Не беда

Ева была натурой чуткой и чувственной: ей одинаково близко было желание чего-то возвышенного и нежелание сопротивляться простым удовольствиям. Горхон был городом со своим Укладом – сетовать на судьбу было глупо, пытаться что-то изменить – опасно. Хотя в удовольствии повздыхать об этом на понимающим Стаматиным за чашкой твирина она себе порой не отказывала. И вот... началось. Предчувствий у нее было много, но это... это было особенным. Должно было быть. И решившие обосноваться на заднем дворе ее дома червь...с неожиданным компаньоном, это доказывали. В конце концов, они уже напугали ее и успели помять решившего вступиться за нее Бакалавра. Ах, зачем она только... – У тебя волчьи глаза... Не смотри на меня так пристально, – просит она зашедшего мясника, виновника ночного переполоха и сына старшего Бураха. Она помнила его смутно, а может, ей казалось, что помнила, но от него разило кровью, грузное телосложение выглядело угрожающе, и истончившиеся к моменту его прихода нервы уже не способны были выдерживать напряжение. Слишком… его присутствие для ее одурманенной твирью головы было слишком… Гаруспик не помнил, зачем зашел. Истощенный, он был зол и резок, не отказав себе в желании съязвить хозяйке "Омута". Ее слова были пощечиной – именно волком, загнанным и облезлым, он себя сейчас и чувствовал. Даже челюстью на нее клацнул и рассмеялся... мгновенно почувствовав себя дураком. – Артемий... – робко прозвучало, когда он стоял у выхода – настолько робко, что он решил, что ослышался. Ее просьба сталась мягкой и неловкой, и если шутки с его стороны были относительно безобидными, отказать девушке в просьбе защиты он не мог. Уж не змее бороться с червями. Тем более, что раз эта тонкая, измученная бледностью дева решилась попросить, что-то подсказывало, что столичный щегол уже истрепал свои перья. Разговор вышел коротким: двор был пуст, и хозяйке он доложился с чистой совестью и покрасневшей скулой. Неумное решение, но и репутации, чтобы терять, у него уже не было. Импульсивная его сторона тянулась к справедливости и поддержке "здесь и сейчас", вне зависимости от того, кто просит. Пускай менху должно лечить, а не убить. И не калечить. – Спасибо... – промолвила Ева, растерянно оглядываясь по сторонам в поисках того, что можно приложить к наливающемуся синяку на его лице. Потупившись, потянулась к комоду, вытащила залежавшуюся бутылку твирина – ничего лучше у нее не было, а ему, может, и в работе сгодится. И правда лекарь ведь, кажется – другой и вступаться бы на его месте не стал, а он... Бурах кивнул: говорить не хотелось. Фыркнул только на извлеченную из ниоткуда бутылку, да позволил приложить к щеке – не волк, медведь, сгрузившийся, чтобы Ева могла дотянуться... И чего не забрал из ее рук и не приложил сам? Прикосновение было приятным. Налитые кровью глаза смягчились, набитая опилками грудь дрогнула. В голове Евы мелькнуло: ей больше нечего бояться.