Антология онтологии

       Вечный и постоянный вопрос, который можно задавать всегда: когда началось новое и закончилось старое? Когда закончилась вечеринка… когда началась эта прогулка по квартире? А если говорить про жизнь в принципе, то когда закончилось детство, юность, зрелость… когда началось увлечение Рене Декартом, или Полом Маккартни? Благо, у этих начинаний нет конца. Точно! Конца нет у двух вещей: существования, спасибо Рене, и ностальгии по прошлому, по «вчера», спасибо Полу. Точнее, конец есть — смерть. Но смерть — это страшно, а о страшном лучше не думать. А так, да, только смерть это всё прекратит. Точнее, может прекратить. Может прекратить. Может?        Похмелье, чёрт возьми. Мре вечное проклятие. С ним бесполезно философствовать, бесполезно вспоминать всю жизнь, с ним вспомнить бы вчерашний день. Так… вечеринка, веселье, беседы, танцы под «Silly love songs»… но только тут слишком много одинаковых вариантов. Словно в спирали, или в часах, есть циклы, и каждый цикл начинается одинаково, абсолютно одинаково. А что, если вся жизнь — такие циклы? Нет, это невозможно, хотя такая вероятность, пусть и нулевая, не на шутку пугает.        Но нет, не может же быть полностью одинаковых дней, должны же быть отличия, да что уж там про «отличия», одно найдется — и будет счастье! Вспоминать, думать, размышлять, прикидывать, вычислять, отыскивать, мыслить, доставать из чертогов памяти, с чердаков разума… одно отличие нашлось. Нашлось. Давно. Но нашлось.        В те времена, когда Пол Маккартни был ещё менее молодым, а Рене Декарт был жив, тогда я слушал «Yesterday» на вечеринках. Слушал, плакал, грустил, отчаивался, печалился, кручинился… а потом что-то изменилось. Вечеринки продолжились, продолжились пьянки, кутежи, угар — песня изменилась. Не сразу — сначала играли две песни, а потом «Yesterday» канула в Лету, и воцарилась новая песня. Тот же вечный Пол, но другой, чуть более поздний, его «Silly love songs». И я слушал, радовался, веселился, смеялся, шутил, улыбался; говорил, что песни о любви не глупые, что непонимающие эту музыку люди не глупые, что ничего не глупое, нет глупости в этом мире, чёрт возьми! Нет её, в принципе нет, что бы не говорил Эразм Роттердамский, при всем уважении к нему, нет! Нет глупости! Не существует!        Я вывел эту теорию, я знал Декарта, и я тусил. Пока что вспоминалось только последнее. Или первыми двумя вещами я занимался на пьянках и вечеринках, или должно быть что-то ещё, что-то, что нужно вернуть, возродить, возвратить, оживить в памяти. Но что? И как?        Так, секрет кроется в изменении песни. Почему печаль, тоска, ностальгия, растерянность и беспомощность, внезапно сменились радостью, умиротворением, спокойствием, приятностью? Что изменилось? Что-то, явно связанное с философией. Или с радостью. Или «и»?        Что заставило его сменить печаль на радость? Возможно, радость была неуместна. Или печаль стала неуместна. И это всё связано с философией Декарта… небытия нет, глупости нет, чего-то ещё нет.        Я поменял песню, значит я стал счастлив, и тоска стала неуместной. Я стал счастлив, потому что вывел теорию? Нет, вряд ли. Разве наличие собственной философии гарантирует счастье? Наверное, нет. Нужно что-то более понятное, что-то, несущее счастье, что-то, что в моем характере. Я устраивал пышные празднества, значит я люблю шумные компании. Я люблю компании, я люблю философию, поэтому я могу хотеть… поделиться своими идеями?        Я чувствовал, что нахожусь на верном пути, но мне нужно его закончить. Надо додумать. Я поменял песню в конкретный момент, это была не первая вечеринка и не вторая. То есть, теория у меня появилась не сразу, но когда? Другой вопрос: можно ли вообще выбрать определенный момент, когда она появилась? Теория ведь не делается за секунду, и за ночь тоже вряд ли делается. И потом: было же время, когда играли две песни вместе. А поделиться готовой теорией, если она даже и была создана очень быстро — это легко, за один праздник вполне можно сделать. А если теория создавалась медленно, постепенно, то я бы, наверное, посвящал людей в каждый её аспект, в каждую свою идею. И тогда две песни вполне возможны, но есть одна проблема: разве, если я в течение долгого времени вырабатывал свою теорию, я сразу знал результаты? А если и знал, то мог сразу всех в них посвятить, и тогда две песни, опять-таки, необъяснимы.        Да и в конце концов, разве друзей достаточно, чтобы поделиться теорией? Почему бы не поделиться ещё с кем-нибудь?        Я чувствовал, что невыносимо близко к разгадке. Да, почему бы не поделиться ещё с кем-нибудь? С большим количеством людей? Но как понять, какое число — большое, когда ты и твои идеи становятся известны? Непонятно. Это только субъективно можно решить… и тогда, как раз таки, две песни объяснимы! Я мог начать делиться своими идеями, опубликовать книгу, статью, что-нибудь ещё, и начать включать новую песню, всё ещё неуверенный, всё ещё тоскующий, но уже чувствующий приближение радости, счастья, веселья. А потом уже я мог ощутить славу, почувствовать себя известным, почувствовать, что мои идеи обсуждают. И я стал счастлив. И грустные песни стали неуместны.        Я понял, я прав. Я вспомнил все, всю жизнь: мои книги, мои изыскания, беседы, споры, симпозиумы. И вечеринки. Почему именно вечеринки первыми пришли на ум? Это самая веселая часть моей жизни? Или, наоборот, самая скучная, точнее, самая однообразная? Нет ответа. Есть только влечение, неумолимое влечение куда-то, в другую комнату. Как будто мне там что-то ждёт.        Я смотрел на собственный труп. Сначала я испытал животный страх, абсолютный ужас — нет но в одном языке слов, чтобы точно описать степень моего страха, такая степень доступна только мертвым. А потом, совершенно внезапно, я просто понял: да, я мертв. Страх исчез в мгновение ока, осталось лишь недоумение. Как я могу быть мёртв, если я ощущаю, я мыслю? Cognito ergo sum. Вот почему именно Декарта я вспомнил первым из философов. И получается, что я существую, я ощущаю, а смерть — это отсутствие существования, отсутствие ощущений; следовательно — я не умер. Нет, не так: я умер в физическом, обычном понимании, но я жив с философской точки зрения, с субъектианой, с личной, я мыслю, я сомневаюсь, я существую, я жив!        Я почувствовал… нет, я понял, что меня куда-то относит, что сейчас начнется новая жизнь, загробная, что она будет чем-то неожиданным, но, я верил, я надеялся, я знал, чёрт возьми; она будет чем-то прекрасным.