Наследница Гриндевальда

Нередко люди меняют своё мнение, искажают правду или лгут, стремясь выглядеть лучше в глазах других. Наша героиня не была исключением. Если бы она ехала одна, то, скорее всего, развернулась бы на 180 градусов и выбрала другой путь, игнорируя привычное «продолжайте ехать прямо» от навигатора, который уже не раз менял маршрут — то из-за случайно пропущенного поворота, то после неверного съезда, превращающего оставшиеся пять минут в тридцать. Права она получила всего месяц назад, и, несмотря на своё хвастовство перед друзьями, за рулём всё ещё чувствовала себя неуверенно. Поэтому, когда жирный чёрный кот перебежал дорогу в нескольких метрах впереди, ей действительно захотелось поддаться искушению и резко крутануть руль. Но рядом сидела подруга, которая тоже заметила кота и с издёвкой спросила: — Ты действительно веришь в эти суеверия для одноклеточных тупиц? Не могла же она развернуться, если всего минуту назад высмеивала их общую знакомую, которая после каждой шутки трижды стучала по дереву, чтобы та не сбылась. Так что, да, чёрный кот определённо был виноват. Не менее виноват был и бокал красного сухого вина, выпитый перед дорогой. Правил она не нарушала — всё-таки в Бельгии разрешается выпить даже больше. Но для снижения концентрации хватило и этого. А самый главный виновник инцидента — водитель небольшого синего «Опеля», который, словно азартный игрок, решил сыграть в русскую рулетку, предполагая, что она его заметит. Он выехал на главную дорогу, не пропустив её машину. Куда бы он ни спешил, теперь точно опоздает. Она не была уверена, успела ли усмехнуться, но злорадная мысль определённо подняла ей настроение в последнюю секунду жизни.

***

Мориус Селвин был средним сыном чистокровной и влиятельной семьи Селвинов. В малой гостиной их поместья на втором этаже, на стене напротив камина, висел старинный гобелен, сотканный из тончайшего шёлка, он был увешан золотыми нитями и изображал поколение за поколением семьи Селвин – всех ее членов, как рожденных, так и вошедших в семью. За многие столетия своего существования Селвины успели породниться с большинством из двадцати восьми чистокровных семей, и не по одному разу, кроме одной. Отец Мориуса надеялся исправить это упущение, но Гонты, как обычно, отказали. Впрочем, Мориус огорчен не был — напротив, он выдохнул с облегчением. Гонты, настолько гордящиеся кровью своего великого предка Салазара Слизерина, не желали делиться родовым даром змееустов с другими семьями. Они варились в собственном соку не меньше последних пяти столетий, и даже магия более не могла сглаживать последствия близкородственных браков. Мориус много путешествовал и видел, какими безобразными рождаются дети, зачатые от брата и сестры у маглов. Волшебников от подобных недугов защищала магия, но даже она оказалась не всесильной. Чету Гонтов Мориус впервые увидел в Хогвартсе, и, честное слово, даже грязнокровка, нет, даже магла в роли жены прельщала его больше, чем девчонка из этого нелюдимого семейства уродов. Однако отказ от брака с представителями рода, который едва справлялся с программой Хогвартса, ни разу не получив оценки выше удовлетворительной, и который умудрился истратить все богатство семьи, задел его честь. Поэтому, в отместку противным Гонтам, он поклялся привнести в род дар змееуста. Для этого Мориус объездил множество стран, известных наличием змееустов: Южную Азию, Средний и Ближний Восток. Увы, у большинства дочерей семей с даром уже были заключены помолвки. Дни шли за днями, а Мориус всё чаще замечал, как тень сомнения вкрадывается в его мысли. Путешествия и поиски, казалось, тянулись бесконечно, пока однажды, судьба не подбросила ему странное известие в закоулках одного египетского бара на волшебном перекрестке, где почти отчаявшись он попивал странный коктейль из молока с финиками и ромом. Двое мужчин в увешанных драгоценностями мантиях обсуждали последнии новости и одна из них крайне заинтересовала Мориуса. У дочери Джаффа Мустафы, прямо перед свадьбой, жениха съел дракон. Кажется, мальчишка от радости перепил и на спор решил доказать свою силу, но не повезло. С Джаффом Мориус уже однажды встречался, и тот с сожалением сказал, что, будь у него ещё одна дочь, он бы с радостью породнился с родом Селвинов. И вдруг одна из дочерей оказывается свободной! Мориус был настолько рад, что Джаффа даже поинтересовался, не он ли надоумил глупого мальчишку сразиться с драконом. Свадьбу прекрасной Каа Мустафы и Мориуса Селвина сыграли в Британии. Гобелен, к которому прибавился ещё один древний и чистокровный, пусть и египетский, род, вскоре разросся новыми ветвями, ведущими к двум прекрасным дочерям с такими же глубокими карими глазами, как у матери: старшей Примой и младшей Сальмой.  

***

Еще в детстве, после посещения магазина Олливандера, у Мориуса возник живой интерес к волшебным палочкам. Тогда он прочитал множество книг о них и половину первого курса был уверен, что, когда вырастет, станет мастером, изготавливающим волшебные палочки. Но судьба часто вела его по разным путям: однажды в драке с наглым гриффиндорцем ему сломали нос, и, восхищенный мастерством медведьмы, он решил стать целителем. Позже, узнав, что у профессора УМС патронус — дракон, Мориус мечтал стать магозоологом, затем аврором, владельцем бара, министром магии, и так далее. Однако, с детства в его памяти засели слова Джерейнта Олливандера о благородстве тех, чьи палочки сделаны из кипариса. У его отца, как и у самого Мориуса, была именно такая палочка, и он с удовольствием считал себя благороднейшим из волшебников. В той же книге Джерейнт писал, что для него всегда было честью подобрать пару к кипарисовой палочке, потому что знал: встретил волшебника или волшебницу, которым суждено умереть смертью героя. Мориус, однако, не планировал умирать в ближайшее время и потому решительно забыл об этих словах. Но сейчас, стоя у могилы отца, они неожиданно всплыли в его памяти. Смерть его отца, Герольда Селвина, и его лучшего друга Эдуардуса Блэка была глупой, и их обсуждали все, кому не лень. Мориус даже слышал, что разъяренная младшая сестра Эдуардуса, Хестер Блэк, узнав о том, как погиб ее брат, выжгла его имя из родового гобелена. Узнав о происшедшем, Мориус, хоть и любил отца, едва не закатил глаза, с трудом подавляя желание повторить поступок Хестер. Как оказалось, обедая в прекрасном саду у лорда Малфоя, два друга слегка перепили. Эдуардус начал настойчиво убеждать Герольда в том, что шотландский регби, хотя и магловская, но очень интересная игра, и что интересующиеся ей волшебники вовсе не предатели крови. Отец же яростно доказывал обратное. Вмешался саркастичный Малфой, переспросив:  – Неужели два джентльмена, известные своей нерушимой дружбой, ссорятся?  Подвыпивший Герольд взбесился и заявил:  – Да будет вам известно, лорд Малфой,  я никогда не ссорюсь, я сразу бью, имейте это в виду!  На это такой же пьяный Эдуардус ответил: – А ну-ка, ударьте! Хотел бы я посмотреть, кто во всей Англии посмеет меня ударить! –  И тут же получил от Герольда в глаз. Завязалась драка, причем обычная, на кулаках. Наиболее трезвый из них Малфой тут же разнял их, взмахнув палочкой, хотя поговаривают, что всполошился он не столько из-за друзей, сколько из-за опасения за своих павлинов, гуляющих неподалеку. В тот же день Эдуардус остановил карету Герольда и вызвал его на дуэль, мотивируя это тем, что завтра они протрезвеют и помирятся, а удар останется неотмщенным. Оба были настолько пьяны, что путались в заклинаниях и в итоге прибили друг друга темными невербальными проклятиями. Однако, как говорил кучер, он услышал, как два друга успели помириться, и лишь после этого испустили последний вздох.

***

Но как бы то ни было, кресло лорда Селвина опустело, и два брата Мориуса стремились занять его. Опасаясь, что политические распри могут затронуть его маленьких дочерей, Мориус решил отправить их вместе с женой, Каа, в Египет, чтобы те пожили в поместье Мустафы до тех пор, пока ситуация в роду Селвинов не стабилизируется. Пока Мориус и его братья боролись за власть, маленькие Прима и Сальма росли. Единственное, что объединяло сестер, была их внешность — обе были настоящими красавицами, унаследовавшими черты родителей. Мориус Селвин был высоким и худым мужчиной с крупными локонами темных волос, перевязанными лентой в хвост, и обладал аристократичными, хотя и не выделяющимися, на фоне тех же Малфоев, чертами лица. Его жена, Каа Селвин, напротив, была воплощением экзотической красоты. Великолепно сложенная, женственная, со смуглой кожей и большими глубокими карими глазами, которые так нравились Мориусу, Каа напоминала фею из сказок. Ее длинные черные волосы, прямой нос, пухлые губки и завораживающий голос, даже когда она шипела на парселтанге, придавали ей особое очарование. Обе девочки унаследовали аристократическую утонченность отца и женственную красоту матери, но их характеры были совершенно разными. Младшая, Сальма, с ее большими, как два омута, глазами, была ранимой, доброй и чистой душой. Она изучала мир с интересом и стремилась дружить со всеми. Старшая же, Прима, с недовольством поглядывала на сестру и называла ее неженкой. Она рассматривала людей исключительно как ресурсы, интересуясь только тем, как получить всё, что она пожелает. Одной ночью Прима увидела необычный сон: к ней явился Сонный Посланник, который известил её о приеме в величайшую школу магии и волшебства — Уагаду. До этого момента Прима была уверена, что её обучение будет происходить дома, как у многих аристократических волшебников, а затем, когда её отец, Мориус, наконец захватит власть в роду (она не сомневалась, что только он имеет право возглавлять Селвинов), она планировала продолжить учебу в Хогвартсе. Ведь отец говорил, что это лучшая школа магии в мире. Однако проснувшись утром и заметив в руках маленький камушек с приглашением в Уагаду и адресом «Горы Луны», Прима была ошеломлена. Она тут же побежала к матери, чтобы выяснить, что это значит. Каа спокойно объяснила дочери, что они с отцом решили, что девочкам важно вливаться в общество и заводить друзей среди других волшебников. Прима, возмущённая и недовольная, воскликнула:  – А как же Хогвартс?! На это Каа ответила мягко, но уверенно:  – Если тебе не понравится, всегда можно будет перевестись. Но Уагаду — великая школа, и у тебя будет возможность научиться многому из того, чего не учат в других местах.  Несмотря на недовольство, Прима понимала, что решение уже принято, и ей придётся смириться с новым поворотом в своей жизни.

***

Каа, вместе с дочерью трансгрессировала в Мемфис, древний город на берегу Нила, чтобы сделать на улице Меннефер — основной магической улице Египта, часть которой располагалась внутри пирамид, закупы к школе. Улица была выполнена в песочных тонах, идеально вписываясь в пустынный пейзаж, но несмотря на это, многие лавки были ярко разукрашены, пытаясь привлечь внимание прохожих. Однако, наибольшее впечатление производили богатые дворцы и величественные статуи с позолоченными деталями, сверкающими под палящим солнцем. Прима и Каа с интересом рассматривали различные магические товары, сочетающие в себе самый разный вид и магию. В одном из киосков продавались свитки с заклинаниями древних магов, написанные на папирусе и зачарованные так, чтобы только их владелец мог прочесть их. В другом, можно было найти крылатые скарабеи — амулеты, которые обеспечивали защиту от сглаза и порчи, а также усиливали магические способности владельца. Особый интерес вызвали сфинксы-охранники — миниатюрные статуи, которые оживали и становились верными защитниками дома, распознавая врагов по ауре. Однако, усталость от палящего солнца заставила Каа и Приму направиться в прохладную часть улицы, где располагались пирамиды. Эти величественные здания с высокими потолками, зачарованными так, чтобы они выглядели как ночное небо, освещенное мерцающими звездами, создавали атмосферу таинственности и прохлады. Внутри пирамид было значительно холоднее, и Прима укуталась в шаль, чтобы согреться. Со смешком Прима вспомнила слова деда о том, как маглы на самом деле верят, что часть пирамид исчезла, даже не подозревая, что волшебники скрыли их после принятия Статута о секретности. Но те пирамиды, в которых они находились сейчас, были всего лишь пустышками, созданными для украшения улицы. Настоящие пирамиды, построенные древними магами, хранили в себе такие тайны и опасности, что даже опытные археологи редко выходили оттуда живыми. Зайдя в уютное кафе, украшенное мягкими пуфиками и множеством подушек, Каа заказала себе крепкий черный чай с молоком, а Приме — освежающий лимонад. Эльф, принявший заказ, мгновенно исполнил его, и напитки появились на украшенном скатертью столе. Они купили всё необходимое, за исключением волшебной палочки. До недавнего времени в Уагаду волшебные палочки были редкостью. Каа, например, купила свою только после замужества с Мориусом и признала её удобство лишь после долгого привыкания. Местные волшебники привыкли колдовать жестами рук, что было намного сложнее, чем использование палочки. Каа утверждала, что такая магия требовала больше сил, а многие сложные связки заклинаний, требующие детализации и магического контроля и вовсе не удавались без палочки. С другой стороны, европейские волшебники были слишком зависимы от своих палочек, и, забывая что те лишь концентраторы, а не источники магической силы, становились без них практически беспомощными. Однако, недавно Уагаду начала преподавать магию с палочкой наравне с колдовством жестами, что сделало палочки более востребованными. Хорошие волшебные палочки в Египте пока было сложно найти, поэтому Каа и Прима должны были отправиться в Англию, на Косой переулок, чтобы подобрать Приме её первую палочку.

***

Отдав сумку с вещами домашнему эльфу по имени Туту, который появился по зову Каа, они оплатили напитки и направились к общественному камину, расположенному всего в нескольких метрах от кафе. Прима с удивлением наблюдала за этим процессом, прежде чем спросить: — Мам, а почему мы не трансгрессировали? — В её голосе звучало искреннее любопытство. Ведь им пришлось заплатить за летучий порох, не то чтобы ее волновала его цена, но казалось бы, трансгрессия была бы быстрее и проще. — Во многих местах установлен антиаппарционный барьер, — спокойно объяснила Каа, крепко держа за руку дочь, чтобы та не потерялась среди других волшебников. Они шли по просторным залам министерства, оформленным с роскошью, напоминавшей дворец. Вокруг висели многочисленные картины, которые оживленно беседовали друг с другом, а также украшения, сверкавшие в свете магических фонарей. Волшебники, как и на улице Меннефер, были одеты в яркие, светлые мантии и туники разных цветов, щедро украшенные драгоценностями и шалью, некоторые носили её на голове, другие — на шее, также они носили тюрбаны и другие вышитые узорами головные уборы. Отличие заключалось лишь в том, что в министерстве их одежда выглядела ещё более богатой и элегантной. — Например, в нашем поместье, — продолжала объяснять Каа, — трансгрессировать могут только члены семьи. Остальным требуется специальное разрешение, чтобы пересечь ворота. То же самое и здесь. Когда они подошли к волшебнику, отвечающему за международные порталы, им не пришлось долго объяснять цель визита. Как только он услышал фамилию одной из двадцати восьми чистокровных британских семей, его отношение заметно изменилось. А узнав, что Каа — дочь самого Джаффа Мустафы, он начал буквально раболепствовать, предлагая им напитки и закуски перед дорогой. Перенесясь через портал, который выглядел как старинный свиток, они оказались в Британском министерстве магии. Там они также быстро покинули здание, просто назвав фамилию Селвин, которая открывала перед ними двери без лишних вопросов. Каа, возможно, не хотела использовать министерские камины для перемещения на Косую аллею или просто решила показать дочери магловскую улицу. В любом случае чтобы трансгрессировать, им пришлось покинуть министерство. Быстро трансфигурировав их легкие и модные египетские туники в длинные, теплые, приталенные мантии в пол, Каа повела Приму к небольшой будке. По словам сотрудников министерства, эта будка должна была поднять их на магловскую улицу.

***

Оказавшись на улице, обе волшебницы шли по тротуару, с любопытством рассматривая мир маглов. Вокруг возвышались каменные здания с большими витринами магазинов на первых этажах. В этих магазинах продавались разнообразные товары: парфюмы, книги, платья и даже длинные изогнутые палки, которые Каа опознала как магловское оружие, о котором она когда-то слышала на уроках магловедения. Здания были украшены классическими колоннами, лепниной и массивными фасадами, придающими им величественный вид. На улице уже начало темнеть, и повсюду зажигались фонари, освещающие тротуары, вымощенные камнем. Вокруг проезжали экипажи, запряженные лошадьми и иногда странные железные повозки. Мужчины-маглы были одеты в темные костюмы и носили цилиндры, а женщины – в длинные платья и юбки, перетянутые на талии. Прима шла с выражением легкого презрения на лице, периодически приговаривая: — Фу, маглы, какая мерзость. Каа, услышав это, лишь хихикнула про себя. Ей было очевидно, что в глазах дочери слишком явны искорки интереса и восторга, несмотря на ее наигранные слова. Скрывшись в одном из поворотов, Каа и Прима перенеслись на Косую аллею. Там Каа тут же вызвала патронуса, которым оказался милый лемур, и отправила его Мориусу. Через мгновение появился он сам. — Милая, почему ты не позвала меня сразу, как вы очутились в Британии? — спросил он, поцеловав Каа и слегка погладив по голове Приму. Затем, заметив, как сильно она выросла, он подбросил хихикающую дочь в воздух. — Я бы встретил вас в министерстве. Кстати… — он оглянулся, будто что-то или кого-то искал, — а где Сальма? — Она с дедом, занимается. Сегодня и у Примы должен был быть урок, но ведь нужно к школе скупиться, — объяснила Каа. — Но она сильно по тебе скучает. Навестишь нас на выходных? — спросила женщина с надеждой. — Ты ведь знаешь, милая... Но я постараюсь, — ответил Мориус с ноткой сожаления в голосе. — Ну ничего, — Каа мягко погладила мужа по руке. — В следующем году Сальма тоже поступит в Уагаду, и тогда приедет сюда, чтобы купить палочку. Поставив наконец раскрасневшуюся от смеха Приму на землю, Мориус повел их к лавке Олливандера, где предстояло выбрать волшебную палочку для Примы.

***

Совсем юный мистер Олливандер, попросивший обращаться к нему "просто Джервейс", выглядел, как будто только что попал под грозу. Его густые светлые волосы вились в беспорядочные кудряшки, спутанные так, что никакой гребень не смог бы помочь. Одежда на нем, хоть и была добротной, создавала ощущение, будто Джервейс даже не смотрел, что покупал, а его пылающие легким безумием кристально-серые глаза светились любовью к каждой палочке, стоящей на полках. Увидев Мориуса, Джервейс тут же воскликнул: — О! Это же вы — двенадцать дюймов, кипарис и волос единорога! Я ассистировал, когда папа подобрал ее вам, совсем мелким тогда был. Затем его взгляд переметнулся на Каа: — А вам, прекрасная леди, я сам палочку делал — одиннадцать с половиной дюймов, изящная, но сильная вишня и игла с хвоста нунду, которую вы принесли с собой. Каа слегка смутилась, но ответила: — Верно, его мой отец победил. Он говорит, что раз этот зверь чуть не убил его, то теперь должен приносить удачу. — Умные слова, — с доброй улыбкой ответил Джервейс. — А это юное создание, полагаю, ваша дочурка? — спросил он, но не дожидаясь ответа, ушел в подсобку, напевая под нос: — Сейчас мы палочку найдем. Сейчас ее мы подберем. Палочку для Примы подобрали довольно быстро — двенадцать дюймов, вяз и перо феникса. — Очень элегантная и сильная палочка, — сказал Джервейс, наблюдая, как Прима рассматривала красивую светло-коричневую палочку с изящными завихрениями, вырезанными на ее поверхности. — И с такой сердцевиной... Вижу, вы на многое способны, юная леди. Расплатившись за палочку и попрощавшись с Джервейсом, семья покинула лавку. Перед уходом Мориус, видя восхищение дочери, шепнул ей: — Знаешь, только чистокровные волшебники могут творить магию палочкой из вяза. Эта палочка показывает благородство и огромный потенциал своего владельца. Потом, с нежностью обняв дочь, он добавил: — Я люблю тебя и горжусь тобой, моя малышка. После этого, обменявшись теплыми объятиями с женой и дочерью, Мориус проводил их к порталу, и они перенеслись обратно домой.

***

Пока Каа и Прима были в отъезде, Сальме предстояло провести день с дедушкой, Джаффой Мустафой. Её немного огорчило, что она не поехала с ними, но когда дедушка, обычно погружённый в свои дела, нашел время и решил посвятить его ей, настроение Сальмы чуть-чуть улучшилось. Несмотря на его строгость, Джаффа любил внучек и с радостью обучал их разным премудростям. Дворец Мустафа был полон магии и древних тайн. Джаффа, ведя внучку по коридорам, где на стенах висели фрески с изображениями богов и героев, рассказывал о традициях, легендах и жестоких боях нарисованных на стенах.  Они остановились у старинного зеркала с символами Исиды, которое, как заметил дедушка, могло раскрывать истинную сущность людей. Сальма с интересом оглядывалась, пытаясь понять, сколько ещё загадок скрыто в стенах этого дворца. Они прошли в библиотеку, где пыльные тома магии хранили в себе самые разные знания и умения. Сальма восхищённо взяла в руки книгу "Мудрость древних магов Африки", которую дедушка позволил ей осмотреть. Он рассказал о разных заклинаниях из этой книги которые помогали их семье выходить победителями из, казалось, безвыигрышных схваток, сохраняя силу и честь на протяжении столетий. Сальма внимательно слушала его рассказы, пытаясь не думать о пропущенной поездке. Она прекрасно осознавала, насколько ценны те знания, которые хранил её дед. Когда Джаффа рассказал ей об амулете Маат, который поддерживал мир в доме, и древнем ковчеге с изображением Анубиса, охранявшем их от зла, она поняла, что магия их рода — это не просто сила, а наследие, способно на очень многое. В конце дня, когда они вернулись в главный зал, Джаффа, посмотрев на внучку с едва заметной теплотой, сказал: – Ты — часть этого дома, Сальма. Помни об этом. Сальма ощутила, как её сердце наполнилось гордостью. Она поняла, что дедушка был рад провести с ней этот день и что, возможно, скоро она узнает ещё больше тайн их древнего рода.

***

Дома Прима не упускала ни единого шанса похвастаться своей волшебной палочкой перед сестрой и остальными членами семьи. Конечно, обеих сестёр Селвин уже обучали заклинаниям, но с нестабильным детским магическим ядром и без палочки это было настоящим испытанием. Прима, уже слывшая талантливой девочкой и радовавшая деда своими достижениями на общих уроках, с получением палочки считала, что достигла нового уровня. — Такая, как ты, якшающаяся с маглами неженка, наверняка получит какую-нибудь слабую палочку из облезлой ветки дряхлого дерева с сердцевиной слабее волоска с шерсти докси, — издевательски заметила Прима, когда Сальма вернулась с прогулки. Дворец Мустафы, построенный на месте древнего храма, окружал насыщенный магический фон. Он располагался в пустыне, словно вырастая из скал, сочетая песчаные тона с элементами золота и белого мрамора. Скрытый магией дворец был невидим для маглов из соседнего селения, которые и не подозревали, что живут рядом с великим родом Мустафа. Именно в это селение Сальма часто любила наведываться, играя с местными детьми в их магловские игры, чем и вызывала негодование у Примы. — Подумала бы, что скажет отец, если узнает? Мама зря закрывает глаза на твоё общение с грязью, — продолжила Прима с презрением. — Они не хуже нас, Прима, — заступилась за своих друзей Сальма. — И я уверена, что получу не менее сильную палочку, чем твоя. — Ты? — Прима засмеялась, хотя в глубине души она не считала сестру слабой. Её бесило общение Сальмы с маглами, и она пыталась надавить на все возможные болевые точки, лишь бы Сальма изменила своё поведение. Медленно проведя своей палочкой у носа сестры, она с презрением добавила: — Эта палочка из вяза. Ей могут пользоваться только благородные люди. Но я боюсь, что даже лучший ювелир не сможет разглядеть алмаз, если тот будет испачкан дерьмом. Так что советую тебе хорошенько вымыться и прекратить пачкаться. Не забывай, кто ты, Сальма. — Ты ошибаешься! — с вызовом ответила Сальма. Две сестры упорно смотрели друг другу в глаза, и казалось, что даже воздух между ними начал искриться. Сальма сдалась первой, задержав ещё на мгновение взгляд на комнате, она резко отвернулась и, с нарочито выпрямленной спиной, покинула её, стараясь удержать эмоции под контролем. Как только дверь за ней закрылась, её шаги ускорились, и Сальма бросилась по длинному коридору дворца, едва сдерживая предательские слёзы обиды. 

***

Переданный сонным посланником Приме камень с приглашением оказался порталом. Активировав его, Прима и её семья оказались в месте встречи — круглом порту, сверкавшем на солнце. Порт был полностью выложен белым мрамором, создавая эффект ослепительной чистоты, и располагался среди бескрайних пустынных песков. Вместо бушующих волн океана, мраморный круг окружали барханы, защищая его от внешнего мира. В порту располагались разнообразные лавочки, беседки и столики, за которыми разместились ученики и их семьи, оживлённо обсуждая предстоящее путешествие. Примерно через час в воздухе появились длинные лодки, украшенные магическими орнаментами и светящимися символами. В каждую из этих величественных лодок, парящих в воздухе, могло вместить по меньшей мере две сотни человек. Когда лодки подошли ближе, стало ясно, что время прощания настало. Приму обняли все: мама, отец, который нашёл время, чтобы проводить дочь, и дед, отложивший свои дела. Все, кроме Сальмы. Прима ожидала, что сестра бросится к ней в объятия, а она, смягчившись, даже ответит, ведь они впервые расставались на долгий срок. Но Сальма лишь выжидающе смотрела. Прима насмешливо улыбнулась, прежде чем взойти на борт величественной лодки, которая медленно начала подниматься в воздух. "Ничего страшного," — подумала она, — "помаринуется пару месяцев, а на каникулах сама прибежит ко мне".

***

Прима довольно быстро адаптировалась в Уагаду. Несмотря на то, что комнаты оказались менее удобными, чем в родном поместье, и ей пришлось делить их с соседками, она быстро заняла лидерские позиции. Девочки, которые поначалу казались ей неприятными помехами, вскоре стали лишь фоном, не влияющим на её повседневную жизнь. В учебе Прима преуспевала без особых усилий, всегда получая отличные оценки. Её природное обаяние привлекало к ней людей, и она, даже не стараясь, завела множество полезных связей. Она наслаждалась популярностью и умело ею пользовалась.  В один из дней профессор астрономии, обычно спокойный мужчина с большими очками, подошёл к ней с выражением беспокойства на лице и отвёл к директору. Прима не привыкла обращать внимание на эмоции окружающих, но напряжение профессора было направлено прямо на неё, что вызвало тревогу. Профессор привел её в кабинет директора, бросил последний, полный горечи взгляд и ушел тихо прикрыв дверь. Директор, чернокожий мужчина в ярко-желтой мантии, украшенной золотистыми узорами, и тюрбане в тон, сидел за своим столом. Его густые брови были сведены над глазами, полными грусти и сочувствия. Взгляд директора был направлен прямо на Приму, и это усилило её беспокойство. — Присядь, Прима. Скоро появятся твои родители, — тихо сказал директор. Прима не успела как следует сесть в уютное кресло, как камин вспыхнул, и из него вышли её родители, Мориус и Каа. Одеты они были безупречно, как всегда, но что-то в них казалось неправильным. Каа подошла к дочери и крепко её обняла. Обменявшись с директором несколькими формальными фразами, родители переместились вместе с Примой домой. Дома царила тягостная тишина. Мориус и Каа молчали, и Прима чувствовала, как напряжение нарастает. Наконец, отец, глядя на давно погасший камин, тихо, но твердо произнес: — Сальмы больше нет. Сначала Прима решила, что это какая-то шутка. Ей хотелось рассмеяться, хотя ничего смешного не было. Но, заметив заплаканные глаза матери и напряженную фигуру отца, она поняла, что всё это на самом деле. Непонимание и растерянность охватили её, и единственное, что она смогла вымолвить: — Тогда я пойду в свою комнату. Прима попыталась действовать, как обычно. Приняла ванну, пытаясь смыть с себя ощущение липкой грязи, и легла в кровать. Но сон не приходил. Воздух в комнате казался тяжёлым и спертым. В какой-то момент она решила прогуляться по дворцу, надеясь, что это поможет унять тревогу. В коридоре она наткнулась на дедушку. Он выглядел как обычно, но бледность и мешки под глазами выдавали его усталость и боль. — Ты уже знаешь, — сказал он, скорее констатируя факт, чем задавая вопрос. — Знаю, — подтвердила Прима. — А как это произошло? — спросила она, ещё не до конца осознавая, что "это" означает смерть Сальмы. Джаффа, её дед, пригласил внучку следовать за ним. Войдя в свой кабинет, он на мгновение остановил взгляд на небольшом деревянном сундуке, украшенном изображениями шакалов и символами Анубиса. Затем он подошёл к омуту памяти, извлёк из своей головы светящуюся субстанцию и бросил её в омут. — Можешь посмотреть, — сказал он. Прима погрузилась в воспоминание. Она увидела, как дед сидел в своём кабинете, когда вдруг послышался низкий гул. Источником гула оказался тот самый сундук “ковчег Анубиса” сообщающий, что кто-то из рода в серьезной опасности. Дед быстро вышел из кабинета и вскоре оказался на улице, где встретил заплаканного мальчишку-магла. Мальчик что-то сбивчиво рассказывал, и, не желая терять времени,  Джаффа применил легилименцию, чтобы просмотреть его воспоминания. Затем дедушка трансгрессировал в место, где толпа маглов окружила кого-то крича что-то злобное. Приме удалось различить лишь слово “Прочь”. Мощным взрывом магии Джаффа разогнал толпу. И Приму, успевшую лишь понять что в центре толпы была Сальма, вытолкнуло из воспоминания.  — Я не успел, — глухо произнёс Джаффа, когда Прима пришла в себя. Он рассказал ей, что Сальма помогла больному мальчику, но её доброту, увы, не оценили. Маглы, заметив, что мальчик выздоровел, заподозрили Сальму в колдовстве. Они схватили её, а когда она попыталась убежать, у неё произошёл выброс магии. Маглы посчитали, что она одержима демоном, и попытались "изгнать" его. Джаффа замолчал, но Прима поняла, что произошло дальше.  Прима так и не заплакала. Она молча вернулась в комнату и легла в кровать, всю ночь глядя в потолок пустым взглядом.

***

Джаффа настоял на том, чтобы тело упокоилось в родовой гробнице семьи Мустафа. Хотя Сальма и носила фамилию Селвин, её домом было поместье Мустафа, и Джаффа чувствовал, что её место именно здесь. Мориус, который с момента смерти дочери замкнулся в себе, не спорил. Он понимал, что не провел с ней достаточно времени, чтобы иметь право возражать. На время подготовки к похоронам в поместье поселился некромаг Себекха'Ра Амунет, старый знакомый Джаффы. Его присутствие окутывало дом зловещей аурой, словно туман. Себекха'Ра был высоким и худым, с кожей, которая казалась серой на фоне его некогда смуглого лица с козлиной бородкой. Его профиль с изогнутым носом напоминал орла, а глаза, светящиеся золотом, вызывали дрожь. Одетый в длинную черную мантию, расшитую непонятными символами и увешанную амулетами, тихо позвякивающими при каждом шаге он выглядел так, будто сама смерть была у него на коротком поводке. Его руки, на пальцах которых поблескивали многочисленные кольца, были тонкими и изогнутыми, словно когти. Род Себекха'Ра веками проводил погребальные церемонии для семьи Мустафа, и сам Амунет хранил родителей и дедушку с бабушкой Джаффы. За прошедшие годы он почти не изменился, что только добавляло его фигуре ореол мистической древности. В то время как в гробнице, расположенной в десяти минутах ходьбы от дворца, готовили место для Сальмы, Амунет проводил все необходимые ритуалы мумификации. Через две недели состоялась погребальная церемония. В новой комнате Сальмы, рядом с её саркофагом, словно в день рождения, были разложены подарки: изысканная мебель, украшения, статуэтки, мощные артефакты и её любимые книги. Прима всё это время ощущала себя как в бреду, будто окружающая реальность была покрыта пеленой. Она пришла в себя только тогда, когда оказалась в одиночестве перед саркофагом сестры. Церемония давно закончилась, и теперь, когда она выйдет, гробницу запечатают навсегда. Окинув взглядом комнату, Прима заметила множество вещей и стала внимательно их разглядывать. Но кое-что не давало ей покоя. Она подошла к саркофагу и, не удержавшись, прошептала: — Лгунья, — её голос эхом отразился от стен гробницы. — Лгунья! И где же твоя палочка, Сальма? — злоба и боль переполняли её. Она упала на колени перед саркофагом, смотря в глаза, нарисованные на дереве. — Дерево вроде подобрали верно — кедр, — горько заметила она, — но сердцевина не должна быть магом... В её голосе слышалась горечь. — Я ведь предупреждала тебя, говорила — не общайся с грязью, Сальма. И к чему это привело? Тебя больше нет. — Слёзы потекли по её щекам. — Они забрали тебя у меня, Сальма! Убили! — Приму трясло от рыданий, её слова путались в потоке эмоций. — Как они посмели, Сальма? За что? Почему? Почему именно тебя? Как посмели? Отомщу! Я им всем отомщу... Рыдания захлестнули её, и она так и не заметила, как мир вокруг погрузился во тьму, а она сама потеряла сознание. Когда Прима вернулась в школу через месяц, в её сердце была только одна цель — стать настолько сильной, чтобы отомстить всем маглам. Они заслужили это.

***

Гриндевальд вошел в центр зала, уверенно ступая по каменному полу, словно владыка мира, спустившийся к своим подданным. Каждый его шаг, каждый взгляд, будто бы источали невидимую, но ощутимую власть, харизму, перед которой меркли даже самые яркие огни. Длинный черный плащ развевался за ним, словно сотканные из тьмы крылья. Из переднего кармана жилета чуть выглядывала тонкая серебристая цепочка, ведущая к таинственной склянке — возможно, она хранила нечто большее, чем просто зелье, может быть, саму его душу. Темно-синий жилет с множеством пуговиц, белая рубашка, небрежно расстегнутая на верхних пуговицах, и перевязанный шелковый черный шарф завершали этот многослойный образ. Высокие черные ботинки на фоне кожаных брюк создавали впечатление силы и решимости. Когда он появился, зал встретил его бурей восторженных криков «Гриндевальд! Гриндевальд!» и оглушительными аплодисментами, словно он был не темным магом, а рок-звездой. Дождавшись, пока толпа утихнет, Гриндевальд заговорил, его голос был уверен и глубок. — Братья, сестры, друзья. Эти аплодисменты, сегодня вы дарите их не мне. — Он сделал паузу, позволив аудитории выразить свое несогласие, на его лице появилась лёгкая, почти саркастическая улыбка. — Нет, они предназначаются вам самим. Толпа замерла, слушая его каждое слово с благоговением. — Вас сюда привела жажда перемен и понимание того, что обычаям прошлого больше нет места. Вы пришли, жаждая чего-то нового, чего-то иного. Он позволил этим словам повиснуть в воздухе, его голос был твёрдым, но не агрессивным, словно каждое слово несло с собой скрытую силу. — Говорят, я презираю маглов. Что я презираю не волшебников. Толпа снова взорвалась восторженными криками и свистом, но Геллерт продолжил, и все замолкли, вслушиваясь в каждое слово. — Но это лишь грубая ложь. Я их не презираю. Это не так. Я не сражаюсь из ненависти. Я не считаю маглов хуже нас. Они другие. Они не бесполезные и не лишние. Их польза и предназначение в другом. Магия зарождается лишь в душах избранных. Те, кто ею владеют, живут для высших целей. И мы построим прекрасный мир для всех. Ради свободы, правды… На мгновение его голос затих, а в глазах мелькнула тень тоски. — И ради любви. Толпа наблюдала за ним, не пропуская ни одного его жеста, ни одного слова. Несколько особо впечатлительных ведьм ахнули, едва не падая в обморок. — Разве плохо желать этого? — спросил он, глядя на собравшихся, словно исподлобья. — Почему мы должны прятаться, словно преступники? Почему должны скрывать свою природу? Как долго они будут терпеть, прежде чем направят свое оружие на нас? Он сделал знак, и его верная соратница Винда Розье подошла с кальяном, выполненным в виде черепа. Гриндевальд благодарно кивнул, затянулся и выдохнул плотный, густой дым. Облако медленно заполнило зал, превращаясь в мрачные образы войны: падающие бомбы, разрушенные города, люди, бегущие в страхе от своих же собратьев. Эти иллюзии висели над толпой, пока не исчезли так же внезапно, как и появились. Зал замер, будто бы забыв, как дышать. Гриндевальд выдержал паузу, наслаждаясь моментом, затем снова заговорил, его голос был как раскат грома: — Подумайте, мои братья, мои сестры, мои друзья, — что будет дальше? Зал наполнился нарастающим шумом, обсуждения становились все громче с каждой секундой. Геллерт позволил им наговориться, затем поднял руку, привлекая внимание. Как только зал затих, он продолжил: — Вот с чем мы сражаемся! Это наш враг! Их высокомерие и жажда власти. И они не остановятся. Как скоро они обратят своё оружие против нас? Но мы можем их остановить. Можем возглавить их и направить в нужное, мирное русло. Как только он закончил, зал взорвался аплодисментами. В следующую секунду Гриндевальд взмахнул палочкой, и рядом с ним возникла стена из синего пламени, которая ярко светилась, но не обжигала. Он обвел зал взглядом, пронизывая им каждого присутствующего. — Те, кто готов бороться за лучшее будущее, могут войти в этот круг, — сказал он с холодной решимостью. — Остальных никто не будет держать. Среди толпы была фигура в фиолетовой мантии с капюшоном, который скрывал ее лицо. Она казалась настолько неприметной, что полностью сливалась с окружением, но, услышав его слова, она быстро исчезла, трансгрессировав на улицу. Проведя себя сквозь всевозможные чары и убедившись, что на ней нет ни отслеживающих заклятий, ни проклятий, ни другой пакости, она вернулась и решительно пересекла огненную стену. Как только она сделала шаг в огонь, маскировочные чары спали, и взгляд Гриндевальда с интересом впился в глубокие, как два омута, карие глаза, раскрывая перед ним Приму Селвин.

***

Когда небольшая синяя машина выскочила прямо перед ней, наша героиня не успела испугаться. Она была уверена, что очнется и что все будет хорошо. Ведь даже если случается что-то плохое, это происходит всегда с другими, наивно полагала она. Но увы, со свернутой шеей люди не выживают. Хотя она об этом пока не знала. Уверенная, что просто лежит без сознания в больнице, девушка волновалась за свою подругу, которая сидела на пассажирском сидении в момент аварии. Она надеялась, что с той все будет хорошо, и уже обдумывала сладкие планы, как подаст в суд на устроившего аварию подонка и выиграет кучу денег. Однако время шло, и она начала беспокоиться за себя. Как-то слишком долго не возвращалось сознание, но мысли оставались ясными. Ей казалось, что она находится в теплом, движущемся коконе, который немного сдавливал ее со всех сторон. Она четко слышала стук сердца, не испытывала ни жажды, ни голода. Временами ее охватывали странные, словно чужие эмоции, но понять, какие именно, она не могла. В один из дней, а может быть, вечеров — время потеряло всякий смысл — все резко изменилось. Ее тело внезапно сжалось и словно потянуло куда-то. Ощущение уютного кокона сменилось прохладным воздухом, ярким светом и громкими звуками. Девушка почувствовала резкую нехватку воздуха, и, сделав вдох, будто разрезала горло и легкие изнутри. Этот болезненный вдох заставил ее закашляться и заплакать от боли. Вокруг мелькали силуэты в желтых одеждах, которые резали глаза. Один из них держал ее в руках, проводя по телу какой-то веткой, от чего боль в горле и легких мгновенно исчезла. На размытой койке неподалеку лежал еще один силуэт, укрытый белым одеялом. От него веяло усталостью, а несколько желтых силуэтов мельтешили рядом. Один из них протянул белому силуэту чашку, и, когда тот опустошил её, ощущение усталости исчезло из комнаты. Несмотря на все странности, девушка уже догадалась, что, похоже, только что родилась. Удивляло другое — она помнила прошлую жизнь. Но не все. С ужасом она осознала, что не может вспомнить свое имя. Вместо него в памяти мелькал белый шум, как в старом телевизоре, который потерял сигнал. Попытки «примерить» другие имена вызывали неприятное чувство инородности, ведь они не принадлежали ей.