Часть 1
5 октября 2024 г. в 10:00
***
— И чтоб ты знал!.. — выкрикнула она. То есть она хотела выкрикнуть, но у неё не получилось, потому что всё, что она швырнула в него до этого, было настолько бесконечным, бессвязным и эмоциональным, что к моменту, как она хотела выкрикнуть это, у неё давно уже закончился запас воздуха и запал и она, кажется, даже забыла, к чему вела. Сакура поджала дрожащие от гнева губы. Он стоял перед ней и ждал. — Чтобы ты знал!.. — повторила она. На них уже все смотрели. Все, кто был в коридоре. Он чувствовал, они смотрят не отрываясь и ждут, вместе с ним, что́ он должен был знать, но не знал, как ей казалось. — Если кто-то не может… не успевает так быстро, как… Не успевает, как ты! Не каждый может делать это так быстро, как ты можешь! Ясно?! — она выпалила это и уставилась на него. Все уставились теперь на него. Все ждали подтверждения, ясно ему то, что он услышал, или не ясно. Ему было ясно. Он подтвердил это молчанием. По крайней мере, он не посчитал нужным повторять заново то, что она сама повторила уже раз пять. Он молчал. Но она ждала. И все ждали. Все продолжали на него смотреть. Он чувствовал, как на него давит эта странная обстановка, которая, он не мог понять, возникла из ничего. И он искренне не понимал, как это завершить. Молчание не сработало. Сасори просто попробовал второй вариант. — Ясно, — сказал он. Все как будто выдохнули. Этот вариант был правильным. Он мог сразу догадаться. Градус гнева на лице Сакуры Харуно опустился чуть ниже точки кипения. Она всё ещё была зла, но уже не кипела. Нельзя было упускать этот шанс. Поэтому он добавил: — Это всё? Надеюсь, что да. Развернулся и пошёл вдоль длинного коридора к лестнице. Туда же, куда он шёл минут пятнадцать назад, когда она имела наглость схватить его за рукав с фразой: «Слушай меня сюда!». На улице накрапывал дождь. Длинная университетская аллея потемнела. Вода бежала вниз по специальным стокам, справа и слева от пешеходной части, в её стремительном течении кувыркалось жёлто-красное крошево листвы. Дойдя до середины аллеи, Сасори почувствовал, что промок. Самое глупое — у него с собой был зонт, он просто его не раскрыл. Теперь это было бессмысленно. Он пошёл дальше, чувствуя, как вода тонкими струйками стекает по лицу и шее. «Почему, — думал он, — люди обижаются на очевидные факты?» Ведь он не сказал Сакуре Харуно ничего, что не являлось бы фактом. Притом самым что ни есть неопровержимым. Она не успела закончить свою часть проекта. И она вчера ночью была на вечеринке. Она прохлаждалась, вместо работы. В этом нет его вины. Он только позволил себе сказать это вслух. А также то, что он был о ней лучшего мнения. До роковой оплошности с вечеринкой Сакура Харуно была вполне сносна. Ему больших усилий стоило это признать. Она была не так уж плоха. Он простил бы ей задержку с проектом. К тому же проект был принят госпожой Сенджу даже в полусыром виде (это его больше раздражало, чем успокаивало). Но вечеринка. Почему она пошла туда? Какого чёрта? Нет. Решительно. Какого чёрта она туда пошла? Тем более в ночь, когда её должен был интересовать только проект. Этот её поступок перечёркивал всё хорошее, что Сасори о ней думал. Теперь, он не сомневался, он никогда не сможет подумать о ней в положительном ключе. Сакура Харуно умерла для него. Они больше не смогут быть друзьями. Хотя, если подумать, они и не были друзьями. Они даже толком не разговаривали. Пятнадцать минут, которые она кричала на него у всех на глазах, во много раз превышали по длительности и насыщенности любой из их диалогов. Он шёл по тротуару. Мимо проплывали машины. Дождь продолжал лить. Это не был один из тех истерических ливней, которые разом обрушиваются на город с рёвом и градом и бушуют неистово от силы минут пять, сменяя гнев на милость, а тёмные тучи на ласковое, нежное солнце, это был мрачный и настойчивый поток воды, который медленно набирал силу, и к моменту, когда Сасори пришёл к своему дому, этот поток стоял непроглядной стеной. Ключ от квартиры плавал на дне кармана, как утерянный в кораблекрушении артефакт. Сасори нащупал его заранее. Он с трудом мог различить железную лестницу, ведущую прямиком к двери в его убогое студенческое жильё. Было холодно. Он так замёрз, что даже забыл на эти несколько мгновений о Сакуре Харуно. Вцепившись в перила мокрыми пальцами, а второй рукой выудив ключ, Сасори стал аккуратно подниматься по скользкой лестнице. Он уже был наверху, когда услышал странный тоненький звук. Сасори остановился и попытался посмотреть вниз через перила, но увидел только стену дождя. Он ещё какое-то время вглядывался в эту стену безрезультатно, потом звук повторился, и он понял, что это пищит какое-то животное. Он застыл, ни о чём толком не думая в эту секунду. Просто застыл, глядя на разбивающиеся о перила капли воды. Потом он вздохнул и поставил свою мокрую сумку на второй этаж, до которого уже можно было дотянуться, а сам вернулся осторожно вниз и сразу обнаружил источник звука. Под лестницей сидел маленький кот. Он сидел на узкой полоске из бетона возле стены, пытаясь укрыться от дождя, но вода забивала и туда, так что сидел он в луже, и увидев Сасори, сразу издал свой ужасно жалобный звук, от которого мурашки пробежали по телу. Сасори резко отвернулся и, забыв об осторожности, взбежал вверх по лестнице, схватил сумку и через мгновение уже оказался в своей квартире. Здесь тоже было холодно, но гораздо теплее, чем на улице, поэтому он почувствовал облегчение. Вместо того, чтобы снять с себя мокрые вещи, Сасори сделал два шага, оказался в кухне и включил чайник (кухней это считалось лишь формально, комната здесь была одна, если не учитывать крошечную душевую, и правая сторона этой комнаты была кухней, потому что там стоял чайник, стол, едва позволяющий уместиться одному человеку, холодильник, и здесь же всё было заставлено стопками книг, левая сторона являлась спальней, потому что там жалась к стене односпальная кровать, а дальняя сторона, то есть закуток, образованный углом и шкафом, не уместившимся и закрывающим почти полностью проход, являлась его рабочим местом, и там были стол, лампа и все его инструменты, а также единственное в квартире одеяло, которое кочевало вместе с хозяином в холодное время года по всем трём зонам его обитания). Дождь стучал в окна, расположенные по обе стороны от входной двери. Свет из этих окон не поступал даже в самые солнечные дни, а сейчас от них исходило едва ощутимое тусклое свечение. Сасори включил электрический свет и, дожидаясь, пока чайник закипит, стал разбирать свои промокшие вещи и выкладывать их на кухонный стол, чтобы те хоть как-то просохли. В процессе этого занятия ему несколько раз мерещилось, что он слышит с улицы жалобный кошачий писк, он гнал от себя эти мысли, потому что сквозь рёв дождя это было невозможно и ещё потому, что он не мог пустить к себе в дом кота, потому что здесь запрещено было жить с животными. Чайник закипел. Сасори переоделся, налил себе большую чашку кипятка, опустил туда пакетик, полный чёрной безвкусной трухи, являвшейся чем угодно, но только не чаем, и через какое-то время почувствовал наконец, что начинает отогреваться. Судя по барабанной дроби, колотящей в мутные окна, дождь за окном только усилился и не собирался прекращаться в ближайшее время. Сасори попытался вспомнить, о чём думал по пути домой. Проступок Харуно Сакуры, найденный на полочке памяти, хотя и кольнул его слегка, но уже не мог принести никакого удовлетворения. Он потерял вкус, словно жёванная несколько часов подряд мятная резинка. Теперь уже не хотелось перемалывать его, а только выплюнуть и забыть. Эта девушка не стоила его внимания. Не стоила. Ведь она принадлежала к тому кругу людей, которые не стали бы иметь с ним никаких дел. А уж он, конечно, не стал бы иметь дел с ними. Поэтому он и вызвался делать проект, рассчитанный на четверых, самостоятельно. Ему не нужна была ничья помощь. Он сразу сказал, что ни с кем в команде работать не намерен. У него была безупречная репутация. Госпожа Сенджу согласилась бы на это, только бы не вступать с ним в спор. Преподаватели вообще избегали с ним спорить из-за довлеющего над ними величия его покойной бабки, что было полезно и раздражающе в равной степени. Всё должно было идти своим чередом. Всё было бы так, как было на протяжении четырёх лет учёбы. И вдруг эта выскочка вызвалась делать проект с ним вместе. Она не только вызвалась, она ударила его в больное место, заявив, что он просто не умеет работать в команде и избегает сложной задачи. Он не мог признать, что чего-то не умеет. Тем более что это была полная ерунда. Последующие два месяца Харуно Сакура из кожи вон лезла, чтобы работать с ним в одном темпе. А он из кожи вон лез, чтобы работать быстрее, чем она способна. Это было не совсем честно, потому что она, ко всему прочему, ещё имела подработку. И хотя он тоже вынужден был работать, чтобы оплачивать это жильё, на нём, в отличие от Сакуры, не висела нагрузка старосты, он не посещал четыре раза в неделю тренировки по карате, не помогал тупоголовым первокурсникам, не отвечал «конечно, конечно!» на всякую просьбу учителей, он не имел никаких социальных контактов и у него не было навязчивых родственников, которые бы без конца совали нос в его учёбу и личную жизнь. У него вообще никого не было. И это являлось большим преимуществом в вопросах эффективности. Сасори вздрогнул, потому что за окном грянул гром. Ему показалось, что его хлипкое жилище может сложиться от этого звука, как карточный домик. Молнии сверкали, точно бесконечный праздничный фейерверк. По окнам, с обратной стороны, плыли потоки воды. Он снова почувствовал холод, ужасный холод, оставшийся за дверью квартиры. Он чувствовал себя одиноко. Он чувствовал себя брошенным, хотя никто его не бросал. Он чувствовал себя обманутым, хотя никто его не обманывал. И он чувствовал себя глупцом. Полным идиотом, потому что поверил в такое, во что не должен верить человек вроде него. Он испытал слабую надежду, которую даже не позволял себе внутренне озвучить, но теперь, когда эта надежда была предана, он наконец почувствовал, что она жила в нём против его воли все эти два месяца. Собственные мысли стали так невыносимы, что Сасори подскочил со стула, лишь бы от них отряхнуться. И тут он снова услышал писк. Вернее, он услышал какой-то другой звук, который превратился в писк, в мяуканье, потому что когда он выскочил босыми ногами на лестницу и сбежал по ней вниз, кота там не оказалось. — Эй! — крикнул он громко. — Где ты есть?! Он крутил головой. Дождь лил сплошным потоком, ничего не разглядеть. Ему ни за что не найти было кота, который за это время мог убежать чёрт знает куда. Нужно было идти домой, но он не шёл. Он стоял и мок по второму кругу, мок насквозь. — Кот?.. — крикнул он. Он догадывался, что этот крик мог скорее напугать, чем привлечь замёрзшее дикое животное, но у него никогда не было кота, и он их не любил и не знал, как с ними общаться. Сасори быстро вернулся в квартиру, втиснул мокрые ноги в мокрые ботинки и выбежал снова. Он стал бродить вдоль дома, заглядывая в углы и ниши. Он продолжал звать кота «кот», а потом вспомнил, что им нужно кискискать, и попробовал сделать это, но звучало так глупо, что он тут же перестал. Он был уверен, что кот убежал. А потом увидел в траве маленькое рыжее пятно. Чем ближе он подходил, тем больше это пятно напоминало комок мокрой шерсти. Сасори затормозил в нескольких шагах от своей находки. Он не хотел подойти и убедиться, что кот лежит мёртвый. Он уже видел, что тот не шевелится, но ему не хотелось ещё и потрогать мёртвого кота, потому что он понял, что это совсем другой уровень страданий. Вдруг этот комок мокрой шерсти шевельнулся. Сасори быстро подскочил к нему, поднял с травы и сунул себе под промокшую насквозь кофту. Примерно так он представлял себе крыс. Маленькое тощее тельце, слипшаяся мокрая шерсть. Сасори завернул кота в полотенце и думал теперь, что делать с ним дальше. Мысль искупать того в тёплой воде он нерешительно отбросил, хотя и рассматривал её какое-то время. Потом он вспомнил, что у него есть бабкина грелка — странный доисторический предмет, который он никогда не использовал и сохранил лишь из сентиментальных соображений. Сначала Сасори соорудил место для нагревания кота, устроил его там, а только потом повторно снял с себя мокрую насквозь одежду и переоделся в свой последний сухой комплект. Он не пытался объяснить себе, чем занимался последний час. Он снова пил чай, глядя на угол кровати, где на завёрнутой в полотенце грелке лежало рыжее тельце. Кот сох. Он больше не напоминал крысу. Спустя какое-то время он зашевелился, встал на все четыре лапы, а потом свернулся клубком на тёплом месте, ни капли не изумлённый произошедшим. Он воспринял как должное своё чудесное спасение, тёплую и мягкую постель, а также отсутствие литров воды, хлещущих на него с неба. Сасори поклялся себе, что как только ливень прекратится, он вышвырнет это обратно на улицу. Сразу после этого решения он нарвал старые газеты в тазик и поставил его на пол. Налил миску воды. Потом открыл рыбную консерву «Желтохвост с овощами», единственное, что, возможно, могло есть это животное, и поставил под стол.***
Было темно. Он не помнил, как выключал свет. И не помнил, как уснул. Было темно и холодно. Он попробовал пошевелиться и почувствовал, что всё тело представляет собой одну сплошную болезненную поверхность. Даже соприкосновение с одеждой вызывало боль и отвращение. Его трясло. Сасори попробовал нащупать в темноте выключатель, щёлкнул им и понял, что дело в отключении. В доме не было электричества. Он встал, сделал несколько шагов в сторону кровати, преодолевая давящую тупую тошноту. Ему было так плохо, что казалось, он просто не способен будет вытерпеть это ещё хоть сколько-нибудь. Но он ничем не мог себе помочь. У него в квартире не было жаропонижающего. Никаких лекарств, кроме просроченных таблеток от головной боли, которые он даже при наличии света едва ли отыскал бы, а в темноте и подавно. Нет света, значит, нет кипятка. Значит, и вода в кране вот-вот превратится в жидкий лёд. Он добрёл до кровати, беспомощно привалился на неё и вполз под одеяло, не в силах даже расправить его, чтобы оно укрыло его равномерно. Он лежал и трясся и пытался ни о чём не думать, чтобы сознание снова выключилось, хотя бы до тех пор, пока не наступит утро, но сон не шёл. Его прошибал пот. Он не мог найти положение, в котором не ощущал бы ломоты от лихорадки. Вдруг что-то грохнуло в глубине квартиры. Он решил, что это бред. Решил, что бредит, потому что мысли уже давно расплывались. А ещё через мгновение что-то возникло перед его лицом. Что-то некрупное. Оно замурчало. И он вспомнил, что это кот. Что у него кот в квартире. Кот стал перетаптываться на месте, потом залез на него сверху и свернулся. Он казался тяжёлым. Сасори было плохо, и эта тяжесть делала только хуже. К тому же кот вибрировал, потому что продолжал издавать это ужасное, невыносимое мурчание, призванное, видимо, окончательно его добить. Сасори подумал, что если он умрёт, то кота даже некому будет выпустить отсюда. Ведь никто не спохватится. Его мёртвое тело, должно быть, пролежит тут недели три. Но потом он подумал, что кот, уж наверное, сможет обглодать его, и тогда протянет на этом топливе до момента, пока кто-нибудь его не вызволит.***
— Это всё? Надеюсь, что да, — произнёс он с таким высокомерием, с таким ощущением собственного превосходства, с таким разочарованием, разочарованием, совершенно несправедливым по отношению к ней, ведь она старалась, изо всех долбаных сил старалась ему соответствовать, но этого оказалось недостаточно, конечно, и вот он стоял и смотрел на неё, разочарованный, и непреклонный, и такой холодный, что ей хотелось его избить. Она знала, что так будет. Она знала, что этим кончится. Что он выслушает её вопли, молча, без тени эмоций, а потом посмотрит на неё именно так, как он сейчас смотрел, и что потом он развернётся и уйдёт, если она не придумает способа задержать его ещё хоть на пять, десять секунд. Она не придумала. Сасори спокойно развернулся и пошёл к лестнице. Она смотрела, как он уходит, беспомощно опустив руки. За эти два месяца, пока они делали макет, проводя вместе по два-три часа, а иногда и целый день, они не сблизились ни на йоту. Сасори почти всё время молчал, говорил только по делу, на её праздные вопросы отвечал односложно и ясно давал понять, что она его отвлекает. К тому же он взял такой темп, что вскоре и у неё не осталось времени на разговоры. Это было настоящее испытание. Когда они только начали, Сакура кристально поняла, почему он всё предпочитает делать один. Он был безупречен. Никогда не ошибался. Ей же приходилось перепроверять каждую цифру, каждый вывод. Она могла потратить час на то, что у него занимало пятнадцать минут. Но он её не попрекал. Он терпеливо помогал ей разобраться в деталях, о существовании которых она не подозревала. Он знал откуда-то то, чему их, совершенно точно, не учили на парах. Хотя Сакура знала, что Сасори внук госпожи Чиё, она всегда думала, что это лишь формальность, над которой все напрасно трясутся, а оказалось, он действительно понимал проектирование на другом уровне. Это восхищало и при этом болезненно хлестало в спину, заставляя работать на пределе возможностей. Пару раз ей казалось, что она вот-вот упадёт в обморок по пути на подработку или во время перекуса в столовой. Позавчера, когда всё было готово и ей оставалось дописать несколько абзацев в пояснительной записке, ей вдруг позвонил Наруто. Разговор вышел противоречивым. Наруто сказал: «Ничего серьёзного не произошло». Потом он добавил, что не слишком в этом уверен. Потом он сказал, что «возможно, приедет кто-то другой и поможет», но не сказал кто. А потом Сакура услышала на заднем плане вопли ужаса, узнала голос и кинулась в коридор. Она бежала до корпуса общежития прямо в своём домашнем костюме. Ей открыла Ино, вся в слезах. После фразы: «Ой, не заходи туда» Сакура вбежала в комнату и почувствовала сразу острый металлический запах крови. Он стоял в воздухе вместе с горячим паром. Кровь была размазана по полу и на стенах, она была повсюду. Сакура закрыла нос и рот, но тут же взяла себя в руки и вбежала в ванную. Все, кто там был, ей улыбались. Здесь тоже воняло кровью. Из душа лила вода. Наруто, Киба, Темари, Чоджи, Шикамару, Канкуро — все ей улыбались. Сакура опустила глаза вниз и впервые испытала приступ паники. Кровь длинными алыми струями уплывала в сток. — Что случилось?! — Да у нас тут… — нерешительно произнёс Наруто сквозь натянутую улыбку. — Лучше сама посмотри. Он отступил, и Сакура увидела, что Киба, стоявший в глубине душевой кабины, поливает душем свою стопу, из которой непрерывно хлестала кровь. Она никогда не видела столько крови разом. Никогда в жизни. — Он на бутылку наступил… — сказал Нара. — Что?! — вскричала Сакура. — Нужно в медпункт! — Так он уже закрыт… — Значит, в больницу! И зачем вы водой поливаете?! — От горячей воды кровь должна свернуться, — сказал Наруто. — Чоджи сказал. — Я не сказал, я предположил. — Что за глупость?! — А я говорила, что это тупизна какая-то, — сказала Темари. В больницу они поехали не сразу. Киба боялся, что его за это отчислят. Никто не хотел ужесточения правил общежития, никто не хотел схлопотать выговор. Ребята были немного выпившими. К тому же Киба сказал, что в целом чувствует себя хорошо. Сакура перевязала ему ногу как умела. Но в больницу всё-таки пришлось ехать, потому что кровь не останавливалась. И поехала с Кибой она, как единственный трезвый человек. Там выяснилось, что ногу придётся зашивать. И уже глубокой ночью Сакура вернулась с Кибой обратно в общежитие, где ей немедленно выдали бутылочку холодного пива. Такая была ночка. Она вернулась домой измотанная и решила, что закончит записку завтра. Она написала Сасори сообщение, что неважно себя чувствует. Это было правдой. Она не могла морочить ему голову всей этой историей. Но потом Темари выложила фотографии, на одну из которых Сакура попала. И он каким-то образом их увидел. Сакура не знала, как это произошло, ведь его не было ни в одной социальной сети. Они общались по СМС, как в средние века (или чуть позже). И из-за одной этой кретинской фотографии, очень неудачной, потому что её лоб, казалось, занимал собой две трети лица, а глаза были полузакрыты, как будто она пьяна вдрызг, — из-за одной фотографии! — Сасори сообщил ей, что он был о ней лучшего мнения и что он действительно не умеет работать в команде, особенно с людьми, которые между учёбой и вечеринкой выбирают вечеринку. Он что-то имел против вечеринок. Или против неё. Он как будто искал предлог, чтобы перестать с ней работать. Сакура в течение трёх пар тихо закипала от бешенства, а когда они столкнулись в коридоре, её замкнуло окончательно. Она высказала ему всё, что о нём думала. Всё. Абсолютно всё, кроме того факта, что с первого курса была безнадёжно в него влюблена. Впрочем, это, наверное, понял весь университет. Ей было плевать. По крайней мере, вчера. Вчера был вторник. У неё была тренировка, на которой она два часа дубасила манекен. А сегодня, в среду, Сасори не пришёл на пары. Он не пришёл на пары и даже не предупредил госпожу Сенджу, что было очень для него нехарактерно. В четверг утром, когда он снова не пришёл, Сакура отправила ему первую СМС. Та висела непрочитанной весь день, и вечером, уже не на шутку разволновавшись, Сакура отправила ещё одну, а потом собрала волю в кулак и позвонила ему: металлический голос сообщил ей, что абонент не в сети. Весь день пятницы Сакура только и делала, что спрашивала у ребят, не знает ли кто-нибудь, где Сасори, но никто не знал. Он был одиночка, у него не было ни единого приятеля, никого, с кем бы он поддерживал отношения. В деканате тоже пожали плечами. Как Сакура ни успокаивала себя, отключённый двое суток телефон внушал ей самые худшие мысли. Не дождавшись конца занятий, она побросала свои вещи в сумку и кинулась вниз по залитой солнцем аллее.***
Два дня прошли как в тумане. Его лихорадило, он литрами пил воду, ничего не ел и вставал с постели всего несколько раз. На третий день, в обед, разлепив с усилием закисшие глаза, Сасори понял, что всё-таки выжил. У него был жар, насморк, горло отекло и жгло, как будто он съел килограмм сырых перцев чили, но он больше не находился на грани жизни и смерти. Он просто очень серьёзно простыл. И ещё. Кот лежал на нём. Всё тело затекло от долгого пребывания в одном положении. Сасори столкнул кота с себя. Перевернулся с бока на спину. Сделал болезненный вдох. А когда он выдыхал, кот уже устраивался на нём заново. — Ты! Уйх-х-х-х… кх-х-кх-х-х… — Сасори зажмурился, ощущая, как по гортани проехался ком битого стекла. Голос сел. Он ничего не мог сказать. Он уставился на кота возмущённо и отчаянно. Столкнул его с себя снова, но тот был неотвратим. Кот вернулся и по новой свил гнездо где-то в районе его живота. Так они пролежали несколько часов. Потом Сасори нашёл в себе силы подняться с постели. Пока он шёл к столу, его пошатывало, голова кружилась, а кот безошибочно оказывался в том месте, куда он собирался поставить ногу. Куда бы он ни направлялся, тот бежал впереди него, рыжая шерсть топорщилась, хвост, словно стрелка причудливого компаса, всегда указывал в потолок. Сасори тихо ругался, пытаясь не наступить на него и не убиться при этом самому. Он умылся, включил чайник. Под столом он обнаружил пустые банки из-под «Желтохвоста с овощами». За два дня лихорадки ему хватало сил только открыть очередную консерву и поставить её под стол. А вот таз с газетами кот так и не освоил. К большому удивлению Сасори (в первое время он принял это за лихорадочные галлюцинации), кот освоил его туалет, не умел только за собой смыть. Это было удобно, хоть и навевало жутковатые параллели с аниме и книгами, где в животных вселялись нечистые силы. Сейчас кот был крайне воодушевлён. Он вился под ногами, тёрся и мурлыкал. Сасори вздохнул. — Всё съел, да? — сказал он, глядя сверху вниз на петляющую тощую спину. — Хочешь ещё? В шкафу нашлась последняя консерва. Сасори открыл её, поставил под стол, кот набросился на еду. А он сунул себе под мышку градусник и следил за тем, как тот ест. Тяжело было это признать, но наличие живого существа рядом в эти два дня, пусть даже оно ничем не могло ему помочь, притупляло чувство беспомощности и страха. Он ощущал, даже сквозь забытьё, тёплое круглое тельце, свернувшееся сверху. Тридцать восемь и шесть — таков был вердикт градусника. Сасори счёл это остаточным эффектом. Он умылся, заставил себя съесть плошку риса, а затем занялся тем, без чего не мог приступить ни к работе, ни к самолечению — уборкой. Он быстро привёл в порядок квартиру, протёр пол и поверхности, собрал у двери мешок с мусором. Кот носился туда-сюда, крайне возбуждённый его активной деятельностью. Покончив с уборкой, Сасори переоделся и набросил на плечи самую тёплую куртку. Пришло время сходить в магазин. Он нацепил маску, запер дверь и поплёлся медленно в сторону дороги.***
Сакура с тревогой смотрела на ржавую лестницу. Она очень сомневалась, что Сасори может жить в таком месте. В личном деле, которое она тайком отыскала в деканате, был указан только один адрес. Она поднялась на второй этаж. Номер квартиры совпадал. Сакура решительно подошла к двери и постучала. Прислушалась, в надежде услышать шаги, но в квартире было тихо. Она постучала ещё раз. — Открой, пожалуйста, открой, — прошептала она. — Хотя бы спроси: «кто там?», и я убегу. Он не открывал. Сакура подошла к окну, встала на цыпочки, заглянула. Окна слишком мутные, в квартире темно. А если темно, значит, его там нет. — Открой… — взмолилась она. Её руки вдруг наполнились силой, яростной силой, которая требовала выхода. Сакура сжала кулаки и стала колотить обеими руками в запертую дверь. — А ну, открывай! — вскричала она. — Открывай немедленно! Слышишь?! Или я вышибу эту дверь! Я её вышибу, так и знай! Открывай, или!.. — Сакура? Она повернулась на голос и резко отскочила назад. Сасори стоял внизу у изножья лестницы. Он смотрел на неё. Сакура одновременно испытала облегчение и ужас. — Боже мой! Где ты был?! — В магазине. Она была слишком взволнована. Он выжидающе глядел на неё, стоя там, внизу. Одетый в джинсы и расстёгнутую выцветшую куртку. В руке у него был пакет, а другой рукой он придерживался за перила, точно ему сложно было стоять на ногах. Сакура заметила, как сильно он осунулся за эти пару дней. — Ты… ты ужасно бледный! Ужасно выглядишь! Сасори вскинул бровь. — И кто-то ещё считает тебя вежливой? — сказал он и стал подниматься по лестнице. Она попятилась и уткнулась в угол между стеной и перилами. Он прошёл мимо. Теперь она смотрела ему в спину, пока он доставал ключи. Сакура не сомневалась, он сейчас молча зайдёт в свою квартиру, ничего не объяснив. — Тебе нездоровится? — Ничего серьёзного. — В университете все волнуются, — соврала она. — Ты мог бы предупредить, что не придёшь. Слышался металлический звон. Сасори вставил ключ в замок. Сакура ждала, что он что-то скажет, но ключи снова зазвенели — он отпирал дверь. — Некоторым людям важно знать, что с тобой всё в порядке, — сказала она. — Нельзя вот так пропадать… Можно хотя бы СМС скинуть? Хотя бы одну СМС! Нет? Или позвонить в деканат… Или… ещё кому-то… Просто чтобы все знали, что ты жив. Это ведь не сложно… Ты меня слушаешь?.. Он не оборачивался, но она услышала смешок. Нечто презрительное, слетевшее с его губ. — Что смешного? — Кто эти взволнованные люди? — сказал он. — Да все! — Сакура, — он застыл вполоборота, покачал головой, — я не представляю, о ком ты. Всем наплевать. — А я? — сказала она. — Я здесь, потому что мне не наплевать. На это он усмехнулся уже более отчётливо, повернулся к ней, упёрся спиной в стену. — Ты ведь староста? — сказал он. — Твоя обязанность — следить за прогулами. — Я здесь уж точно не поэтому! — вскипела она. — Я волновалась за тебя! — Напрасно. Видишь? Со мной всё в порядке. Ожидаемо. Сасори высмеял её заботу. «Он никогда меня не полюбит», — подумала она. Но она ведь и не рассчитывала на это. Она только хотела, чтобы он принял её дружбу. Чтобы он хотя бы не отталкивал её, как всех остальных. — Никогда не пойму, почему ты так себя ведёшь, — сказала она. — Я ничего не сделала, чтобы ты сомневался во мне. Я правда волновалась. Можешь не верить. — Спасибо, — он неприятно усмехнулся, — что разрешила мне. Она не знала, что ещё сказать. Она привыкла, что Сасори бывает таким. Бывает. Но он не всегда такой. За эти два месяца они сработались. Они стали одной командой. И он не позволял себе иронизировать, даже если Сакура ошибалась. Больно было потому, что какой-то дурацкой фотографии хватило, чтобы он снова присвоил ей статус «случайная однокурсница, на которую мне плевать». Одной дурацкой фотографии… Сасори с вызовом глядел на неё. Она могла снова швырнуть ему в лицо свою обиду. Но это было бы совсем жалко. — Ладно. Пока, — сказала она. Он отвернулся, открыл дверь, а она шагнула к лестнице. И тут ей в ноги кинулось что-то. Сакура взвизгнула, она чуть не упала. Это было какое-то животное. Это был кот! Он выбежал из квартиры. За долю секунды Сакура приняла решение и ринулась вперёд. Она упала на пол, свезла колени, но успела схватить кота. — Ох, блин… — простонала она, прижимая кота к груди. — Чуть не удрал… Это твой?! Ты не говорил, что… Боже мой! Сасори сидел на полу, и по тому, как свесилась его голова и руки, Сакура сразу поняла, что ему нехорошо. Она вскочила на ноги и вбежала в квартиру. Она села с ним рядом. — Сасори?.. — Не подходи… — прошептал он. — Заразишься… — Почему ты не сказал, что тебе так плохо?! У тебя жар! — она отдёрнула руку от его взмокшего лба. Справа от них сидел кот и спокойно вылизывал длинную рыжую лапу. Дверь всё ещё была открыта, но тот и не думал теперь убегать. Сакура поднялась на ноги и захлопнула дверь на всякий случай. Пришлось включить свет. Сасори поднялся, придержавшись за спинку узкой кушетки, отогнул край простыни и сел на голый матрас. Он не поднимал глаз. Наверное, ему было не по себе. Внутри неё тоже разрасталось осознание, что они наедине в его квартире и что она ворвалась сюда без спроса. — У тебя есть градусник? — сказала она. — На столе. Стол был здесь же. В этой квартире всё было рядом. Она принесла градусник. Сасори стянул с себя куртку. Под ней был тонкий свитер с горлом, который напоминал верх от водолазного костюма. Сасори взял градусник, потом он посмотрел на неё. В тот же момент Сакура поняла, что ему придётся снять свитер, чтобы поставить градусник. Она отвернулась так резко, что у неё хрустнули позвонки. — Извини, — сказала она. — За что? Она слышала шорох одежды. У неё под ногами сидел кот. Сакура присела на корточки и протянула руку. Кот был рыжим. Он ткнулся в её пальцы розовым мокрым носом. — Не думал, что ты такая стеснительная. Можешь оборачиваться. — Ты не говорил, что у тебя есть кот, — сказала она, поглаживая рыжую спину, всё так же сидя на корточках. — Он не мой. Я подобрал его два дня назад. И я не уверен, что смогу его оставить. Сакура обернулась. Он был одет, к её большому облегчению. — Но ты хочешь оставить? — сказала она. Его худые плечи сходили вверх. — Может быть. Раздался писклявый сигнал, Сасори запустил руку через ворот и достал градусник. Его брови нахмурились, пока он смотрел на результат. — Ну что? Сколько? — Температуры нет. Можешь идти… Эй! — он уставился на неё возмущённо. Сасори не ожидал, что она просто выхватит градусник у него из рук. — Ты не можешь так делать! — воскликнул он. — Ясно?! — Да? А то — что? — бросила она. — Вряд ли ты сможешь вести себя со мной хуже, чем уже ведёшь! И температура у тебя высокая! — Но это не твоё дело, — произнёс он себе под нос. — Где у тебя аптечка? — У меня её нет. — Нет аптечки?! Он закатил глаза, и Сакура привычно ощутила себя навязчивой влюблённой дурой. Это кольнуло её лишь слегка. Она готова была с этим мириться. Она не стыдилась того, что влюблена в него. Поэтому когда он ничего не ответил, она упёрла в него строгий пронзительный взгляд. — Я схожу в аптеку и принесу лекарства. И тогда ты от меня избавишься. Не раньше. Идёт? Сасори цокнул, снова закатил глаза и вместе с этим откинулся на кушетку спиной. Его волосы разошлись короткими лучами по простыне, чёлка ссыпалась набок. — Как хочешь, — сказал он. — Можешь и дальше тратить время на бесполезные вещи, — тут что-то насмешило его, он хихикнул. — Сегодня пятница, разве тебя не ждут где-нибудь твои пьяные приятели? Ты всё пропустишь… Он сказал что-то ещё, но Сакура уже схватила с полки ключи, чтобы он не заперся, и захлопнула дверь в его квартиру.***
Дверь за Сакурой захлопнулась. Он перестал улыбаться и перевернулся на бок. У него выскакивало сердце. Кот сидел напротив кровати и задумчиво глядел на него. — Что? — бросил Сасори. Хотя он знал, «что». Кот осуждал его. И он сам себя осуждал за такое поведение. Он просто не мог разговаривать с ней нормально! Если он пытался, то всё, что он произносил, звучало как унизительная мольба. Он не мог унижаться. И умолять её он тоже не мог. Хватало уже того, что она возится с ним из жалости. Даже пошла в аптеку. Сакура Харуно. Безупречная отличница. Радость учителей, спасительница убогих. Её припадочные предки могут ей гордиться. Сасори сжал зубы. Кот развернулся к нему жопой и ушёл в кабинет. Из-за температуры раскалывалась голова. Он попытался встать и почувствовал ужасную слабость. Всё-таки болезнь плотно его приложила, он не мог припомнить, чтобы когда-то болел так сильно. Сасори заставил себя переодеться в домашние вещи и лёг обратно в постель. У него не было сил плеваться сарказмом. Когда в скважине провернулся ключ, он закрыл глаза и притворился спящим. Судя по тихому звуку шагов, Сакура купилась на это и не хотела теперь его разбудить. Она прошла к столу, зашуршал пакет. Потом он услышал щелчок кнопки электрического чайника. Она дождалась, пока вода закипит, потом размешала что-то в стакане. Эта паршивка хозяйничала на его кухне без всякого стеснения! Он приоткрыл один глаз и увидел, как она сосредоточенно читает инструкцию к какому-то лекарству. На ней были джинсы и кофта. Она стояла скрестив ноги. Тонкие пальцы машинально отвели за ухо прядь волос. Сасори зажмурился, но продолжал видеть её: стройную, гибкую, слишком серьёзную. Бабке, будь она жива, понравилась бы Сакура. Наверное, та полюбила бы её больше, чем его. — Ты спишь?.. — она тихонько тронула его предплечье. Он распахнул глаза. — Выпей, пожалуйста. Он приподнялся на локте, взял чашку, выпил половину и вдруг подумал, что даже не знает, что это. Она ему могла хоть мышьяк размешать, а он бы взял и выпил без лишних вопросов. Сакура присела, её лицо оказалось напротив его лица. — Нужно до конца… — А что это? — Жаропонижающее. — Какое? Она сначала собиралась ответить, её губы разомкнулись — напрасно он так пристально смотрел на её губы, — а потом выражение сочувствия на её лице сменилось каким-то ожесточённым протестом. — Ты меня раскусил, — прошипела она. — Это чистый яд. Но того, что ты выпил, уже достаточно, чтобы тебя убить, так что лучше тебе допить до конца. Умрёшь быстро. Не будешь мучиться. Её губы замерли и сжались. Он ещё мгновение смотрел на них, потом поднял взгляд выше, врезался в испепеляющую зелень нацеленных на него глаз. — Так бы сразу и сказала… Сасори допил в несколько глотков остатки лекарства и вернул ей чашку. По телу гулял озноб. Он ощущал полуэйфорическое удовольствие от того, что она была здесь, жар путал мысли. Сасори ни разу не напивался, но, наверное, это было похоже на опьянение. Он уплывал, бесконечно падал, стоило ему закрыть глаза, а когда он открывал их, над ним висел потолок, знакомый и чужой одновременно. Вся его квартира была теперь знакомой и чужой, потому что она наполнилась странным светом, ощущением тепла, далёким привкусом детства, которое он совсем не помнил. Ему хотелось спать. Наверное, он спал, просто прямо из сна он слышал, как Сакура делает что-то на кухне, подходит к нему, потом снова уходит. А потом он слышал, как она яростным шёпотом ругается с кем-то по телефону. «Я сказала, я сегодня не дома и точка!» — швырнула она, потом затихла. Потом телефон крякнул звонком всего на мгновение, она сбросила. Телефон снова крякнул. «Ещё раз наберёшь меня, мама, и я выключу телефон!» Он повернул голову и увидел, как она сидит на стуле, поникшая, и её руки безвольно лежат на крышке стола. Когда он очнулся, была ночь. Подушка взмокла от испарины, жар спал. Ему было гораздо лучше. Он сел на кровати. Сакура уснула, сидя за столом, уронив голову на сложенные руки. Она не ушла никуда. Осталась на ночь в его квартире. Он попробовал разозлиться на это, но не смог. Она спала некрепко, сразу почувствовала его взгляд и подняла заспанное лицо. — Как ты? Тебе лучше? — Лучше, — сказал он шёпотом. — Спи. Раздался глухой звук, и из-под стола выполз, потягиваясь, кот, который явно лежал у неё на коленях. — О, — выдохнул Сасори. — Маленький предатель. Сакура сонно улыбнулась. — Ревнуешь?.. — Немного. Надо его покормить. Он хотел подняться, но Сакура оказалась быстрее. Она вскочила, потёрла глаза. — Ты его чем кормишь? — Консервами. Но там в пакете ещё есть кошачий корм. Я за ним днём сходил. — А в аптеку не сходил… — она покачала головой, склонилась, достала корм. Сасори сжал незаметно край одеяла. Он следил за ней, неотрывно следил за каждым её движением. Ему хотелось прогнать её, заставить её плакать, и ему хотелось сжать её в объятиях, так сильно, чтобы им обоим было сложно дышать. Догадайся она об этом, она бы точно не осталась с ним в одной квартире. Но она никогда не узнает. Сакура покормила кота, потом улыбнулась, почему-то очень смущённо, как будто устыдилась собственной улыбки. — Кажется, я много насыпала… — Ты с родителями поругалась? Смущение достигло апогея, она вспыхнула. Покраснела, точно он сообщил ей нечто непристойное. Сасори добавил: — Просто пытаюсь понять, не приснилось ли мне… — Нет. Ты прав. Я поругалась, — произнесла она. Её губы искривились, чтобы смягчить сказанное, но голос всё равно прозвучал резко. Сасори откинулся назад, прислонился спиной к холодной стенке. Сакура вернулась к столу и упёрлась в угол поясницей. Она сложила на груди руки. — Они достали меня, — сказала она вдруг и посмотрела на него при этом с неистовой прямотой. — Я хочу хоть немного свободы. Я задыхаюсь. — Не слушай их. Что тебе мешает? — Придётся ругаться с ними постоянно. Мама чуть что начинает плакать. А папа вообще меня не слушает. Он как робот повторяет одно и то же, вроде «ты должна быть дома вовремя, Сакура», или «обязанность есть обязанность», или «что ты хочешь нам этим доказать?». А я ничего не хочу! Я просто хочу жить свою жизнь… И… что вообще значат эти фразы? Я не понимаю… Сасори вздохнул. — Что твой отец ограниченный тупоголовый идиот, например… Он сразу понял по её лицу, что говорить этого не следовало. Она выглядела несчастной, казалось, она сейчас расплачется или закричит. Её губы задрожали. Она резко развернулась, схватила свою куртку, метнулась к двери. Он тоже вскочил. — Сакура. Она остановилась перед самой дверью. Голова опущена. Он не видел, плачет ли она. — Сакура, не уходи… Там ночь, а я не смогу тебя проводить. Пожалуйста, не уходи. — Почему ты такой? — Я не знаю, — сказал он. — Я не знаю… Она повернулась, в её глазах не было слёз, только какое-то глухое непробиваемое отчаяние, и он мог лишь гадать, с чем оно связано. С родителями? С хронической перегрузкой? С ним? Нет, точно не с ним. Его плечи опустились, слабость тянула его к земле. Он покачал головой. — Правда в том, что я действительно считаю, что твой отец идиот. Я думаю, это непросто, когда отец — идиот, но… у меня не было отца, и может, я не до конца понимаю. Не знаю… хотел бы я отца-идиота или лучше так, как есть… Но тебе я бы точно хотел отца получше. Он произнёс всё это, глядя на её ссутуленные плечи. Она стояла вплотную к двери, её рука повисла на дверной ручке. Он должен был отпустить её. Слишком болезненно в нём отозвался её порыв уйти. Значит, дальше будет только больнее. Он не мог, не умел этого выносить. Сакура зажмурилась. Он видел её покрытый тенью профиль. Она плотнее упёрлась лбом в дверь, покачала головой. И он представил вдруг, что подходит и обнимает её, а она прижимается к нему спиной. Его швырнуло в жар, он выкинул этот образ из головы, но тот снова возник, и воображаемое тепло её тела прокатилось по нему. Сакура повернулась, вжалась в дверь плечом. В её измученном взгляде таилось что-то, что заставило его дрожать. Он шагнул назад. Отшатнулся от неё и свалился на оказавшуюся слишком близко кушетку. «Она сейчас уйдёт, — подумал он. — А я останусь тут сидеть». Но можно будет хоть выть, хоть плакать, когда её здесь не будет. — Он не идиот… — произнесла она сдавленно. — Он добрый, простой и он любит меня… Это не значит, что он идиот. Может, я тоже для тебя идиотка? — Нет, — прошептал он. — Скажи мне честно, ты хочешь, чтобы я оставила тебя в покое? «Давай, скажи ей честно, скажи, скажи», — промурлыкало что-то ехидное внутри него, что-то злое и беспощадное и являющееся его неотъемлемой частью. Сакура ждала. Она держалась прямо, от неё исходила бесконечная сила духа, а в себе он чувствовал только сплошной тёмный провал. — Хочу, — произнёс он тихо. — Конечно, хочу. Но только утром. Пожалуйста, не уходи сейчас. Побудь здесь, пока не откроется метро. Она смотрела на него не мигая. Застыла, словно картинка. Не убегала больше, не плакала, не упрекала его. Потом её губы улыбнулись, а глаза стали ещё печальней, чем были. — Хорошо, — сказала она. Слишком беззаботно для их разговора. Она оттолкнулась от двери, вернулась к столу, стала пританцовывать там, напевать что-то себе под нос, пока возилась с чайником. Когда она обратилась к нему снова, в её голосе не осталось и следа грусти. — Как твоя печка включается? — спросила она. — А-а… вот. Нашла! Только зря тебя побеспокоила. Ты лежи. Я тут кое-что приготовлю…***
Впервые родители не спросили, что случилось. Не стали допытываться. Она плакала без конца. Она плакала, наверное, целую неделю. Она знала, что пугает близких, знала, что им тяжело видеть её в таком состоянии, и она испытывала невероятную благодарность за то, что ей позволили ничего не объяснять. В университете они почти не пересекались. Сасори начал пропускать пары, снялся со всех факультативов, вместо чтения в библиотеке брал книги на дом. Его успеваемость при этом не пострадала. Он был занят каким-то проектом, который ему предложил господин Ясухара. Больше Сакура ничего о нём не слышала. Через две недели ей стало легче, через три показалось, что она совсем от него свободна, она порхала несколько дней с небывалой легкостью в груди, чувствуя себя счастливой и полной жизни, потом прошла ещё неделя, и Сакура поняла, что любовь к нему никуда не делась, только засела глубже, впилась в неё с новой силой, и от лёгкости ничего не осталось. Она снова плакала иногда, теперь уже не позволяя никому это заметить. Случайная встреча в коридоре, его голос, всплывающий вдруг из сонма других голосов, его обтянутая гольфом спина с выступающими лопатками и лицо, склонённое над книгой, невозмутимое и сосредоточенное — били по ней наотмашь, и чем сильнее были удары, тем более яростно Сакура сопротивлялась, тем громче смеялась в перерывах и тем жизнерадостнее стремилась выглядеть для всех, иногда даже для себя. Теперь её частенько звали на вечеринки в общежитие, где она изнывала от скуки. Учёба давалась легко. Родители ослабили тиски опеки. Так прошёл семестр. Близилась сессия. Шикамару и Темари вдруг начали встречаться. А ей предложил встречаться какой-то блондинистый парень с пятого курса, и что-то мерзкое внутри неё хотело согласиться, просто чтобы Сасори увидел её хоть раз с кем-то другим, но она отказалась. За неделю до её дня рождения они с Ино помогали в библиотеке. Был солнечный день. Никого, кроме них, в кабинете не было. Сакура лениво проверяла состояние книг, сидя на подоконнике, поглядывая в окно на нежно-зелёную листву и на маленькие фигурки студентов, плывущие по аллее от университета вниз. Ветер лился потоком в распахнутое окно, надувая висящую на спинке стула кофту. Дверь в кабинет открылась, и из-за книжных полок, не доходящих до потолка, Сакура услышала шаги и голос, который болезненно отозвался в груди. — Я хочу закрыть свою карту, — сказал Сасори. Это была катастрофа. Ино не умела этого делать, она сегодня дежурила в первый раз. Она неизбежно должна была позвать Сакуру, а значит, неизбежно придётся столкнуться с ним, говорить с ним. И ведь Ино ничего не знала о её чувствах, о том, что между ними произошло. Если бы она только знала, она бы сказала, чтобы Сасори зашёл позже. Сакуру уже хорошенько встряхнуло от волнения, когда послышался голос Ино. — Н-да? Почему вдруг закрыть? — Не думаю, что должен отвечать. — Не ответишь, останешься с незакрытой картой, умник. Сакура моргнула. Она тихонько сползла с подоконника и подошла ближе к краю полки. Отсюда можно было видеть стол, и хвост Ино, и его надменное, полное презрения лицо. — Я больше здесь не учусь, если тебе это так важно. — Мне?.. — Ино зевнула. — И не мечтай. А почему не учишься? Он приоткрыл рот. Очевидно, он был так возмущён, что не мог заставить себя снова заговорить. Ино упёрлась прямой, как палка, рукой в стол. — Ну и? Сасори вдруг улыбнулся, да так, что у Сакуры по спине поползли мурашки. — Никогда ты мне не нравилась, сучка белобрысая, — процедил он сквозь эту улыбку. Потом пригвоздил пальцами к столу карту, развернулся и вышел. Его шаги поначалу громко отдавались от стен коридора, а когда дверь в кабинет затворилась, сразу стихли. Сакура услышала свой дрожащий выдох. Её всю колотило, но она всё равно попробовала улыбнуться, когда Ино вывернула из-за угла. Вышло плохо. Жалкое зрелище, судя по тому, как Ино сочувственно качнула головой. — Ты моя балбесина, — вздохнула она. Подошла к Сакуре и обняла её. — Ино… ты чего… — прошептала Сакура, хотя голос уже дрожал, и в следующую секунду она разрыдалась. Ужасно разрыдалась. Она никогда не позволяла себе такого, даже дома, не то что в стенах университета. Оставалось только надеяться, что никто этого не слышал. — Ты… знала, да?.. — всхлипнула она, успокаиваясь. — Знала, что я его… — Не плачь, — прошептала Ино у неё над плечом. — Не плачь. Не стоит он тебя. Конечно, знала. Ну, не плачь… всё… Сакура вытерла мокрые щёки. Она слышала, как за окном раздаётся щебетание птиц. Кофта трепыхалась на стуле. Солнце слепило глаза. Она медленно подошла к окну и стала смотреть. Он появился вскоре, один, в распахнутом пальто, сбежал по лестнице и устремился вниз. Он шёл быстрее других, он удалялся, почти бежал от стен университета. Его волосы ярким пятном выделялись на фоне нежных весенних тонов. Он уходил. И Сакура знала, что видит его в последний раз.***
Он ненавидел весь мир. Всех. Он ненавидел всех. Разве что кроме Рэтта Батлера. Люди в большинстве своём безответственные, ленивые, тупые, праздные и жалкие существа, жаждущие самоутвердиться за чужой счёт, отхватить что-то бесплатно и без усилий, хвастаться, жиреть, лицемерить, получать всё, не делать ничего. Он ненавидел их люто. Впрочем, себя он ненавидел не меньше. Всё ему настохерело. Даже проектирование. Это была часть того, что он чувствовал. Вторая часть — вязкая и непроходящая усталость. Сасори оглядел поверхности, заваленные вещами, и прикинул, что возиться ему с этим ещё несколько дней. Послышался металлический звон: кто-то взбежал по лестнице. Это могла быть хозяйка, она хотела осмотреть квартиру. Сасори выждал секунд тридцать, подошёл вплотную к двери, но никто так и не постучал. А потом лестница снова зазвенела. И он, повинуясь чутью или какому-то внезапному порыву, распахнул дверь. Сакура застыла на одной из верхних ступенек. Она обернулась, и они просто смотрели друг на друга, не шевелясь. Всё его тело обмерло. Как будто какая-то незримая его часть опустилась с тяжестью вниз. Он не видел Сакуру уже давно. Последнее, что он слышал о ней, — она начала встречаться с неким парнем с пятого курса. Она выглядела счастливой. И он был рад за неё, хотя эта радость и была смешана с тупой ноющей болью, которая могла накрыть его в любой момент дня и ночи. Нужно было сказать что-то. Он боялся, что она убежит. Наверное, если бы она побежала, он кинулся бы за ней. Но она развернулась медленно и, придерживаясь за перила, поднялась обратно на лестничную клетку. — Привет, — сказала она. — Привет. Зайдёшь? — Да. В квартире царил полумрак, ему не хотелось включать электрический свет в солнечную погоду. Он не знал, что делать, поэтому взял очередную вещь и убрал её в сумку. Сакура сделала ещё один крошечный шаг, отступая от порога. Под её ногой скрипнул пол. — Собираешься?.. — Да, — сказал он. — Уже второй день. Мне казалось, у меня совсем нет вещей. Это была иллюзия. — А где твой кот? — А… он убежал. — Убежал?! Сасори удивился, как легко ему удалось рассмеяться при ней. Он наклонился и вытащил из-за кровати запертую переноску. Мрачная морда кота, упёртая в решётку, словно в тюремные прутья, уставилась на Сакуру. — Что, Рэтт, скучно тебе? — обратился он к коту, потом снова к ней. — Он не даёт мне собираться. Так что я решил упаковать его в первую очередь. — Это жестоко, — сказала Сакура. Она тоже рассмеялась. И тоже очень легко. Всё стало между ними легко. Всё позади. Нужно было ещё немножко вытерпеть. Он вернул переноску на пол. — Ты назвал его Рэтт?.. Как героя из «Унесённых Ветром»? — Нет. Он, когда мокрый, похож на крысу… Поэтому Рэтт. — Как крысу назвал?.. — протянула она жалобно. Сасори укладывал в сумку те вещи, которые лежали рядом, а не те, которые намеревался взять с собой. Он видел краем глаза её джинсы и бледно-розовый свитер. — Куда ты поедешь? — сказала Сакура. — Есть одно место. — Оно здесь, в Йокогаме, или?.. Заурчала молния на сумке. Сасори выпрямился. Они посмотрели друг на друга. Слишком серьёзно или слишком внимательно. Лёгкость ушла. Что-то нарушилось между ними, словно они кружились в танце, а потом оба сбились с ритма и забыли движения или даже разучились в одно мгновение танцевать. Сакура сплела между собой напряжённые руки. — Ты продолжишь учиться в другом городе? Это обмен?.. — Я ухожу в академ. — Что? Почему? — Стипендии не хватает. Я должен как-то платить за жильё и… что с тобой? Её лицо выражало настоящее мучение. Голос задрожал. — Прости. Ничего, — сказала она. — Нет, я… — она ужасно разволновалась, ему хотелось ей помочь, но он не мог помочь даже себе. — Я не могу понять, как же так? Как ты можешь бросить учёбу? Только не ты! Ты ведь всё сдаёшь досрочно, ты можешь договориться с учителями, все тебя поймут! — Обойдусь. — А переезд?.. Зачем переезжать? — Не понимаю, почему это вдруг стало волновать тебя, — сказал он. Должно было прозвучать грубо, но прозвучало почему-то совсем не так. К тому же он отступил назад. А Сакура взяла и шагнула к нему, так внезапно и так близко оказалась, что у него перехватило дыхание. Она шагнула, но как будто не знала, что делать дальше, уставилась на него беспомощно. Он тоже не знал. И сердце у него стучало как сумасшедшее. — Сакура?.. — Значит, мы больше не увидимся? — Да. Не знаю. Наверное, — он отвечал ей и слышал нотки паники в собственном голосе, потому что он чувствовал запах её шампуня и он видел мерцание блеска на её губах. Он взял себя в руки. — Нас ждёт еще множество расставаний. Не нужно принимать это близко к сердцу. Ты не могла бы сделать полшага назад? — Знаешь, я… — Полшага. — Я тебя поцелую, ладно?.. — Что? — Пожалуйста… — прошептала она. Прошептала одними губами, на которые он смотрел неотрывно. Он был в ловушке. Он был заперт, как Рэтт Батлер, заперт в маленькой клетке из собственного страха, и он метался по этой клетке, но уже никуда не мог деться. Она поднялась на цыпочки, и кончики её пальцев коснулись его груди сквозь тонкий свитер. — Один раз, — продолжала шептать она, — только один раз… Он мотнул головой, с его губ сорвался судорожный вздох. И тут её глаза распахнулись перед ним, прямо перед его лицом, и он рухнул туда, как с семиметровой вышки. Лица достигло тепло её дыхания. Ресницы задрожали мелко над зеленью радужки, опустились, и его разорвало на мелкие кусочки. Её губы прислонились к его губам. Было тихо. Они стояли в центре его маленькой квартиры, среди разложенных стопками вещей и книг. Он чувствовал её губы поверх своих, робкие, нерешительные, тёплые, более мягкие, чем его собственные, но такие же сухие. Он не закрыл глаза, потому он видел, как дрожат её веки. Наверное, она вся дрожала. Мог ли он сделать что-то в ответ? Что он мог сделать? Ведь он поклялся быть один. Он противопоставил себя миру, а теперь этот мир уличал его в лицемерии. Он не хотел быть один. Он хотел быть с ней. Её губы шевельнулись, прильнули чуть сильнее, а потом она стала отклоняться. Взгляд Сакуры устремился в пол. Он тут же приподнял её лицо за подбородок, зеленые глаза подёрнулись влагой, заблестели. — Не сердись… — сказала она. — Я не сержусь, — сказал он. — Но вот твой парень будет недоволен. Только что она выглядела нежной и трепещущей, и тут с ней произошла разительная перемена. Она взъярилась на ровном месте. — Парень? Какой ещё парень?! — С пятого курса. — И ты поверил в эти сплетни?! — Что в них такого невероятного? Он симпатичный… Ты тоже ничего. К тому же я совершенно перестал тебя интересовать. — Ты сказал, чтобы я оставила тебя в покое! — Мне показалась, ты хочешь, чтобы я так сказал… Разве нет?.. Она почти выкрикнула «нет» и осеклась, потому что, кажется, поняла, что ему только этого и хотелось. Ему хотелось, чтобы она сказала: «Нет! Нет! Я люблю тебя! Только тебя!». Но то, что произошло, тоже ему понравилось. Она толкнула его в грудь с такой силой, что он чуть не свалился назад в кучу коробок. — Ах ты мерзавец! — вскричала она. — Урод! Ты только прикидываешься, что не знаешь, что я чувствую! Я тебя ненавижу! Я ненавижу, что встретила тебя в этом проклятом университете! Ненавижу! Ты худший человек на планете! — Не худший… я подобрал кота! — Не смей! Хватит с меня твоих шуток! — вскрикнула она и снова ему вмазала. Её грудь тяжело вздымалась под свитером, щёки горели. — Я не знаю, что нужно сделать… — сказала она и продолжила неожиданно тихо: — Тебе тяжело… Думаешь, я не понимаю, что тебе тяжело? Это все понимают. Ни для кого ты не выглядишь таким мерзавцем, как тебе бы хотелось! Все знают, что тебе тяжело. Но ты не хочешь этого принимать! Ему перестало нравиться. Он застыл. — Ты не хочешь, чтобы тебе сочувствовали, — продолжала Сакура. — Не хочешь, чтобы тебе предлагали дружбу. Ты не хочешь договариваться с преподавателями и просить у них помощи… Ты… — Сакура, замолчи, — сказал он. — Почему ты всех отталкиваешь?.. — прошептала она. — Почему нужно… — Отвяжись от меня! — выпалил он. — Ты же обещала, что отвяжешься!.. Сасори ненавидел себя за этот умоляющий тон. Он больше не мог её слушать. — Уходи! Сакура бесстрашно смотрела на него. Она отрицательно качнула головой. — В этот раз тебе действительно придётся быть грубым, если ты хочешь, чтобы я оставила тебя в покое. Давай. Ты можешь. — Я не хочу. Я просто прошу тебя уйти. В ней была уверенность, которой ему нечего было противопоставить. Она всегда могла опереться на свою правоту и святость, а на что ему опереться? Худшему человеку на планете? Он потянул носом сухой воздух. Сакура произнесла: — Скажи мне, что ты меня не любишь и никогда не полюбишь. — Это не так сложно сказать, как тебе кажется, — прошептал он. — Тогда скажи! — Я не собираюсь делать то, что ты мне приказываешь. — Господи! И это, по-твоему, важно?! Не делать то, что тебе приказывают? Он устало прижался плечом к углу шкафа. — Я тебя тоже ненавижу, — сказал он. — Ненавижу и думаю о тебе всё время. Каждый день. Можешь ты сделать так, чтобы это прекратилось? Если ты хочешь мне помочь, можешь ты прекратить это? Рэтт Батлер устал о тебе слушать. — Он всё-таки Рэтт Батлер! — Бабка любила «Унесённых Ветром». Мне всегда было смешно, что она, такая суровая, смотрит этот глупый фильм. Услышав, что о нём говорят, кот стал скрестись в переноске. Сасори наклонился и выпустил его, тот пулей рванул под стол на кухне. Он вздохнул и опять посмотрел на Сакуру, которая стояла среди вещей. Она стояла не шевелясь. Её грудная клетка вздымалась и опадала. Её сердце, как маятник, могло склониться к любому решению, ведь он, вместо признания, сказал ей чёрт знает что. Сакура заслуживала признания получше, от человека получше. Он бы понял её как никто, если бы она убежала, но её фигура качнулась в его сторону. Сакура переступила через книги, через коробку, придержалась, чтобы не упасть, за угол кровати, она в прямом и в переносном смысле пыталась добраться до него сквозь бесконечную полосу препятствий. Он взял её за руку, потянул к себе и обнял изо всех сил. Наверное, ей было больно. Ему — было. Место ниже воротника, в которое она выдыхала, стало горячим. Он чувствовал слишком многое в эти секунды, ему было страшно пошевелиться. Ткань свитера натянулась под её пальцами. — Ты не уедешь? — прошептала она. — Если ты уедешь, я поеду с тобой. — Что-нибудь придумаем. Он погладил её по спине, прижал сильнее. Она всхлипнула. Сасори смотрел поверх её плеча в полумрак комнаты. Внутри него всё дрожало. Он словно в последнюю секунду отскочил от мчащего на всех парах поезда. Он сам запустил этот поезд. Сам заставил его мчаться. Она отклонилась назад, его ладони крепче прильнули к прогнутой пояснице. Сакура коснулась пальцами его щеки. Он снова поймал себя на том, что смотрит не в глаза, а на подкрашенный конфетным блеском рот. Сасори приблизился к нему. Услышал шорох одежды и собственный вдох: то, что можно услышать лишь в полной тишине. Сакура потянулась ему навстречу. Губы столкнулись. Он сомкнул с силой веки. Пальцы сжались в бледно-розовых прядях. Её губы приоткрылись, они пригласили его, и он исполнил их молчаливую просьбу. Он поцеловал её, как всегда мечтал поцеловать. Глубоко и грязно. Это ему казалось, что грязно. Ей не казалось. Она тянула его к себе, цеплялась в его свитер. Они развернулись, Сасори упёрся ладонями в холодные книжные полки, пока губы ловили снова и снова порцию сладкого тепла. Он не помнил, как они очутились на кровати, одетые, прямо поверх чистой простыни и одеяла. Они пытались насытиться объятиями и поцелуями, но это было невозможно. Потом он оказался на ней сверху. Вмял в постель её руки, прижался к шее распахнутым ртом. Сакура резко вздохнула, а потом выдохнула с тоненьким волшебным звуком, который пробудил в нём что-то совершенно ужасное. И они, не сговариваясь, замерли, глядя друг на друга. — Сейчас? — прошептала она. — Хочешь прямо сейчас?.. Она спросила его не так, словно была до смерти напугана происходящим, а так, словно она рассчитывала, что у него есть план, что он точно знает, как это правильно должно происходить и в какой момент, но он понятия не имел. Он даже не был уверен, что если раскроет рот, из него выльется понятная человеческая речь. — Я… — попробовал он, — нет, я не думаю. — Нет?.. Он покачал головой. Ей явно не пришлась по душе порция здравого смысла. Сакура обняла ладонями его лицо, попыталась снова притянуть его к собственным распахнутым губам, но Сасори очень сомневался, что повторно сможет проявить чудеса железной выдержки. Он поцеловал её в краешек рта и перекатился на бок. Они лежали рядом. Он почувствовал, как Сакура нашла его руку и переплела их пальцы. Ему уже сейчас было страшно, что она исчезнет. Он не боялся, что она разлюбит его или уйдёт к другому. Он боялся, что она исчезнет полностью. Все умирают. Рядом с ним все умирают рано или поздно. Сакура не могла пообещать ему не умирать, как клянутся иногда в вечной любви. Он не знал, как попросить её о такой клятве. — Мне нравится эта квартира, — сказала она задумчиво. — Ты уже не сможешь в ней жить? — Спрошу у хозяйки. — Но сегодня ты ещё здесь? — Да, — сказал он, следуя взглядом вдоль длинной трещины в штукатурке. Сакура перелегла на бок и развернула к себе его лицо. Он усмехнулся. — Ты думаешь о чём-то плохом, — сказала она. Вдруг на постель запрыгнул Рэтт Батлер. Кот стал перетаптываться у них в ногах, пока не свернулся клубком. Сасори притянул Сакуру к себе ближе, обнял её, коснулся губами макушки. Они лежали молча в объятиях друг друга. Сасори с трудом представлял, как теперь действовать. Нужно ли попробовать вернуться в университет, какую найти работу, где жить, если с хозяйкой не удастся договориться? Но сейчас ему было хорошо. Он пообещал себе, что подумает об этом завтра.
