останемся здесь.

докурив сигарету, руслан тушит ее в пепельнице, стоящей на перилах балкона, и идет в комнату. зашторивает окна плотно, чтобы ни щёлки не было видно этого пейзажа, от которого уже тошнит. серые многоэтажки, абсолютно безжизненные и холодные, как этот город. здесь живут большие люди и крутятся большие деньги, но всё чаще мужчина задавался вопросом – стоит ли оно того? пересматривая фото и видео из родных мест, созваниваясь с кентами и оставшимися в живых родственниками по видеосвязи, он очень тосковал по дому и всему, что прочной нитью связывало с ним. именно там ему казалось, что он может всё. черпать силу можно было из каждого уголка города – когда взбираешься вверх по сопкам, когда сидя на набережной, кидаешь камешки в воду, поднимаешься по ступенькам на смотровую площадку с видом на мост. там в его личном море вдохновения всегда были приливы. а внутренние батарейки всегда были заряжены. в москве на батарейках часто был красный уровень. сильно хотелось бросить всё. нет, не музыку. от нее он и под дулом пистолета не откажется. просто продолжить играть ее дома, как раньше. пусть и без больших экранов и световых программ, в старой-доброй бывшей студии, стены которой хранили столько воспоминаний. когда выходишь после записи, влюбленный в музыку, спускаешься по сопке вниз к мосту, дышишь морским воздухом и понимаешь – ты живой. в противовес этому ощущению – ме-га-по-лис. здесь темно (и речь не о физической, осязаемой темноте – с этим проблем нет - куча фонарей, горящих окон в домах-муравейниках, и переливающихся неоновых вывесок), холодно и, в то же время, душно, а еще часто одиноко. тоскливо до ломоты в пальцах. бывает выходишь ночью на балкон, сядешь на низкую табуретку и задерёшь голову, чтобы звёзды увидеть. но видишь лишь серо-бетонный потолок, который являлся полом балкона соседа сверху. все мы живем в коробках. компактных коробках, друг на друге, рядом друг с другом. и сами по себе. каждый сам по себе. руслан порывался уехать. но понимал - еще не время. не время опускать руки и перестать бороться, не время распрощаться с мечтой донести музыку до сердец этих миллионов. ведь если часть из них зажигают огни на его концертах, значит им это нужно? иногда кажется, что вокруг слишком много теней, куда бы ты не пошел, куда не повернулся. они тянут руки и пытаются задушить – своими словами, неуместными комментариями, своими ожиданиями и разочарованиями, что ты эти ожидания не оправдал. но если появляется тень – значит где-то есть свет. нужно только найти его, и идти как на сигнал маяка. ночью, лежа в постели, руслану будет сниться шум волн, крик чаек и чудиться запах морской соли. море уходит спать. чтобы на утро встать и написать еще много искренней насквозь музыки. чтобы сотни, а может и тысячи открытых к этому сердец, продолжали зажигать свои огни для него.

***

«я устала быть без тебя.» город стал таким холодным сразу же, как только все исчезло. руки на плечах больше не ощущались, потому что их там попросту не было, острый нос больше не щекотал нежную кожу шеи. лера понимала — теперь и надежда исчезла тоже. пыталась воспитывать в себе равнодушную, загружать себя делами, учебой, работой. спать почти не удавалось , тревога и паника душили девушку каждую ночь, сны не посещали ее, а если что-то и выходило, то обязательно содержали в себе что-то про карие глаза, про родинки и темные волосы. размазывать сопли это так слабо, особенно, каждый раз натыкаясь на воспоминания о ком-то нужном, теплом, важном. слабо. но лера себя ощущала маленькой потерянной девочкой, не то что девушкой или женщиной. понятное дело — лере в новой жизни руслана места не было. в новой жизни, где вокруг крутые дяди, где вокруг деньги и выступлении, где в каждом дешевом клубе любая могла согласиться на такой горловой, который брюнетка никогда бы не осилила. но руслан на это не велся. и лера ненавидела его за это еще больше, ведь лучше бы изменил, чтобы была причина злиться. лучше бы изменил, чем ушел просто так, просто потому что теперь им не по пути. теперь вокруг гласность. теперь вспышки камер. теперь интервью, журналисты, команда. лере там делать нечего. и она правда пыталась забыть об этом, пыталась жить заново. и вроде бы получалось не думать. получалось не скучать иногда, но каждый раз ночью тонкие пальцы зачем-то листали глупые фотографии, такие же глупые сообщения, чтобы в очередной раз задохнуться от мыслей, которые будут разъедать. «понимаешь, у меня получилось почти. я ведь почти тебя выкинула из головы, из мыслей. но потом внутри что-то скребется. понимаешь? давит, бьется о ребра, и мне так сразу больно становится, я будто в агонии. будто мне вводят смертельную инъекцию. а это всего лишь ты. твои глаза с фотографии.» было бы проще, если бы он понимал. если бы чувствовал. «прости, не понимаю.»

***

— мне без тебя так паршиво, — сопит в телефон, проливая кипяток из чайника на столешницу. лера смачно матерится, пока осматривается в кухне и не видит рядом ни одной нормальной тряпки, чтобы убрать воду, капающую на ноги, — хуй с тобой, — кидает луже и, хватая в руки кружку с черным кофе, возвращается в спальню. айфон (слава богу, не кофе) летит на кровать, потому что абонент вне зоны доступа, может сим-карту сменил и свалил в свой город с, может просто устал так сильно, что решил ни с кем не общаться, но случилось это всё в тот самый момент, когда девушка наконец вспомнила о том, как было хорошо тогда. тогда, когда не было искусственно созданных стен, мешающих ей, им быть друг с другом, была только непосредственное, невероятно сильное доверие, а сейчас. потолок родного неба давит крышкой, за которой бесконечный космос. их ракеты уже заебались стоять в ангаре, покрыты пылью и забыты всеми. руслан смотрит на бесконечное море, вдыхает соль, которая откладывается на легких защитой, броней: никого не подпустить, никому не дать влюбиться. телефон сел полностью еще в самолете, тушенцов бросил его на дно рюкзака, бросив вслед емкое: хер достану теперь. — а как там лера? — понятия не имею. — рус живой вообще? — откуда мне знать? они даже не помнят, как всё закончилось. могли ли они подумать, что то прощание станет последней их встречей? могли ли представить, что с того момента дороги становятся параллельными, не имея больше и единой возможности пересечься?