Антология онтологии

Держа цветы в правой руке, словно миссис Дэллоуэй, я ехал по той самой тропе, протоптанной вдоль железнодорожных путей электрички «Купчино — Шушары», по которым первый раз ехал… лет десять назад? Да, десять лет назад, ровно. Мне было пятнадцать, дома я старался лишний раз не появляться, поэтому просто ездил, сначала около метро Купчино, огороженного заборами и подземными переходами, будто средневековая крепость, а потом начал потихоньку ездить и в Шушары. Было интересно, но одно удручало: возвращался ты всегда по той же дороге, по которой уезжал. А мне хотелось нового пути, новых ощущений, неожиданности. И я обратил внимание на маленькую, поросшую дорожку, проходящую мимо железнодорожных путей. Дорожка была кривая, вся в камнях и битом стекле, впрочем, иногда она переходила в нормальный асфальт. Дорога проходила мимо каких-то баз дальнобойщиков, складов, гаражей, словом — полупустошь, так сказать. И всё это — на улице Ленина — маленькой, бедной и полуразрушенной. Называть такую улицу именем Ленина — даже Ельцин и сенатор Маккарти посчитали бы это жестоким! Я проездил на этом участке весь остаток детства, а потом поехал учиться в Москву, в РАНХиГС, как и мечтал. Я нашёл подругу всей жизни, можно сказать, сестру по крови; окончил школу менеджмента, получил красный диплом. Студенчество в Москве — это Эдем. Ладно, возможно так просто казалось. В Москве нет криков отца, нет ран и синяков матери, которые она просто получала, ни с того, ни с сего; нет странных взглядов отца на проходящих девушек и девочек, даже младше меня… ничего нет. Только одиночество, только подруга, только занятия. И один страшный момент, когда я подругу защитил. Её выслеживали двое зверей, её преследовали, на неё напали. Я вмешался. Потом было что-то странное, что-то среднее между средневековой мистерией и цирковой дракой. Потом я был весь в крови, пришёл в полицию, весь в крови, дал показания против себя, весь в крови, просидел примерно день, благо было лето, пары не пропустил, просидел там, весь в крови, потом мне сказали, что это была самооборона и я ушёл, весь в крови. Пришёл домой, смыл кровь. В остальном, все было прекрасно. Меня отпустили, а ведь могли два года дать, за превышение самообороны. Могли, в принципе, и четыре, если бы каждое дело разбирали по отдельности. Не стали. Видимо, пожалели. Да и свидетельница была, и даже камеры были, да и ножевые тоже. Отпустили, посчитали, что самооборону я не превысил, само как-то всё получилось. Повезло. Мне пришлось вернуться недавно, на похороны отца. Два дня назад позвонили, сообщили. Хоронили в закрытом гробу. Было жарко, душно, противно. И мысли были только о том дне в Москве. После него меня начала гораздо активнее окружать смерть. В основном, насильственная. Вот, например, сейчас я проехал мимо места, где нашли тело моего отца. Мне тогда позвонили, приехали ко мне на квартиру, всё обыскали, всё перелопатили, всё перерыли, всё переколошматили, всё разобрали и всё пересобрали заново, да так, что я снял другую квартиру. Нашли у меня только алиби, подкреплённое свидетелем. Интересно, а если бы мой отец не был найден, то меня бы допрашивали? Наверное, нет. Подумали бы, что очередной алкоголик упал в реку, или в какой-нибудь овра, или просто куда-то ушел. Так что, если бы всего через три дня после убийства его случайно не нашли, закладывая фундамент под гараж, отец мог бы лежать и гнить десятилетиями. А вот и место нахождения, только надо по тропинке пешком дойти на поляну, метрах в пятнадцати. Однако, возложения цветов не получится (впрочем, и не хотелось), место огорожено полицейской лентой. Там был один знакомый СКшник, кажется, Александр, с фамилией Лесник. Он и допрашивал меня три дня назад. Я решил поинтересоваться. Я начал диалог. — Что случилось? — Я… не могу пока об этом говорить. — А когда сможешь? — Не знаю точно, но сразу как отчёт составим. — Это связано с моим отцом? — Да. — Я могу рассчитывать на информацию как родственник? — Боюсь, что нет. — А цветы могу возложить? — Точно нет. В другой раз. — Ладно. До свидания. Тарантиновский диалог. К слову, у Лесника футболка с Верой Линн. Удивительно. Ведь она исполнила “We’ll meet again”. Как эта песня подходит отцу. Мы снова встретимся. Не знаю где, не знаю когда. Но знаю, мы снова встретимся, в один прекрасный день. Всё так, отец. Всё так, те два насильника из Москвы. Вы думали что выслеживали Марию? Небось думали, что вы хищники, да? Ха-ха-ха. “Мари, насильники — всё-таки скоты”, переделывая Бродского. Как сложно мне было сделать вид, что я только самообороняюсь, как много ударов мне пришлось пропустить! А потом ещё попросить Марию сделать раны более глубокими… я ведь и умереть, возможно, мог. Но я жив, и умирать в ближайшие десятилетия не собираюсь. И, да, мы снова встретимся, те шесть человек, чьи тела сейчас достает Лесник и его коллеги. Убийцы, наслильники, барыги — город может спать спокойно. Спасибо мне, бомжу, продавшему мне паспорт, а также накладным бородам и парикам. А также друзьям, любезно пользующимся моим телефоном и ходящим с моей карточкой, обеспечивая мне алиби. Два недозверя в Москве, семь зверей с судимостями, включая моего отца, здесь — итого девять. Пока что — достаточно. Я знаю: меня не поймают. Поэтому, у меня есть время. Пока отдохну от убийств, займусь вторым высшим, карьеру начну строить и постараюсь личную жизнь обустраивать. Не буду убивать дальше. Подожду год-другой. Возможно, что и больше. Может быть, в принципе перестану. А если всё-таки поймают? Я успел убить отца, а это главное. Да и вообще: я что-нибудь придумаю. И я принял все меры предосторожности. Да и буду т ли меня искать? Злодей здесь явно не я.