***
Эмма стояла у входной двери в здание школы, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня, в честь Дня Профессий, должна была приехать мэр, и хоть Эмма и знала, что ее отец рисковал головой, чтобы подделать ее свидетельство о рождении и приписать ей лишних восемь месяцев жизни, это все же никак девочку не успокаивало. Румпельштильцхен думал, что она не знала, на что действительно способна Реджина, но Эмма понимала прекрасно и знала, что любой лишний шаг или случайно скользнувшее в разговоре слово может выдать ее с потрохами. Ее отец же рассматривал Реджину в другом свете, скорее как пешку, которой можно манипулировать, но Эмма видела в ней человека, от которого веяло опасностью. И девочка должна была сидеть в общем зале и слушать, как мэр Миллс болтает о светлом будущем школьников, и том, чего они смогут добиться, закончив обучение, хотя прекрасно знала – не смогут еще шестнадцать лет, благодаря ее стараниям. Единственным из них, кто мог вольно делать, что хотел, а не то, что придумала для них Королева, была Эмма. Она все еще стояла во дворе школы, когда услышала противное хихиканье и повернула голову вправо, чтобы увидеть Мэдди Дженкинс и ее стайку из группы болельщиц, окруживших Пейдж… или Грейс. Эмма вытянула шею, чтобы наблюдать более внимательно. У нее было плохое предчувствие. Недолго думая, Эмма бросила рюкзак и уверенно зашагала к ним. Девочка ходила в школу вместе с дочерью Джефферсона, а раз он присматривал за Спасительницей, так почему она не могла делать то же для его Грейс? Эмма протолкнулась сквозь толпу болельщиц и встала перед Грейс, заслонив ее собой. -Отвалите. -О, богатенькая! – презрительно фыркнула Мэдди. Это был не первый раз их словесных перепалок. – Это приватный разговор, Эмма. Почему бы тебе не вернуться на свою драгоценную и недоступную для остальных скамеечку? Эмма выдержала взгляд задиры с достоинством, годы наблюдения за повадками отца не прошли даром. -Оставь Пейдж в покое. -А, если нет, что ты сделаешь? – она скорчила гримасу и чуть-чуть наклонилась вперед, в насмешливой позе. Кулак Эммы ударил Мэдди в нос, прежде чем, девочка осознала, что делает. На самом деле, это было даже приятно; она очень долго ждала этого момента. Одна из подружек Дженкинс, схватив за шиворот куртки, толкнула Эмму в сторону и она упала на асфальтированную площадку. Но не прошло и пары секунд, как девочка уже подскочила, и ее локоть угодил обидчице в нос, а та повалилась с ног. Эмма подбежала и, не теряя времени, с бурлившим в крови адреналином, села поверх и еще раз атаковала ее. Телохранитель ее отца научил девочку парочке приемов. -Довольно! Она не знала о присутствии директора на игровой площадке до тех пор, пока он не схватил ее за запястье и не оттащил от пострадавших. Пальцы ее дергали волосы подружки Мэдди, и девочка отпустила их лишь тогда, когда почувствовала, что может содрать их вместе с кожей головы нахалки. -Это неприемлемо! – сердито воскликнул мужчина. – Все вы, в мой кабинет, немедленно! Эмма почувствовала, как кто-то опустил руку ей на плечо. Она подумала, что это был ее учитель, готовый отвести ее в кабинет директора. -Директор Блэквелл, я все видела. У девочки кровь застыла в жилах, когда она услышала этот голос. Она напряглась всем телом и повернула голову, чтобы обнаружить сзади совсем не учителя. Это была Реджина. -Все из-за слов, - с улыбкой сказала она. – Дети такие импульсивные, и, возможно, мисс Голд так остро реагировала, чтобы кого-то защитить, - мэр мимолетно взглянула на Грейс – этого никто не заметил. – Прошу, позвольте мне поговорить с ней. Рука Реджины крепче сжалась на плече девочки.Часть 19
20 августа 2024 г. в 04:34
Время вырывалось из рук как слишком скользкий кусок мыла, и Румпельштильцхену пришлось лицом к лицу столкнуться с самой страшной проблемой, когда-либо им встреченной.
Гормоны.
Как только Эмме исполнилось двенадцать и, казалось, вся тихая и полная относительного спокойствия жизнь грозы Сторибрука перевернулась вверх дном. Эмма ударилась в спорт и провела весь этот учебный год, занимаясь любой спортивной деятельностью, какую только смогла найти, кроме, разве что, вступления в команду болельщиц.
Эмма сводила мальчишек с ума, и Румпельштильцхен подозревал, что его умная дочь решила заниматься спортом не столько для подготовки к своей великой миссии Спасительницы, сколько для привлечения их внимания. Ей нравилось, как она выглядела в шортиках и коротеньких подвязанных рубашках. Эмма быстро поняла, для того, чтобы понравится мальчикам, нужно либо быть спортивной, либо очень глупой. И она выбрала первое.
Но было и еще кое-что – ее отношения с другими девочками «ее возраста». Эмма была эдаким сорванцом, чем Румпельштильцхен гордился и разочаровывался одновременно. Ей не нравились «девчачьи» штуки, которыми занимались ее одноклассницы, вроде раскрашивания своего лица тушью и помадой или просмотра плаксивых романтических фильмов, в полном кинотеатре таких же малолетних дурочек. Но, тем не менее, это не делало Эмму «особенной», ведь она так же как и другие девочки через каждое слово лепетала о тех «милых» мальчиках, и о том, с кем из них она будет встречаться, когда подрастет и отец разрешит ей гулять с парнем. Она рассказывала Румпельштильцхену о всех, понравившихся ей, тем самым давая ему возможность оценить, и когда он смягчится, попросить его, позволить ей ходить на свидания хотя бы с одним.
Мальчиков воспитывать гораздо легче, чем девочек.
Но, если подумать, все было не так плохо, как казалось. У Румпельштильцхена и Эммы, несмотря ни на что, сохранились близкие отношения отца и дочери, и полное взаимопонимание. Она приняла тот факт, что должна будет разрушить Проклятье благодаря своей вере, и то, что она в ловушке города, как и все остальные. Это проблемой не было никогда. Она заключалась в другом – помочь Эмме найти себя и свое место в жизни, вне ее статуса Спасителя.
-Я не собираюсь навсегда оставаться Спасителем города, населенного сказочными жителями, - как-то сказала она. – Однажды Проклятье будет разрушено, и мы сможем вернуться домой, и такого больше с нами не случится.
Румпельштильцхен не сказал ей, что может и не случиться их возвращения домой. Пока нет. Не до тех пор, для чего он и затеял свое Проклятье, и собирал его более двухсот лет, искажая жизни всех вокруг, в угоду своему единственному плану – найти потерянного сына. Он все еще чувствовал силу Тёмного, бегущую в его крови. Магия, связывающая два мира, была жива, но таилась под его прочной коркой. А возвращение было бы невозможно, только если бы их родной мир полностью был уничтожен.
Так что, вероятность их возращения в Зачарованные земли была вполне возможна, но только не без Бэйлфаера. Но даже если у них не получится переместиться через миры в свой, Румпельштильцхена утешала мысль, что Эмма хотела занять свое место в этом.