Сахарная вата

Пик не спалось ни до момента, как могла перевоплощаться в титана, ни после, как перестала им быть. Девушка каждое утро соблюдала незыблемый обряд: просыпалась, когда часовая стрелка доходила шести часов, потом уходила из каюты смотреть на рассвет, а по возвращении вновь засыпала, когда стрелка уже равнялась восьми часам. Только уже после второго «захода» на сон, девушку было невозможно разбудить до обеда. Постоянные неприятные мысли делали сон тревожным, поэтому рассвет успокаивал её беспокойную душу, заставляя потом ещё часа четыре хорошенько отоспаться за всю ночь. Сегодняшнее утро не было чем-то особенным, за исключением одного: девушка проснулась за два часа положенного времени. Пик скинула ноги с постели и провела рукой по икрам. После каждой дипломатической встречи, заставляющей выстаивать девушку, по несколько часов, ночью она страдала от судорог  - вторая причина её беспокойного сна. Ей было тяжело размять ноги, потому что сама корчилась от боли, приходилось терпеть. Раньше, когда Энни была с ней в одной каюте, было полегче, Леонхарт могла проснуться и помочь ей, то сейчас, когда та перебралась к Армину, приходилось справляться самостоятельно. Заботливый Райнер ночью, перед уходом в свою комнату, постоянно интересовался состоянием Фингер, разминал её ноги перед сном, требовал, чтобы та, если что звала на помощь, но девушка никогда к ней не прибегала. Пик немного потрясла плечиками, поправила свои волосы, которые за ночь растрепались сильнее. Фингер сунула ноги в мягкую обувь, накинула на свою белую пижаму, состоящую из теплых длинных штанишек и такой же кофточки, пиджак от нежно-розового костюма, который должна надеть по прибытии в другую страну, и на секунду задумалась, рассматривая себя в небольшое зеркало, повешенное на стену напротив своей незаправленной койки, около небольшого шкафа, чтобы девушка, не отходя далеко, могла привести себя в порядок. Фингер потрогала себя по лицу, нежно оттягивая кожу с щек. А она поправилась, скорей всего даже не влезет в ту военную форму воинов марлии. Кожа так и осталась бледной, взгляд был уставший, правда уже не от того, что она на протяжении двух месяцев проводит в титане, совершенно позабыв как ходить на двух своих ногах, и под глазами не было синяков. Она вспомнила, как в титане до невыносимости жарко, сказать ей сейчас просидеть в нем долгое время, Фингер бы в жизни не согласилась. Пик стала выглядеть более живее, единственное, что докучало её был сон, но это дело поправимое. Фингер поправила пиджак на своих плечах, придерживая его за крой, и, опустив голову в пол, слегка усмехнулась.  — А ведь в этому году я должна была передать своего титана новому поколению. Софи, — её взгляд стал таким безжизненно пустым, а слезы слегка навернулись на её серых глазах, но она быстро утерла их кулаком. Они спасли от Эрена человечество, но какой ценой. Погибли невинные дети, которые должны были жить. Лучше бы она согласилась передать своего титана на два года раньше, тогда бы Софи была жива и не погибла в тот день. Фингер сильнее закуталась в пиджак и выбежала из каюты, стараясь не сильно хлопнуть дверью, чтобы не разбудить голубков Арлертов. Очередная страна и очередное доказательство того, что эллийцы с Парадиза не «островные дьяволы», а с материка уж подавно. Зачем стоило что-то доказывать? Разве не видно, что они и без того безопасные? Разве злодеи те, кто мир спасли? Пик в прошлой стране заставили повредить себя, чтобы доказать, что она утратила способность становится титаном. Ни Райнера, ни Энни, ни Армина, ни Конни, ни Жана. Именно её. Бороться ради того, чтобы вновь что-то доказывать? Может и правда стоило стерилизовать их всех, тогда бы просто прекратился их род и все были бы счастливы? Не случилось бы начало «дрожи земли», не случилось бы даже той ночи объявления войны? В конце концов от стерилизации не пострадало столько людей, как из-за «дрожи земли». Пик даже не заметила как прошла по длинному коридору и вышла на палубу. Поток ледяного воздуха дунул ей прямо в лицо. Холодный ветер поднимал её вьющиеся густые волосы, щекотал шею, заставляя покрыться гусиной кожей. Сегодня было холоднее, чем обычно. На носу корабля она, прищурившись, различала знакомый мужской силуэт и остановилась в несколько метров от него. Видно, она не особо продрала глаза или же настолько погрузилась в свои мысли, что называла мужчину другим именем:  — Райнер?  — Жан.  Пик только кинула и подошла к опершему на перила Кирштейну, нагнувшись так же на перила. Девушка поправила свой пиджак повыше, чтобы в шею не так сильно дуло.  — Доброе утро, Пик. Время только четыре, а ты уже проснулась, — Жан глянул на свои часы, чтобы проверить время. — Ты ведь всегда спишь до обеда, что произошло с тобой? Или тебе не спится из-за вчерашнего?  — Я всегда встаю так рано, чтобы увидеть рассвет, — девушка томно вздохнула и посмотрела на водную гладь, которое отражало утреннее солнце.  Про вчерашнюю ситуацию она комментариев не давала.  — Поразительно, я прихожу с такими же намерениями.  — Кажется, мы не пересекались просто потому, что я встаю смотреть на рассвет в шесть часов, — Пик задумчиво дотронулась двумя пальцами до своего подбородка. — Да, скорей всего. Я как раз тут до шести.  — Но потом ты не пойдешь спать? — Пик указала пальцем на его внешний вид: мужчина уже был в брюках и рубашке, даже жилетку надел.  — Нет, порисую. Потом мне совершенно не спиться.  Девушка только кивнула, слегка поднимая подбородок, будто протянула понятливое «а». Фингер томно вздохнула и продолжила смотреть куда-то вдаль, ощущая на себе взгляд рядом стоящего мужчины. Пик не любила, когда на неё так смотрят, казалось, что она сейчас точно что-то сотворила неудачное и кажется в глазах других не такой, какая она есть. Правда, это постепенно ушло, когда в титане пребывала постоянно, и воины ей отделяли целый диван, чтобы она на нем лежала. В такие дни она так же ощущала пристальные взгляды своих товарищей, только эти взоры были с каким-то сожалением и грустью, что ей приходится так мучаться, на взгляды марлийских военных она внимания не обращала, ей хотелось простого человеческого - отдыха. Девушка слегка повела плечом в сторону, будто сбросила с себя эти взгляды, оставаясь лишь наедине с собой и Жаном.  — Ты беспокоишься о вчерашнем случае? — с ноткой заботы в голосе поинтересовался Кирштейн. Пик это не волновало. Точнее, волновало, но чтобы не погрузится в болото неприятных мыслей, которые и так беспокоили её по утрам, просто не думала об этом.  — Стараюсь не думать. В Марли Армин вызывал доверие военных, что мы потеряли силу, а там… там даже его речи не помогли. На вас наставили оружие, приставили нож к горлу, лишь бы только превратилась я. Простите, что подвергла вчера вас такой опасности, не знаю, почему я не сделала это почти сразу, как только попросили. Видно, к слишком хорошей жизни привыкла, — девушка на последней фразе слегка усмехнулась, чтобы не превращать их разговор в что-то трагичное, но получилось настолько фальшиво, что аж от себя стало противно.  — Тогда в коридоре мы перекусали себя до крови и ранили себя ножом, — после недолгого молчания сказал Жан, переведя пристальный взгляд от девушки на море. — Но этого им было недостаточно.  — Простите, я всех вас подвела, — Пик сжала губы, слегка прикусив нижнюю.  — Ничего, все хорошо. Это ужасно, что тебе пришлось делать это за всех, — мужчина аккуратно, будто спрашивая разрешения, дотронулся рукой до предплечья девушки, та кивнула, и он нежно сжал её руку.  Пик промолчала, закрыв глаза, и уже не имея никаких сил разговаривать, тихо промолвила:  — Я могу осуждать Эрена, но его геройства и восхищения Микасы им я совершенно не понимаю. Разве чего все это было? Ради того, чтобы сильнее принижаться перед остальными? Почему нельзя было согласиться с тем, что предложил Зик?  Кирштайн не поддерживал Эрена никогда, но ведь именно он понял чего все это время добивался «чертов смертник».  — Знаешь, я не могу комментировать решения и план Эрена, ведь это было уже все решено до нас, нельзя ничего было изменить.  — Видимо, нам никогда не понять друг друга, — тихо ответила Пик и томно вздохнула.  Фингер почувствовала слабость в своих ногах, кажется, она сейчас упадет и поэтому схватилась за перила сильнее. Жан понял погладил девушку по руке.  — Прости, мы просто два несчастных вида народа Имир, который оказался по разные стороны баррикад, со своей правдой.  Пик понимающе кивнула. Что думать и говорить о том, что уже произошло? Ноги девушки стали совершенно непослушными и ватными, одна нога подкосилась, и Пик повалилась назад. Кирштейн подхватил Фингер за талию, придержав её. Жану часто приходилось класть руку на талию девушки на каждой дипломатической встрече, тем самым давая ей опору, чтобы не упала. Фингер схватила Жана за шею, крепко держась за её.  — Если это последствия моего долгого пребывания в титане, даже после прекращения существования моей силы, я просто умру, — сказала Пик прямо на ухо Жану, который никогда не казался ей таким высоким, как сейчас.  — А в тебе осталось что-то титаническое. Сейчас отнесу тебя на лавочку.  Жан взял Фингер под бедра и понес на своих руках. У Пик аж внутри все перевернулось. Тогда от стресса она и не замечала, с какой легкостью Кирштайн таскал её под подмышкой, но сейчас она была в более расслабленном состоянии, да и вес набрала относительно того, что было раньше, поэтому сильно напряглась, прижавшись полностью телом к Жану, крепко держа его за шею.  — Расслабься, ты меня сейчас удушишь. Фингер все же не отпустила. Жану никогда не казалась Пик какой-то миниатюрной из-за её боевого характера, она ведь может ударить его в лицо, если пожелает, да даже хватка у неё сейчас мощная, но в нынешнее время все иначе. Кирштайн посадил её на лавочку и сам сел перед ней на одно колено. Мужчина посмотрел на её туфли, это он ей подарил ей в один день в стране, когда та набила все ноги, поскольку пока была титаном никогда не задумывалась, что обувь может быть не по размеру. Жана заставило это немного улыбнуться. Он стянул туфли с её ноги и дотронулся горячими руками её ледяных лодыжек.  — Что ты хочешь?  — Помассировать тебе ноги.  — Райнер уже делал это мне перед сном. Сегодня я проснулась три раза из-за них.  — Райнер? Я ревную, — руки Жана были сильными, поэтому по неосторожности он сжал икры девушки, а та закинула голову назад, издав тихий полустон и стиснув зубы. — Слишком больно? Прости, я буду нежнее.  — Отомстил же мне, дурачок. Кстати, почему тебя называют лошадиной мордой? — Спроси у Эрена.  — Если бы только он был жив…  Пик поставила ногу на колено Жана, позволяя ему себя трогать. Девушка повернула голову в сторону, рассматривая нежно-розовые, похожие какую-то вкусность в одном государстве, правда совершенно не припомнит названия, волны моря. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, освещая её лицо, заставляя щуриться. Ветер немного утих, он не собирался сдуть с неё пиджак и оставить в одной пижаме замерзать на холоде, хотя Кирштайн бы отдал свою жилетку, которая стала для неё пиджаком. Взгляд девушки перевелся на Жана, который уже более нежно разминал её мышцы, заставляя чувствовать себя намного лучше.  — Помнишь, мы ели сладость, которая похожа на эти облака?  Кирштайн поднял на неё голову, слегка прищурившись, не то от того, что увидел особенно красивую, хоть и потрепанную, девушку, не то от солнца. Пик поймала себя на мысли, что сегодня Жан тоже отличается красотой, может, потому что не зализал свои волосы и они, растрепанные, делали его образ более живым. Жан посмотрел на облака и потом понимающе кивнул. — К сожалению, я не все названия могу запомнить.  — Сахарная вата, точно, — девушка указала пальцем на Жана, будто он сделал ей какую-то подсказку. — Стоило тогда купить её побольше. Не знаю, будет ли она там, куда ты отправляемся сейчас, — он вновь принялся массировать её ноги. — Ничего. Зубы потом будут болеть.  — Ну, один раз можно, — Жан поднял голову и будто с каким-то озорством в глазах посмотрел на Пик.  Пик только улыбнулась. Ей почему-то стало так спокойно и умиротворенно рядом с этим мужчиной. Она сама может себя защитить, у неё хорошая боевая подготовка. Может играет её нежная натура? Отец всегда говорил, что она была ласковой девочкой, любила спать с ним и и мамой в одной кровати, постоянно обниматься, а также обожала, когда её целуют в щеки, лоб и нос. Но ей пришлось отбросить свою детскую игривость, когда умерла мама, а пущим ударом стала тяжелая болезнь отца. Теперь уже она воин Марлии, не милая девушка, которая была бы хорошей супругой. Но теперь-то и силы титанов нет, может ли она побыть более мягкотелой размазней рядом с кем-то? Легкая рука Фингер легла на голову Кирштейна, девушка принялась нежно накручивать пряди его волос на свои тоненькие пальцы. Жан удивился этому и вопросительно наклонил голову в сторону, глядя в серые глаза девушки.  — У тебя длинное лицо.  — Знаю, каждый день на себя в зеркало смотрю.  — Именно по этому ты лошадиная морда.  Кирштайн закатил глаза и немного улыбнулся.  — Надеюсь, ты не будешь звать меня так.  — Слушай, прикольная из нас вышла бы пара. Ты моя лошадка, а я твоя телега.  Жан на секунду задумался. Его взгляд был туповатым, он не понял. Пик звонко засмеялась, прикрывая рот рукой. Тут до мужчины и дошло, что он только усмехнулся, продолжив массировать уже другую ногу девушки.  — Было бы славно, — сказал Жан. — Быть парой?  — Не отрицаешь этого?  — Запуталась.  — А как же Порко?  — Умеешь же ты все испортить Жан. Я же не спрашиваю тебя про Микасу.  Кирштайн опустил свой взгляд на ноги девушки. Лучше бы и правда молчал. Фингер все равно продолжила накручивать пряди мужчины на свой палец, перебивая эти приятные на ощупь волосы. Девушка опустилась, и дотронулась губами до макушки мужчины, и сразу же отстранилась. Кирштейн вновь поднял голову, смотря в глаза игривой Пик, которая будто только и делала, что развлекалась с мужчиной.  — Порко мне как младший брат. Когда я узнала, что умер Марсель, я почему-то поклялась, что буду защищать его, поэтому я так реагировала на все то, что связано с ним, — проговорила девушка, слегка откинувшись спиной назад. — Так что я не ощущала к нему романтических чувств. Возможно, мне с ним было до безумства хорошо. Человек, который понимал меня, разве не прекрасно иметь такого друга?  Жана явно отпустило после её слов. Мужчина только понимающе кивнул, но ничего не стал говорить в ответ.  — А вот Микаса для тебя совершенно не просто друг и товарищ.  — Моя первая и невзаимная любовь, — сказал как-то равнодушно Жан. — Ты до сей поры испытываешь к ней чувства?  Жан остановился, слегка сжав лодыжки девушки. Фингер слегка помотала ногами, что Кирштейн может прекратить, и постучала по местечку рядом с собой. Мужчина, как отпустил, заметил, что на коже девушки остались небольшие пятнышки, но сделал вид, будто этого вовсе не видел. «Насколько же чувствительна её кожа,» — подумал он и уселся рядом с ней. Он сел рядом, томно вздохнув, опустил руки на свои бедра.  — Знаешь, такое чувство, что любить её стало моей обязанностью.  — Ох, я понимаю, — девушка развернулась, облокотившись спиной на подлокотник, а ноги засунула под бедра Кирштейна, который был счастлив, что не пришлось ничего объяснять. — Но не будешь же ты длительное время страдать от неразделенной любви? Надо жить дальше. Может ты найдешь себе хорошую девушку.  — Возможно. Я стал более холодным к ней, хотя раньше был готов за ней бегать.  Только сейчас Жан поймал себя на мысли, что последние портреты Микасы были совершено на неё не похожи. Он вновь готов бегать, но уже за другой девушкой? — А она до беспамятства любит Эрена… — протянула девушка, сложив руки на своей небольшой груди.  — На то есть причины, Пик, её преданностью объяснима.  Фингер пожала плечами.  — Я сама считаю, что любовь - это нечто особенное. Иногда, мне кажется, родственные души более полно характеризуют связь между людьми, чем просто любовь.  — В чем-то я согласен.  Жан посмотрел на девушку, которая была настолько милой в это утро, что ему хотелось её крепко обнять. Фингер что-то почувствовала к мужчине, но не совсем точно понимала что.  — Спасибо за массаж. Мне стало намного лучше, — Жан только кивнул на слова Пик. — Тебе пора уже уходить? Можешь проводить меня до комнаты? А потом можешь уйти к себе.  — Давай побудем здесь ещё несколько минут, а потом я проведу тебя? Или тебя нужно отвести сейчас? — Жан глянул на часы, хотелось остаться здесь с ней ещё чуть-чуть. — Нет-нет, я не против ещё полюбоваться рассветом.  Мужчина кивнул, опустив тяжелую руку на колени девушки, вырисовывая на них большим пальцем какие-то узоры. Фингер только усмехнулась и, потянувшись к Жану, нежно дотронулась до его щеки. Щеки Кирштейна запылали от смущения, а Пик рассмеялась, откинувшись вновь на подлокотник.  — Тебя ни разу девушки не целовали? Вот же мне повезло, взяла породистого кобеля ещё щенком.  — А у меня даже неплохая сучечка, — Кирштейн поправил свою, выбившую из прически прядь волос, как тут же получил ногой в бедро. — Эй, я же пошутил!  — Обидно.  Жан только усмехнулся и потянулся к девушке, потрепав её по голове. Фингер вся размякла от такого, ей до ужаса нравилось, когда её гладят по голове. Пик поджала ноги, и перевернулась к Кирштейну, и легла на колени мужчины. Девушка властно схватила руку мужчины и уложила на свою голову.  — Продолжай.  — А ты спать собралась?  — Вообще нет. Пик расположила свой пиджак на ноги, чтобы не замерзнуть от периодических порывов ледяного ветра. Жан снял с себя жилетку и тоже укутал им Фингер.  — А может и усну.  Рука мужчины стала перебирать волосы девушки, накручивая на свой палец. Фингер даже немного улыбнулась от удовольствия и томно вздохнула. А ей все же нравится Жан. Кирштейн, будучи влюбленным, казался в грезах ей таким заботливым и нежным. Скорей всего он из тех, что будет приносить завтрак в постель, радовать постоянными подарками и делать массаж, не боясь стоять на коленях. Про последнее она убедилась уже сегодня. Фингер никогда не мечтала, боялась, что все окажется намного хуже, чем в действительности. Завышенные ожидания всегда расстраивали её, поэтому она и вовсе перестала думать о чем-то наперед. Надо просто наслаждаться тем, что есть, не думать о будущем, там оно как-то само и рассосется. Девушка впервые почувствовала какое-то спокойствие на душе. Она посильнее натянула на себя жилетку Жана, как тут же слегка приоткрыла уже тяжелые от внутреннего покоя веки. Запах Жана был особенным, он не пах чем-то сладким, горьким, была какая-то особенная чистота в аромате. В нем было что-то уютное, такое родное, будто так пахнет отцовский крепкий чай, который вообще-то ему пить нельзя. Запах карандашей, красок, вот чем так несло от Кирштайна. Пик только улыбнулась и вновь закрыла глаза. Жан нежно коснулся губами виска девушки, продолжая гладить её голову и перебирать волосы. — Поспи, Пик, поспи.