лети на все стороны

То кажется почти абсурдным — как детвора вьется за Кларой. По крайней мере, иных определений Андрей дать не может — а мрачный взгляд Данковского (святой академик Павлов, и с этой унылой рожей он когда-то куралесил?) подсказывает, что он угадал. — Немного старше — но не сильно, — умеет драться и языкастая. Дети таких любят, — вот как объясняет это Данковский. — Я в отрочестве тоже за пацанами порослее поглядывал. Андрей позволяет себе едва заметную усмешку. Дети таких любят — это верно подмечено, вот только и дети здесь необычные, и девчонка эта кудесница — не впрок тем пацанам, на которых — чего греха таить — и Андрей в юношестве равнялся. И дети ее не любят — дети ей поклоняются, насколько может поклоняться крошечный детский мозг, хотя… после Многогранника Андрей не питает иллюзий. Он и сам бы — да только… — Словить бы Спичку — вроде Бураховский ребенок, авось чего и ляпнет. Даже если Клара не разносчица, то легко может ею стать, шатаясь по зараженным кварталам. Данковский бурчит больше себе под нос, словно структурируя мысли и составляя план, но Андрей все равно слушает — из праздного интереса, из любопытства: был ли он таким же по приезде? Определенно был. Это у Петра способность вливаться в любую обстановку так, будто он всю жизнь в ней варится, а Андрей в этом плане вымуштрован… потребовался не один месяц, чтобы сбросить с себя лишнее. Не без помощи Нины, конечно. Ох, Нина… Сердце бы болело, если бы было чему болеть. Данковский собирает вещи, расплачивается одинокой монетой — Андрей с друзей детства не берет, но Данковский приниципален — и порой его за это хочется то ли уважить, то ли убить. В основном, конечно, уважить — с последним и Песчанка неплохо справится. Продолжает бормотать о Спичке, детях и заколоченных домах, которых на поверку стало слишком много — Андрей не останавливает, даже не предлагает помочь. Данковский не дурак — сам еще поймет, сам замолчит при настойчивых расспросах о Каиных. Божество — как любимая женщина. Им не делятся.