коже такой цвет, словно на сцену вышла не живая танцовщица, а фарфоровая кукла. Боль пронизывает обе ноги раз за разом с большей силой, от чего хочется проскулить, перебивая музыку, но на лице полная сосредоточенность и все та же нежная улыбка, завораживающая публику. Правое бедро и вовсе словно перестало слушаться, нарушая плавность движений. С натянутой улыбкой она медленно передвигается, словно плывёт, с места на место, стараясь оставить в этом танце всю себя, продемонстрировать каждое отточенное движение. Зал поражен – с какой лёгкостью, словно пушинка, она владеет своим телом так искусно, так умело. Плавный оборот, прыжок и... множество ахов и возгласов из зала. Балерина открыла глаза, только спустя несколько мгновений, осознав, что упала на пол, здесь, на этом большом мероприятии, посреди сцены, на глазах сотен зрителей. Операторы, снимавшие перфоманс на камеры, в замешательстве отодвинулись от объективов, прекращая запись. Проскользив взглядом по сиденьям, она заметила как люди шепчутся и тыкают пальцем, кто-то даже смеялся, глядя на это зрелище. По щекам потекли дорожки из слез, испортив часть наложенного на лицо грима. Она чувствовала себя жалко, чувствовала себя слабой. Так долго она шла к ведущей партии в этом балете, чтобы сейчас сидеть посреди сцены, захлебываясь в собственных слезах, перед полным зрителей залом. Ведущая, растерявшись, быстро извинилась перед недоумевающими гостями театра, недолго раздумывая подбежала в самый центр сцены, щурясь от прожекторов, и резким движением подняла рыдающую девушку с пола. Столько ярости в глазах ещё никогда она не видела, там будто черти водили хороводы, при том что голос женщины оставался неестественно спокойным. От одного лишь взгляда становилось тошно, не могла себе представить девушка всего того, что хотелось бы женщине высказать в адрес подопечной, а может и хуже – приложиться пару раз мощной, сильной рукой по хрупкому телу. –Позорница... Вон отсюда,–рявкнула она, указывая на выход за кулисами, а разочарованная танцовщица лишь послушно последовала направлению. Разочарование и отчаяние. Единственные два слова, точно передающие весь спектр эмоций, что испытала девушка в тот момент. Все то, через что она прошла ради этой партии было зря. Все старания на смарку. Будто жизнь остановилась на конечной точке, и дальше неё больше сдвинуться нельзя. Это был её сильнейший провал. И от того, что она это понимала, становилось только хуже. Едва она зашла в помещение, что служило гримеркой, как за ней забежали другие девушки, абсолютно растерянные, обеспокоенные, что должны были пройти на сцену после. –Ди, ты чего? Тебе плохо?,–чей именно был голос понять она не смогла, уши заложило, будто она сейчас поднялась куда-то высоко в горы, перед глазами всё плыло, тело страшно ломило от боли в ногах, от чего кроме как опираясь на стену идти совсем не получалось. За спиной послышались множественные визги и возгласы, девочки будто увидели что-то, что именно – танцовщица даже гадать не хотела, в голове сейчас шла другая война, а прежде чем упасть на пол, совсем обессиленно, девушка смогла произнести лишь два слова: –Всё хорошо. ..... Ещё с трёх лет мама пророчила мне огромное будущее. Но понимания об успехе у них с отцом было абсолютно разным. –Заслуженный учитель России! Талантливый биолог!,– увлеченно придумывала она мои звания годам к тридцати. Сама будучи учителем мама всё тыкала мне в лицо учебниками по ботанике, написанными не для детских мозгов, что переваривают только смешариков. У меня никогда не было выбора, потому вместо сказок на ночь мне яро пытались вбить в память все двести с лишним костей человека, а на любой странице детских книжек можно было найти гербарий из таких цветов, что многие видят лишь на картинках. Мама была одержима идеей того, что я пойду по её стопам и буду ещё лучше, но ни разу не учитывалось ни одно моё желание. Конечно, проще ведь сказать "Она ребёнок, а я родитель, я знаю, что для неё лучше". Казалось, что когда в садике ей сказали, что меня стоит отдать на профессиональные танцы, от ужаса у неё вскипела кровь и дыбом встали волосы. Уму не постижимо было, что весь тот вклад в меня вложенный не оправдался, лекции по митозу и мейозу были проведены в пустую. Сейчас не понимаю чем должен думать человек, чтобы пятилетнему ребёнку давать курсы биологии, которые проходят в последних классах школы? –Поймите, Диана на лету всё схватывает. Самая шустрая из девочек у нас, и такая маленькая, стройная. Прирожденная балерина!,– воспитательница долго и отчаянно старалась атаковать, пока мама неприклонно отстаивала будущее учителя. Ещё большее её злило то, что мои знания, которые давала она, хранились в голове ровно столько сколько проходило до следующей нашей невероятно увлекательной лекции. А вот движения, выученные для выступлений в саду, я повторяла просто бегая по дому ещё следующие недели две после прошедших утренников. –Мама, папа, я бали-ина!,– не выговаривая одну единственную букву, бегала я, крутясь вокруг себя, представляя, что это пируэты. –Ну и чего ты тут разбегалась? Ты уже выучила, то что мы читали вместе?,– от строгого взгляда по коже расстелились мурашки, а глаза расширились, понимая, что мама недовольна. Я медленно сглотнула. –Нет...,– Я опустила голову, ожидая свое наказание. –Так чего ты ждёшь? Вперед! В один день отцу надоело смотреть на то, как сквозь слезы я вместо игр с друзьями во дворе, я рассматривала пестики и тычинки, и молча, в тайне от мамы, под предлогом "Мы погулять" повёл меня на танцы. Это был, наверное мой самый счастливый день из детства. День, когда мои желания наконец-то были услышаны. С тех пор моя жизнь стала довольно однообразна. Уже на протяжении четырнадцати лет тренировки стали неотъемлемой частью моей жизни. Бесконечные пропуски учёбы из-за выступлений, ссоры с мамой, из-за этих же пропусков.. На самом деле я даже не помню когда именно она смирилась с тем, что я не хочу связывать свою жизнь с изучением биологии, но точно помню, что у них с папой был долгий разговор, продлившийся пару часов так точно, на неизменно повышенных тонах. Мне тогда было лет семь, но я уже понимала, что происходит и почему. –Я ведь столько старалась вложить в неё, она ведь совсем маленькая, как губка, впитывает в себя всё, когда давать ей эти знания, если не сейчас?!,– она была бескрайне зла на отца, что тот пошёл на поводу у воспитателей, у меня. –Вот именно, она ещё ребёнок! Сейчас ей нравится одно, завтра другое. Ради бога, пусть делает то, что нравится ей! Хочет рисовать – пусть рисует, танцевать – танцует. Мы в первую очередь её друзья, её поддержка.. Мама молча поджала губы, слушая отца. –..И ты должна быть для неё не врагом, а матерью. Не знаю, что именно отец говорил дальше, но точно помню как мама вышла из комнаты, прикрывая красное от слез лицо, и крепко обняла меня, говоря о том, как сильно любит. Это был ещё один самый счастливый день. Когда и мама наконец меня услышала. Следом вышел и папа, с облегчением смотря на то, как мама уткнулась в моё хрупкое плечо, поглаживая тёмную макушку. Я посмотрела на него, не скрывающего улыбку, и одними лишь губами проговорила: –Спасибо.