Империя ублюдка

            Мустафа, услышав из смежной комнаты, что мама проснулась, влетел к ней. У Лены это вызвало очень странные чувства. Ей показалось, что именно что-то такое чувствуют некоторые матери новорожденных: вроде бы, до этого видели ребёнка только через экран, но всё равно хочется вцепиться в него и не отпускать.             Махидевран обожала этого ребёнка, называя его «мой львёнок», постоянно обнимая и целуя. Лена, основываясь на её ощущениях, прижала Мустафу к себе, шепнула:             — С добрым утром, сынок, — и погладила его по голове.             — С добрым утром, мамочка.             Лена, благодаря воспоминаниям и чего-то вроде интуиции, оставшейся от Махидевран, в общих чертах понимала, как конкретно себя вести.             Разобравшись с одеждой и причёской, Гюльшах достала что-то похожее на пузырёк с лекарством, перелила немного в нечто вроде стакана и протянула Лене.             Махидевран подсказывала, что это обязательно нужно выпить. Но вместе с этим Лена чувствовала, что с этим связано нечто ужасное. Собрав вместе все воспоминания и общий контекст, Лена поняла — Махидевран беременна.             Сулейман, по её собственным ощущениям, её изнасиловал, поэтому наступившая беременность была ей столь отвратительна. Махидевран сваливала отсутствие месячных на мифические боли в животе, от которых она и пила лекарство, но на деле пыталась вызвать выкидыш.             Лена напряжённо улыбнулась: «А это интересное обоснование каноничных событий. Если я продолжу глотать эту дрянь, чем бы она ни была, то случится каноничный выкидыш. А если откажусь? Есть шанс родить? Другой вряд ли выпадет. Но нужно ли мне это? Я, конечно, планировала ребёнка, но на потом, очень на потом. От мужа, и рожать собиралась под всеми возможными обезболивающими. А что здесь? Во-первых, этот ребёнок не мой. Во-вторых, материнство здесь будет кардинально отличаться от того, к которому я привыкла. Всё будет не так, начиная с того, что я не смогу дать этому ребёнку имя, которое мне нравиться. И вдобавок здесь ещё и закон Фатиха присутствует. Вот и накой хрен мне рожать? Просто потому что, „все рожают и я родила“, как остальные попаданки? Потому что ещё один ребёнок поможет чего-то добиться? Чего и зачем? Больше власти? Чтобы что конкретно с этой властью делать? Этого почему-то не объясняла практически ни одна попаданка. Всем нужна была власть ради власти. Что ж, мне власть не надо. У меня нет никаких заветных целей и сверхценных идей. И придумывать их себе я не хочу. Вроде, „Сулейман должен быть моим“. Извините, но лысеющие мужики в возрасте около сорока меня не привлекают. Защита „сына“ Мустафы — тоже нет. Это даже звучит бредово: чтобы получить шанс спасти уже существующего сына, нужно подкладывать себя под Сулеймана, тем самым нарываясь на возможность родить ещё пару-тройку сыновей. Даже будь Мустафа моим родным сыном, я бы не стала лезть под Сулеймана. Пусть лучше Хюррем. Если закон Фатиха сработает именно так, как в сериале, то у меня умрёт один сын, а у Хюррем три. Выгода от отсутствия дополнительных детей очевидна. Поэтому нет. Никаких детей».             Лена взяла у Гюльшах стакан и выпила из него какую-то странную на вид и жутко горькую на вкус жидкость.             После того, как в покои принесли еду, Мустафа, что было привычно для него, уселся рядом с Леной. Еда не показалась Лене чем-то дико необычным, вроде японских водорослей или китайских жуков.             Закончив есть, Мустафа пошёл за своими школьными принадлежностями, потому что в школу он не ходил — Махидевран учила его сама. Что Лену слегка успокоило — будет чем заниматься, живя без интернета, телевизора, музыки и вообще каких-либо привычных развлечений.             «Наверное, реальным султаншам было чем заняться, но по сериалу их быт выглядел как сплошная отупляющая скука. Даже авторы фанфиков по „Великолепному веку“ старались не касаться того, чем каждую минуту каждого конкретного дня заняты их попаданки. Это упоминал всего один-единственный фанфик, но я бы такой жизни не вынесла. Лучше уж учить Мустафу».             Как это работало Лена не понимала, но знаний, чтобы занимаясь с Мустафой, у неё хватало, словно они, как нечто базовое и неотъемлемое, загрузились ей в мозг. А чтобы понимать, как конкретно заниматься с Мустафой, она основывалась на том, что помнила о его с Махидевран занятиях.             Махидевран казалась ожидаемо нежным и терпеливым учителем. Гуляла с сыном в саду. Рассказывала ему вечером сказки. Она буквально только им и жила, поэтому Лене, глядя на него, даже стало его жаль: «У тебя была такая хорошая мать, которая даже убить за тебя могла. Но теперь вместо неё я. Не лучший обмен, потому что мне не хочется влезать во всю эту хрень с борьбой за секс с твоим папаней и прочую дичь. Мне всё это не нужно, вообще нисколько. Но и уходить отсюда мне не хочется, потому что я вряд ли смогу устроиться где-то лучше, чем здесь. И, вообще, учитывая уровень проработанности мира, за пределами Стамбула могут быть не прорисованы локации. Поэтому, лучше я останусь тут и буду твоей нянькой. Меня устраивают оплата и условия проживания.»