Honor thy Father (Почитай отца своего)

Часть 15 Диван в гостиной был раскладным и находился напротив камина, поэтому Румпельштильцхен решил отдохнуть там, а не подниматься наверх, в свою спальню, где было теплее, а кровать больше. Он спал весь день и ночь напролет, а проснувшись, обнаружил Эмму, сидящую напротив, закутавшуюся в одно из одеял, что лежали в стенном шкафу. Наверное, это было ее любимое, поскольку, когда девочка болела, она бродила по дому, закутавшись в него по плечи. Румпельштильцхен сел, спустив ноги на пол, и посмотрел на спящую дочь; она сопела, но уже лучше, чем несколько дней назад, когда ее мучила лихорадка. Он обернулся, чтобы увидеть на рядом стоящем столике, с помещенной на него ночной лампой, миску каши, которую Эмма принесла для него несколькими часами ранее, дабы Румпельштильцхен мог что-то поесть, когда очнется ото сна. Мужчина улыбнулся и поцеловал дочь в висок. И только тогда он заметил, что она крепко прижимала к своей груди книгу, подаренную ей Мэри-Маргарет. Скорее всего, малышке стало скучно, и она решила немного почитать, сидя рядом с отцом, пока он спал. Румпельштильцхен опустился на подушку, сонливость брала свое. - Папуль? Он открыл глаза, чтобы взглянуть на дочь и улыбнулся, когда она подняла растрепанную голову. - Привет, Эмма. Вижу, ты обо мне позаботилась. – Эмма шмыгнула носом и перевела взгляд на баночку согревающей мази, которой Румпельштильцхен натер горло и грудь, чтобы избавиться от внезапно свалившейся на него простуды. - Ты странно пахнешь. - Да, - усмехнулся он. Мазь пахла ментолом и камфарой, что щипала глаза. – Думаю, это действительно странный запах. - Тебе что-нибудь нужно? – спросила малышка, взяв его за руку. - Нет, Эмма, - он завернул дочь в одеяло. – Просто ложись спать – больше мне ничего не нужно. Девочка зевнула и опустилась на подушку. Истощение обрушилось на Румпельштильцхена. Он закрыл глаза и мгновенно провалился в сон. *** Мистер Голд мирился со своей простудой два дня, пока ему не надоело чувствовать себя совершенно разбитым, и он, бросив самолечение, направился в больницу. Он не был всесилен в этом мире, поэтому физические болезни ненавидел более всего, хотя умереть все же не мог. Властвуя над ним, два проклятья сохраняли ему нетленную жизнь. Румпельштильцхен умереть из-за банальной простуды не мог. Но по его иммунной системе был нанесен удар, когда Эмма вернулась из школы, захватив с собой, казалось, все известные человечеству болезни. Девочка сопровождала ростовщика на прием к доктору Вейлу, который осмотрев его, рассказал Голду то же, о чем тот и сам прекрасно знал. Пока отец разговаривал с доктором, Эмме стало скучно, и она стала изучать довольно большой зал ожидания. Румпельштильцхен не сводил с нее глаз, следя, чтобы она не покидала комнаты или не вытаскивала вилки, от стоящих там телевизоров и приемников, из розеток. Малышка, наконец-то, научилась не трогать вещи, ей не принадлежавшие. - Мистер Голд, - голос доктора Вейла оторвал ростовщика от наблюдения за дочерью. - Да, благодарю, - он взял рецепт с лекарствами из протянутой руки медицинского работника. – Эмма! Она стояла у двери в палату, где лежал в коме Прекрасный Принц. Прижавшись носом к прозрачному стеклу-стене, девочка наблюдала за спящим человеком. Румпельштильцхен схватил свою трость и быстро, насколько позволяла больная нога и его нынешнее состояние, захромал к дочери. - Эмма! Она взглянула на него, когда ростовщик протянул ей руку, затем оглянулась на своего биологического отца, прежде чем нехотя принять ее, Румпельштильцхен очень старался не дергать девочку, чтобы скорее уйти прочь от палаты. - Папуль, - Эмма потеребила его за рукав пиджака, когда отец открывал перед ней дверь машины. – Тот человек… он похож на Принца из моей книги. *** Румпельштильцхен смотрел, как его семилетняя дочь шуршала страницами своей книги, лежавшей у нее на коленях. Как и любой ребенок ее возраста, Эмма уже понимала, что сказки – это вымысел, но после увиденного ею в больнице Прекрасного, она, казалось, загорелась идеей, доказать, что этот человек именно тот, чье изображение помещено в книгу «Однажды в Сказке». - Смотри, - девочка указала на рисунок. – Видишь, он выглядит точно так же. -Это может быть всего лишь совпадением, Эмма, - сказал Румпельштильцхен, пытаясь прочесать ее запутанные волосы. – Картинка ничего не доказывает, а этот человек, со светлыми волосами и голубыми глазами подойдет под описание тысячи мужчин в Мэйне. Эмма запрокинула голову, чтобы посмотреть на отца, сидевшего за ней, приводящего ее волосы в порядок. Для своего возраста она была очень проницательна, и некоторые учителя, преподающие в ее школе, предлагали перевести девочку на класс выше, чтобы ей не было скучно. И Румпельштильцхен задавался вопросом: было ли это потому, что она являлась ребенком Истинной Любви или же потому, что он был ее отцом. - Но… посмотри! – малышка перевернула несколько страниц до следующего изображения. На нем была нарисована Реджина. – Она выглядит как мэр! А вот он, как шериф Грэм, а этот… - Эмма, - Румпельштильцхен подхватил дочь под руки и повернул к себе лицом. – Хорошо. Эмма… я… мне нужно кое-что тебе рассказать. Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, и… я знаю, это будет нелегко понять… Он рассказал ей все, что мог: о Злой Королеве, наложившей проклятье, чтобы перенести их в этот странный мир, о землях, из которых все они родом, об ее предназначение стать Спасительницей и освободить всех из этого маленького, затерянного в лесах городка. Румпельштильцхен не был уверен, осмыслит ли она все сказанное им, но слушала Эмма очень внимательно. - А… а Санта Клаус существует? – спросила она, через несколько долгих минут молчания, после того, как он закончил. - Нет, я абсолютно уверен, что это миф, - ответил мужчина. Он жил на свете больше трехсот лет и знал о мирах, окружавших его больше, чем кто-либо другой. И уж точно был бы в курсе существования веселого толстяка, доставлявшего хорошим мальчикам и девочкам подарки. Эмма взглянула на Румпельштильцхена, ее глазки наполнились слезами: «А моя мама?» Румпельштильцхен вздохнул, он надеялся избежать этого вопроса до тех пор, пока Эмма не станет старше, но теперь, она знала о том, что была Спасителем. И если она сообразила сопоставить реальных людей их изображениям в книге сказок, то она, конечно же, со временем поймет и то, кто являлся ее родителями. Он не хотел, чтобы какая-то книжка была тем, кто раскроет ей правду о том, что он ей отцом не был. - Эмма, не имеет значения, что я тебе рассказал… я хочу, чтобы ты знала.... я все равно люблю тебя. Я все еще твой папа, понимаешь? В моих глазах это неизменно, надеюсь, что для тебя это так же. Но когда твоя мама пришла... просить меня, чтобы я тебя защитил, это было лишь потому, что она очень тебя любила. Ты ведь знаешь это, я уже рассказывал о ней. Но, когда она пришла ко мне, уже беременная тобой, у нее начались схватки. Твоя мама никогда не была… - Румпельштильцхен запнулся и покраснел, говоря о таком со своей семилетней дочерью, - она… не была со мной, в том смысле, который привел ее к беременности. Я только согласился взять тебя себе, потому как она знала, что я могу тебя защитить. И когда я забрал тебя… в ту первую ночь, что я держал тебя в своих руках, я полюбил тебя как родную дочь, а что я…чудовище, факта моей к тебе любви не отменяет. Это просто… по-другому. Румпельштильцхен стер слезу, покатившуюся по детской щечке. - Эмма, ты не должна никому об этом говорить, потому что, если ты это сделаешь, тебе может грозить серьезная опасность. Реджина не знает, что Спасительница - это ты, но если догадается, что ты единственная способная ее победить – она навредит тебе. Я не смогу это вынести, и кто бы, что не говорил, ты моя дочь. - А кто мой папа? – спросила малышка. - Человек в коме, которого ты сегодня видела, - честно ответил ростовщик. Глаза Эммы снова наполнились слезами и она расплакалась. Румпельштильцхен не хотел обнимать девочку, поскольку не знал, как она отреагирует на это, но когда она наклонилась к нему, он сгреб ее в охапку и прижал к своей груди. - Все хорошо, Эмма, - шептал он, просто обнимая ее. – Я все еще твой папа, и я люблю тебя. И Мэри-Маргарет любит тебя... и наши чувства настоящие. Твоя мама даже не понимает, почему ее так к тебе тянет. Мы любим тебя, Эмма, и это ничего не меняет. Но он знал, это меняло все. *** Этой снежной ночью Джефферсон не мог уснуть. Никогда бы не смог. Еще будучи ребенком, когда в их маленьком доме был совсем небольшой очаг, неспособный прогреть все помещение, как должен был, маленький мальчик, лежа в постели между младшим братом и старшей сестрой, надеялся, что тепло их тел не дадут ему замерзнуть насмерть. Но теперь все было по-другому. Здесь, в этом мире, в этом доме, он никогда не чувствовал зимнего холода и это… было неестественно для него. Стены, прятавшие его от ветров и низкой температуры, отделяли его и от всего мира, просто напоминая Шляпнику, что он был полностью изолирован. Без того, кого любил, без фальшивых воспоминаний, которые бы заглушали его одиночество… один, в компании Реджины и златокожего чертенка, которую он бы никогда не пожелал. Он наблюдал за спящим маленьким городом в свой телескоп. Холодная снежная шапка накрыла Сторибрук, пряча его ото всего мира. Грейс легла спать час назад, но у Джефферсона были еще дела. Он чувствовал себя хранителем городка – он знал о том, что случилось, и был единственным, способным заметить любую опасность вовремя. Это пригодилось теперь, когда Спасительница стала старше. Он должен проверить, все ли в порядке в ее доме. Шляпник мог поклясться, что-то беспокоило Румпельштильцхена, когда тот выходил вместе с девочкой из больницы. В свою трубу Джефферсон видел, Эмма о чем-то сказала ему, когда садилась в машину, а затем, лицо ростовщика стало мрачнее, чем Шляпнику довелось когда-либо видеть, и он забеспокоился о сохранности маленькой Спасительницы, в когтистых лапах сторибрукского чудовища. Наблюдатель был рад, что навел прибор на дом Голда, поскольку увидел, вылезавшую из окна гостиной Эмму, одетую в куртку и с розовым рюкзачком, который она носила в школу, за спиной. Она убегает? Если так, Шляпник должен был ее остановить. Куда же она собиралась податься? Мужчина схватил свое пальто, шарф и одну из шляп, которые были сделаны специально для его встреч с Эммой. Он бы никогда не подумал, что ему придется убеждать семилетнюю Спасительницу, что лучше ей остаться с тем хромым чудовищем, которого ей приходилось называть папой.