Джули обычная.
В ней не было замечено особой красоты, сверхсилы или смелости. И сейчас, стоя перед зеркалом в спальне, она рвет волнистые волосы расческой, яростно их распутывая.Бесполезная. Бесполезная. Бесполезная.
Она не Вики Уокер, которая сразу после выпуска стала серафимом, ей не хлопали на выпускном, она не принимала участия в войне, и сейчас, глядя в свое ненавистное отражение, она злится. Она даже не может дать должной помощи ордену, хоть и крутится вокруг Чумы большую часть времени и ее уже тошнит. Тошнит от фальши, от страха, от всадников, от себя. Когда-то бойкую и нелепую девочку сломала война, и последний кирпич приземлился на голову, добивая, во времена местного конца света, когда ее зубы вновь сводил страх в уединенной комнатушке, а сон и вовсе решил покинуть девушку. Светлые глаза выглядят еще более тусклыми на фоне золотистых прядок, которые Джули яростно прилизывает за уши, ожидая увидеть в зеркале более приемлемую версию себя. Ведь сегодня освободился третий всадник апокалипсиса — Голод, и судя по всему, он являлся огромной угрозой. Сгорбленная костлявая фигура и синяки под глазами не сулили вида безудержного веселья и радости, когда, наоборот, всем своим существованием нужно показывать искреннее счастье, ведь она на их стороне. Орден не связывался с ней больше недели, от чего рой мыслей в голове только усиливался, а страх за себя и вовсе достиг крайней точки. Джули ведь информатор — не боец. Голубоглазая сильна в зельеварении, что вряд ли бы помогло оппозиции сейчас. Но засунуть ее в самое пекло. Неужели она настолько безразлична ордену? Глупые, яростные мысли и ощущения покинутости никуда не уходили. И единственное желание было заплакать, растирая глаза в кровь, и попросить маму забрать ее. Но ведь она так рвалась помочь, так пыталась выпрыгнуть из штанов, чтобы чем-то выделится и что-то доказать, помочь в конце концов. Ведь ее родители сражаются на стороне ордена с самого начала. Они добывают провизию, вступают в бойни словно бесстрашные воины. Но чтобы Джули не пыталась сделать, чтобы помочь, получалось лишь путаться под ногами и мешать. А ведь отсиживаться не хотелось. Хотелось бороться. И когда все-таки ей удалось через слезы матери, крики отца, и доказательства собственной важности, вырваться в школу, чтобы оказать какую-либо помощь — ей захотелось умереть. Ведь одно дело бить себя в грудь и говорить о необходимой поддержке и важности дополнительных ушей для ордена, и совсем другое — оказаться в самом эпицентре пиздеца, где можно было попасться под горячую руку, лишь кинув мимолетный взгляд туда куда не понравится Чуме. И по закону подлости узнавать ничего не получалось. Как назло, обрывки разговоров пролетали мимо, страх за свою голову не давал подходить к кабинету всадников на пушечный выстрел, и оставалось лишь описывать обстановку, с чем и так прекрасно справлялся ангел Фенцио. Джули сама заперла себя в клетке обстоятельств и поняла это сразу переступив порог учебного заведения. Но бежать гордость не позволила. Бросая, попытки изменить ситуацию, девушка яростно кидает расческу на пол и падает лицом в кровать. Желание закричать от разочарования в очередной раз подавляется, когда Джули сжимает кулаки до боли. Чтобы не делал орден они всегда проигрывают. Неизвестность насчет родителей сдавливала горло сильнее любой удавки. А ненависть к себе рождает мысли выцарапать себе на лбу статус ненужной неудачницы и с позором вернуться в орден, лишь отнимая чужой хлеб у того, кому он правда нужен. Блядство, чертово блядство. В детстве мир казался таким большим и ярким, косички развивались на ветру, а Джули верила, что она пойдет в школу и станет кем-то очень важным по ее окончанию. Но ноги привели ее в цитадель, работать секретарем за копейки и получать вечные выговоры за неуклюжесть. Это больно — разочаровать самого себя. А ведь она когда-то родилась ангелом, в обычной рабочей семье. За ней не числился определенный статус, который гордо носили другие ученики, не имелось за ее семьей особых привилегий, поэтому, зубря учебники в тесной комнатушке, казалось единственной реальной возможностью выбиться в люди. Но нужно было долго жить, а Джули с дурацким человеческим именем, которое отец подслушал во время задания на земле, хотелось эту вечность перемотать. Ей казалось это все таким несправедливым, когда она кусала губы, глядя на непризнанную, что могла дать пинка под зад каждому мимо проходящему, и с удовольствием это делала, показывая всем свою внутреннюю силу. Она понимала, что на нее не засмотрится красавчик Люцифер, что она не будет освобождать мальчика из башни и не поговорит с самим Шепфа, затем отменив закон равновесия. Даже ужасный Энди бегал за Вики хвостом, совсем не замечая миловидную мордашку Джули, что в памяти одногруппников осталась никем. С ней даже не здоровались люди, с которыми она училась много лет, учавствуя в совместных заданиях, и протирая штаны на уроках Геральда, что уж тут говорить о славе или каких-то достижениях. Поэтому ходить на дополнительные никому ненужного зельеварения казалось спасением. Помогать в лазарете, общаться с учителями и грустно смотреть в потолок, ведь даже в ее комнату, будто бы, чтобы окончательно добить, не подселили соседку за все годы обучения.Иногда ей казалось, что все небеса ополчились против нее.
И все происходящее казалось сущим бредом, ведь она никогда не была особенной, чтобы это ввязываться. Но идти было пора, может хоть в этот раз удастся что-то выяснить.