Пропажа

Приближался Самайн, день, который многие волшебники, забыв о своих корнях, превращали по примеру маглов в клоунско-гротескное подобие, прости Моргана, праздника – утверждения победы жизни над смертью. Высмеивать смерть в день, когда все ее порождения могли свободно проникать в мир живых – иногда Драко просто восхищался бесстрашием тупоголовых идиотов, которые вели себя так, будто реально обладали бессмертием, при этом умудряясь бездарно промотать и те немногие крохи полноценной жизни, полученной в поту и крови рожавших их матерей. Играть, изображая нечистую силу, в которую ты большей частью не веришь – значит создавать ту нить связи, по которой потусторонние сущности тебя рано или поздно найдут. Волшебники, еще не утратившие сакральных знаний, то есть в основном чистокровные, ночь Самайна старались проводить дома, и традиция, которую некоторые прогрессивные маги подцепили от маглов – выгонять в ночь всех Неспящих детей из дома побираться сладостями, - вызывала у аристократов искреннее недоумение. Слишком большой редкостью в чистокровных семьях в последнее время стали наследники, и рисковать благополучием и разумом чаще всего единственного продолжателя рода никто в здравом уме не собирался. Поэтому Люциуса до белых глаз злила появившаяся при Дамблдоре традиция отмечать в Хогвартсе Хэллоуин, тем самым низводя один из самых страшных дней в году до выставки достижений сельскохозяйственной деятельности Хагрида. Люциус подозревал, а следом за ним и Драко, что безрукий полувеликан, который, в силу своей интеллектуальной ущербности, не мог толком выполнить ни одного порученного ему задания, тыквы для праздника в Хоге банально тырил в магловских поселениях, во всяком случае, если бородач не владел заклятием сокрытия территории, то тыкв на празднике регулярно оказывалось куда больше, чем лежало на его жалких грядках возле перекошенной хижины. Драко, регулярно шаривший в мозгах шрамоголового героя, знал, что родители Поттера погибли именно в Самайн, и Хеллоуин с тех пор, как Гарри узнал про это, больше не вызывал у него радостного предвкушения. Драко, в отличие от гриффиндурка, умел подмечать закономерности, и помнил, что 31 октября – несчастливый день для героя, не только из-за печальных событий, которых Поттер, в силу малолетства, помнить просто не мог. Но на первом курсе на Хеллоуин случился тролль – и едва не погибла Гермиона. На втором году обучения после Хеллоуина и окаменевшей кошки вредного сквиба началась история с тайной комнатой. И вновь пострадала – Гермиона. На третьем курсе ловили Грима, который оказался родственником Драко по матери, и, как с удивлением вычитал в мозгах вернувшегося на четвертый курс Поттера Малфой – еще и крестным его вечного соперника. Гермиона со своими придурками едва не стала жертвой оборотня Люпина, о котором их компанию пытался предупредить Снейп, а подробности рассказанного Сириусом, которые Драко выловил в сознании Поттера – стали последними кусочками мозаики, объясняющими поведение мрачного зельевара. Даже Малфой иногда считал, что Северус слишком пристрастен к Поттеру, и не скрывал свои мысли от учителя, обучавшего его окклюменции, но Снейп неизменно отказывался что-либо объяснять. В конце концов, именно на Хеллоуин в прошлом году проходила пресловутая жеребьевка на турнир Трех волшебников, который, после фееричного выплевывания имени Поттера из Кубка, на Слизерине ехидно переименовали в турнир Трех с половиной волшебников. А потом был второй тур с озером, от которого у Драко до сих пор морозно продирало по хребту ужасом. Так что от Хеллоуина впавший в апатию Драко не ожидал ничего хорошего, пытаясь понять, что же судьба собирается подкинуть Гарри в этот раз. А еще на Хеллоуин можно было гадать. И если правильно провести ритуал, можно было обратиться даже к самой безглазой Хозяйке этой ночи, но за ответы нужно было платить кровью. Драко прикидывал, где ему найти подходящее место для беседы, но Снейп, вычитавший эту идею в его мыслях, несмотря на тщательную защиту, основательно вправил мозги крестнику, в красках рассказав, что может случиться от встречи самоуверенного пятикурсника и Госпожи. Когда Драко бесцветно сообщил, что ему все равно, и он готов рискнуть, Снейп открыл камин и позвал Нарциссу. Обнимая плачущую мать и давая ей очередное обещание беречь себя, Драко ненавидел Снейпа даже сильнее, чем его ненавидел Поттер. Но данное матери обещание нарушить не смог. Каждую ночь в его голове вертелись одни и те же вопросы: где она? Почему исчезла? Как можно ее найти? Малфой слабо представлял себе магловский мир, но даже его представлений хватало, чтобы понять, что в этом мире должно быть что-то вроде аврората, почему же Гермиону и ее семью никто не ищет? А еще Малфоя бесил спаситель магической Британии, который ничего не предпринял для спасения своей подружки. И тот факт, что Поттер так же терялся в догадках, как и он, так же ощущал свое бессилие, так же плохо спал по ночам – не успокаивали злость. Ведь, кроме тревоги за Гермиону, Поттер испытывал смущение, завидев китаянку с Когтеврана, размышлял о пропаже Хагрида, радовался возможности сесть на метлу и полетать, злился на Амбридж, негодовал на Снейпа… Он жил. О чем-то говорил с однокурсниками, ходил на обеды, пил тыквенный сок, смеялся с Роном… Уизел вызывал у Малфоя приступы неконтролируемой ярости: недоумок уже практически и не вспоминал о Гермионе, до мокрых штанов фантазируя о сиськах Лаванды Браун… Сначала Малфой дразнил Уизли исключительно ради того, чтобы иметь возможность пристально уставиться ему в глаза и прочитать мысли, но с каждой проходящей неделей насмешки становились все злее. Блейз, словно чувствуя что-то (а может, и подозревая), еще успевал перехватить и увести Малфоя до мордобоя, но желание раскроить Уизли голову становилось все настойчивее, а воли к существованию – все меньше. Драко чувствовал себя, как в темной комнате, где вот-вот закончится воздух: легкие еще расширяются, стремясь сделать вдох, но на груди лежит мраморная плита, и сердце, устав сокращаться под ее тяжестью, бьется все медленнее и тише… Хэллоуин Малфой встретил на Астрономической башне, прислонившись виском к холодному камню. Он не полез на парапет, не сидел, свесив ноги в пустоту – обещание, данное матери, жгло грудь. Он просто стоял, прижавшись плечом и головой к камню, а холодный октябрьский дождь понемногу напитывал его заговоренную от воды мантию стылой сыростью – такой же, какая лежала у него на сердце. Когда у него за спиной материализовался Поттер, Малфой не почувствовал. Просто мигнул – а в следующий момент перед ним уже маячила растрепанная шевелюра, и гриффиндорский придурок пытался краем мокрой мантии протереть заляпанные очки, размазывая дождевые капли пополам с грязью. - Десять баллов с Гриффиндора, - бесцветно сказал Малфой. - За что? - Нахождение вне спальни после отбоя… - А сам? - Я староста, мне можно… Поттер, на удивление, не огрызнулся, продолжая краем мантии мусолить свои очки. - Дессикаре сцинто, - Малфой махнул палочкой, не доставая ее из рукава. Поттер ошарашенно уставился на совершенно чистые стекла своих очков, помедлив, нацепил их на нос, подняв глаза на слизеринца. Теперь они стояли напротив друг друга: Малфой, опираясь правым плечом на мокрый камень – и Поттер, сунувший руки в карманы и привычно сгорбивший плечи. Малфой по инерции проверил мозги гриффиндорца на предмет новостей, невольно подумав, что в голове Поттера он бывает чаще, чем у того появляются новые мысли. Скоро по сознанию мальчика, который выжил, Малфой уже сможет проводить экскурсии. - Поттер, шел бы ты спать, - устало проговорил Малфой. Сил на оскорбление не оставалось. Хотелось остаться одному и продолжить пялиться в темноту, пытаясь сделать мысленный вдох. - Ты тоже мне не веришь? – внезапно спросил Поттер. Малфой молчал. Он прекрасно понял, что имел в виду мальчик, который отбил лбом аваду, но придумывать какой-либо встречный вопрос, в очередной раз глумиться, придерживаясь легенды – не было ни сил, ни вдохновения. Так и не услышав ответа, Поттер глубже сунул сжатые в кулаки руки в карманы и, понурившись, отвернулся, собираясь уйти. Малфой машинально следил за ним взглядом, поэтому, когда Поттер заорал, хватаясь за лоб и упал на пол в судорогах, Малфой, бросившись к национальному герою, сначала без размышлений зафиксировал ему голову, как учил Сметвик, и только потом попытался наложить заклинание, чтобы понять, что происходит… Поттер скулил, сжавшись на грязном камне, а Малфой, правой рукой вцепившись ему в волосы на затылке, чтобы придурок не вышиб себе последние мозги о грязные ступеньки, тряс левой рукой, пытаясь вытряхнуть застрявшую в рукаве палочку и наложить, в конце концов, нормальное диагностическое. Поттер выгнулся дугой и зашипел, Малфой с ужасом узнал парселтанг, палочка, наконец, скользнула в руку… Вспыхнул люмос. - Что здесь происходит? – недоуменно спросил Забини, жмурясь от яркого света своего светлячка. - Приглуши свет, придурок! – рявкнул Малфой. Из-под пальцев Поттера, раздирающих лоб, показалась струйка крови. – Ну что стоишь, помоги, блядь! Забини перешагнул скребущие ноги Поттера, опустился на колени с другой стороны от его головы, деловито спросил: - Спасаем или добиваем? Драко, в этот момент пытающийся вспомнить заклятие на проверку от эпилепсии, василиском глянул на итальянца. - Я тебе в любом случае помогу, - хохотнул Забини, - мне бы концепцию понимать. - Пока спасаем, - буркнул Малфой. – Подержи голову, не давай ему дергаться. Освободив обе руки, Драко зажег зеленоватый люмос, чтобы не спровоцировать усиление приступа, и попытался оторвать руки по-прежнему шипящего на парселтанге Поттера от его лба. - Какого Мерлина, Поттер! – не выдержал Драко, - вот еще ты сдохни! Судороги прекратились. Поттер открыл глаза – Малфой, отшатнувшись, помянул Моргану: зрачки у национального героя на миг блеснули багровым. Потом глаза закатились и гриффиндорец обмяк, заставив Малфоя выругаться повторно, нащупывая на шее ниточку пульса. - Он живой? – с тревогой спросил Забини. - Живой, - выдохнул Драко, почувствовав, наконец, легкие толчки под рукой. Его собственное сердце колотилось от ужаса: Малфой узнал этот багровый блеск зрачка. Так светились глаза у той твари, что называла себя Воландемортом. Неужели он спалился? Мог ли Темный лорд засечь его в сознании Поттера? То, что национальный герой одержим, Малфою стало понятно еще на парселтанге… Салазарава срань, не голова, а проходной двор… Нужно будет предупредить Снейпа. Забини трансфигурировал кривоватую подушку из камня, подсунул под голову Поттера, заклинанием убрал с его лица кровь. Знаменитый шрам воспалился, вывернувшись краями. Малфой подобрал и машинально почистил нелепые очки с круглыми стеклами, сунул их Поттеру в нагрудный карман мантии… - Будем кого-нибудь звать? – глянув на Малфоя, спросил Забини. - Тебя-то как сюда принесло? Забини выразительно промолчал. - Ясно, - резюмировал Малфой. Их сомнения разрешил национальный герой, неловко завозившись на полу. Поттер перевернулся на бок, его вырвало. Забини сморщился от запаха – и Драко набросил на него дезиллюминационные чары, кивком указал ему на темный провал выхода, Блейз тихонько попятился и исчез. Малфой убрал рвоту, наколдовал воды, хотя ее вокруг и без того было достаточно в воздухе, помог Поттеру сесть, прислонив его спиной к каменной стене, приладил на нос перекошенные очки. Гарри надсадно дышал, шаря расфокусированным взглядом по низким тучам. - Я был змеей… там была женщина… не волшебница. Полная, с темными волосами… Хозяин отдал ее мне, и я ее … жрал. А она кричала! Как она кричала! Я был змеей… Большой… Я видел себя… Я скользил по полу на свет… Фигуры расступались… Я чувствовал их страх! Как такое может быть, Малфой? Драко, который на протяжении всего рассказа пытался всунуть стакан в прыгающие руки героя, присел, отставив воду и снова фиксируя голову Гарри, не давая ему биться затылком о мокрый камень, настойчиво заглядывая в глаза и строя в чужом сознании окклюменационный щит, ослабляя страх, задвигая его глубже, делая его старым… Как он будет объяснять свое поведение, если Воландеморт еще тут, Малфой не думал. То, что Поттер видел изнутри, Малфой неоднократно наблюдал снаружи… Лорд предпочитал кормить свою любимицу публично. Не сдержавших рвотный рефлекс хозяин черных меток «награждал» чем-нибудь затейливым: круцио было не единственным пыточным заклятьем в его репертуаре. Брезгливость проходила быстро, но зелье сна без сновидений Снейп готовил галлонами. Без кошмаров спал только Лорд… и его змея. Наконец Гарри выдохнул и посмотрел более осмысленно, отодвигаясь от Малфоя. - Что ты делаешь? Как ты это сделал? Что это было? - А ты как думаешь? Часто это с тобой? - Так сильно – первый раз… К голове – будто раскаленную кочергу приложили. - Привыкай, будет и второй, и третий, - без иронии сказал Драко. - Что ты имеешь в виду? Это ты со мной сделал? - Гриффиндорская благодарность, однако… - саркастично протянул Малфой, и осекся. Поттер схватил его ледяными пальцами за руку с палочкой, лихорадочно глядя в глаза: - Малфой, пожалуйста! Скажи: что со мной? Пожалуйста! - Тот-кого-нельзя-называть и его милые развлечения с тобой, неужели не понятно? - Воландеморт? Но как? - Хотел бы и я это знать, - пробормотал Драко. Гриффиндорец, мелко дрожа, смотрел на него, прижимаясь к камню, на лбу зигзагом краснел воспаленный шрам. Малфой протянул ему руку: - Пойдем, пока мы тут окончательно не околели. Давай я доведу тебя до больничного крыла. Поднявшийся Поттер замахал головой: - Я не хочу к Помфри! - Тебе обязательно нужно выпить бодроперцового, иначе подхватишь пневмонию. К тому же нас могут засечь преподаватели, так что, если не хочешь терять баллы… Поттер, оглянувшись, достал из-за пазухи кусок мерцающего тумана, набросил на себя – и исчез. У Малфоя, видимо, было настолько растерянное лицо, что пустота хихикнула и сползла, обнажая голову гриффиндорца. - Преподаватели меня не засекут. Но если ты знаешь, что это было… - Знаю. Давай поговорим завтра. Приходи в пять к портрету рыцаря в синих доспехах на четвертом этаже… И да – не стоит пренебрегать уроками окклюменции у Снейпа! Малфой не увидел реакцию гриффиндорца, но искренне надеялся, что у того хватит ума последовать его совету. Салазаровы подштанники, у полунищего Поттера в кармане хранилась такая редкость! Мантия-невидимка, и по тому, как качественно она прятала хозяина – явно не простая… Отец собирал темномагические редкости с момента окончания Хога, но даже у него в коллекции такого не было… Можно было поговорить и сейчас, но Драко нужно было привести в порядок свои мысли, чтобы понять, что и как стоит сказать Поттеру… Очевидно, что Дамблдор себя разъяснениями не утруждал. Вернувшись к себе и благодарно кивнув высунувшему голову из-за полога Блейзу (Малфой подумал, что другу он тоже задолжал, как минимум, объяснения), Драко полночи строил стратегию будущего разговора. Однако разработка не пригодилась – в назначенное время Поттер не пришел. Прождав его больше часа, разозленный Малфой был готов идти прямо в гостиную Гриффиндора – выяснять отношения. Остановило понимание, что без пароля он внутрь не попадет, а выуживанием из сознания гриффиндорских придурков такой мелочи, как еженедельно меняющиеся пароли, Малфой себя не утруждал. Вечером, после ужина, он попробовал перехватить взгляд лохматого идиота, чтобы понять – почему он не явился, но его ошпарило такой яростной ненавистью, что Драко несколько минут безуспешно пытался подавить последствия ментальной контузии, сражаясь с внезапной головной болью и тошнотой. Благо, верный Забини, лишь мельком глянув в позеленевшее лицо друга, ловко перестроил траекторию их движения, отводя Малфоя к двери первой же аудитории на их пути. Когда пол и потолок наконец перестали пытаться взаимно и одновременно заменить друг друга, а гул в ушах слегка стих, Драко увидел маячивший перед носом стакан наколдованной воды. - Спасибо, - пробормотал он, внутренне усмехаясь симметрии ситуаций. Забини молчал, сидя напротив. Теплые карие глаза в полумраке пустой аудитории казались черными и пустыми, как у Снейпа. Драко не к месту подумал о том, что у Гермионы тоже карие глаза, чуть более светлые, чем у темпераментного итальянца, но он никогда не сравнивал – для него ее глаза всегда были особенными. Хотя и смотрели чаще враждебно, иногда устало, иногда с насмешкой или обидой… - Наверно, я должен объяснить… - Ты мне ничего не должен, - тут же перебил Забини. – Но если хочешь что-то сказать, то я слушаю. - Тогда… не сегодня. Блейз кивнул, принимая его решение, дождался, когда Драко поднимется из-за стола, и, убедившись, что Малфоя больше не качает, направился к двери. Дракклов, дракклов Поттер! Дал же Мерлин такую силищу, мог бы и ума хоть на кнат добавить!

***

Первый матч сезона они, как назло, играли с Гриффиндором. Присмиревший Поттер на отработки больше не нарывался, пропадая вместе с командой на поле для квиддича… тогда, когда гриффиндорцы успевали это поле перехватить. Снейп, которому, казалось, на фоне возрождения безносой твари должно было быть не до идиотских соревнований, тем не менее, азартно пакостил Маккошке, заказывая поле для слизеринских тренировок так часто, как успевал покопаться в мозгах мадам Хуч, чуть-чуть подправляя ей память. Впрочем, на фоне того количества виски, что потребляла преподаватель полетов, она и сама успешно справлялась с тем, чтобы все напутать и переврать, добавляя агрессии в и без того раскаленную обстановку. Малфой, которому отец со второго курса строго-настрого запретил демонстрировать свой потенциал, разгонял тоску, доставая самое слабое звено в команде соперников – великого вратаря Рональда-мать-его-Уизли. Драко и сам не мог бы ответить, сколько в его действиях было иррациональной обиды. Он второй раз протянул руку дружбы – и ее снова презрительно, без объяснений, отвергли. После ментального нокаута Малфой не рисковал заглядывать в мозги национального героя, тем более что тот, паршивец, воспользовался его советом и старательно пытался научиться чему-то у Снейпа, задвинув свои чувства в сторону. Крестный после сеансов окклюменции с Поттером был злее гремучей змеи и опаснее василиска. Слушая его напутствие команде, Малфой размышлял, что, кажется, обучение у декана Слизерина и гриффиндорской надежды – обоюдное: если Поттер худо-бедно, на чистой силе, начинал строить хоть какие-то щиты, то Снейп, судя по шипению, вылетавшему из его рта, ускоренными темпами перенимал парселтанг. Новостей о Гермионе не было, ничем не защищенные мысли шестого Уизли демонстрировали нарастающую панику перед матчем, и Драко, кляня себя за детское поведение, тем не менее при каждой встрече изображал, как Рон роняет квоффл, доводя вражеского вратаря до нервной трясучки. Забини, который квиддич в холодном климате решительно не понимал, заявляя, что он слишком ценит возможность дать потомство, чтобы рисковать отморозить на метле в ноябре самое дорогое, за ментальными атаками на и без того расшатанные мозги рыжего недоразумения наблюдал с академическим интересом. Тем не менее, пару идей изобретательный сын своей мамы Малфою подал, и Драко не пожалел нескольких галеонов для их воплощения. Серебряные значки получились на загляденье, а песенка, отрепетированная под парселтанговый аккомпанемент шипения декана – вполне гармонично их дополняла. В день матча Малфой даже не полез в мозги гриффиндорского вратаря – достаточно было издали поглядеть на его зеленое лицо, чтобы понять, что соперник морально уничтожен. Однако Драко даже не подумал пожалеть рыжего недоумка – слишком быстро тот забыл о Гермионе. Поттер, по обыкновению, был внешне спокоен. Знал бы он, как Малфой завидовал его умению собраться в критический момент, его гриффиндорской бесшабашности и способности до донышка, без рефлексии, отдаваться любимому делу. Поттер летал, как дышал: естественно и без напряжения. Малфой летом тренировался до синяков на бедрах, до кровавых мозолей – но ту легкость, которую, играючи, выдавал национальный герой, так и не смог повторить. Да, в мыслях Поттер и сомневался, и был не уверен в себе, но стоило ему оторваться от земли – и сомнения оставались внизу. А Малфой летал целиком: с обидами, страхами, сомнениями. С установками отца и беспокойством матери. Сегодня он впервые вышел на поле с желанием победить – любой ценой. К черту маскировку, стратегию, безопасность. Он просто хотел порвать Поттера. Банально, по-детски уязвить его – за очередной раз отвергнутую руку помощи. За свои разрушенные надежды. За то, в конце концов, что национальный, Салазаровы подштанники, герой не сделал для розыска своей ближайшей подруги ни-че-го, оказавшись таким же бесполезным и никчемным, - как и сам Малфой. Драко, поднявшись над полем, с высока наблюдал, как доходят слова песенки, которую слаженно орали слизеринцы, - сначала до Уизли, заставляя того раз за разом пропускать мячи. Вот прислушался гриффиндорский ловец, снизившись над пожухлой травой, вот он рванул в сторону трибун, потом, передумав, завертел головой, выглядывая снитч. Надрывался комментатор, стучали и орали трибуны, разгоряченные игроки со свистом проносились мимо друг друга, Монтегю и Пьюси матом корректировали тактику команды. И в этот момент Малфой почувствовал себя посторонним. Под ногами кипели страсти, фонтаном выплескивались эмоции и бранные слова, по касательной задевали ментальные щиты отголоски злого азарта Анджелины Джонсон - гриффиндорского капитана, и тотального отчаяния Уизли – гриффиндорского вратаря… Но все это было так нелепо, мелко, так бессмысленно и ничтожно… Четырнадцать подростков гоняют несколько мячей, три сотни зрителей орут и стучат ногами. Распяленные рты, горящие глаза… А по коридорам Мэнора, поблескивая чешуей, сыто и лениво ползет огромная змея, и эхо смертельного ужаса ее вчерашнего ужина еще не развеялось под высокими сводами… И никто, никто не вспоминает про пропавшую пятикурсницу, будто и не было на свете каштановой гривы, глаз цвета гречишного меда и вечно поднятой руки лохматой всезнайки… Задумавшись, Малфой пропустил момент, когда Гарри, пригнувшись, помчался в сторону слизеринских шестов. Отзеркалив его посадку, прильнув к метловищу, Драко понесся к земле, выглядывая золотой всполох, мелькнувший на фоне коричневой травы. Снитч обогнул подножие одного шеста и полетел к противоположным трибунам; эта перемена курса была на руку Малфою - теперь он находился ближе. Гарри развернул свою «Молнию», и вот уже они летят голова в голову. В трёх футах от земли Гарри оторвал правую руку от метловища и потянулся за снитчем… А справа к мячу потянулся Малфой, растопыренными пальцами загребая воздух… Две отчаянные секунды с замиранием сердца и свист ветра в ушах — и всё кончено. Пальцы Поттера схватили маленький, рвущийся на волю снитч, ногти Малфоя запоздало проехались по его руке, Гарри направил метлу вверх, сжимая в руке непокорный мячик, и болельщики Гриффиндора разразились ликующими криками. Драко не хватило двух гребанных секунд… Трех ударов сердца. И неважно, что Уизли пропустил все мячи, и разрыв в счете составлял 50 очков. Снитч в очередной раз поймал дракклов Поттер, буквально вынул его из пальцев Малфоя – и в груди пекло так, что Драко испугался, что сейчас, как в детстве, выдаст огненный выплеск стихийной магии – и спалит всех дотла, до серого бесплотного пепла… Кребб, придурок, сшиб в сердцах Поттера с метлы бладжером, тот грохнулся на спину, но почти сразу встал. Только дисквалификации Слизерину не хватало, но продумывать свои действия так глубоко недалекий силовик был не в состоянии. Драко с трудом сдерживал рвущуюся магию, его пальцы побелели в хвате на метле. Он спешился рядом с гриффиндорской выручалочкой: - Спас Уизли от позора? Хуже вратаря я не видел… но он же на помойке родился. Тебе понравились мои стишки, Поттер? Но Гарри не ответил. Он отвернулся, принимая поздравления. Его хлопали по плечам, обнимали. Они ликовали. Ликовали! Малфой чувствовал, что если он не заденет Поттера, если не собьет с него этот невыносимый запах победы – его, потомственного аристократа, ментального мага с вторым, мать его, уровнем самоконтроля (а первым могли похвастаться разве что Воландеморт, Снейп и Дамблдор), - просто разорвет от ярости и обиды. Малфой и не помнил толком, что он кричал в спину национальному герою. К нему рвались близнецы Уизли, Гарри с искаженным лицом вцепился в Джорджа, девчонки втроем удерживали Фреда – Малфой смеялся им в лицо. А Поттер искал глазами взрослых, ведь Драко так и не сумел задеть его, и в приступе ослепляющего гнева Малфой переступил черту, оскорбив мать гриффиндорца. Удар кулаком в живот выбил из Драко воздух. Без палочки, как безродный магл, Малфой ответил ударом на удар. Они сцепились, покатившись по грязной, истоптанной траве. Драко не увидел, в какой момент сверху на них упал Джордж. Отмахиваться от двоих стало сложнее, Малфой пропустил несколько болезненных ударов, из носа потекла кровь, дыхания не хватало, но он лупил в ответ – не глядя, не разбирая – кого, куда. Подлый удар в пах был последним. Кто его достал – Поттер или Уизли – Малфой так и не понял. Скорчившись от ослепляющей боли, слизеринец лежал на земле, а мадам Хуч прятала волшебную палочку, с помощью которой разбросала драчунов, в кобуру. Поттер и Джордж тяжело дышали. Сквозь пелену ошеломляющей пытки Малфою показалось, что в глазах Поттера мелькнуло сожаление. Но, задыхаясь от огня в паху, выстроить ментальную дорожку, чтобы увидеть точно, Малфой не сумел, да и кто сумел бы? Когда Малфой смог продышаться, он послушно позволил отвести себя в Больничное крыло, где мадам Помфри, презрительно хмурясь, свела ему синяки с лица и ребер, без нежности вправила разбитый нос и неласково спросила: - Еще где-то болит? Малфой, закусив губу, отрицательно покачал головой, а потом, спрятавшись за ширмой, стянув грязные штаны, самостоятельно убирал кровоподтек – там, со страхом прислушиваясь и надеясь, что никому не придет в голову отодвинуть ширму прямо сейчас. О дисквалификации Поттера и одного из Уизли он узнал потом – и не почувствовал ничего. Щиты вернулись на место, мир снова стал холодным и размытым, головомойка от Снейпа, разнос от отца, мягкая забота матери – все ощущалось, как сквозь толщу воды. Значимые люди испытывали эмоции, их рты открывались, лица искажались – Малфой наблюдал за этим, отстраненно, как за рыбками в аквариуме. Даже новость о том, что вернулся Хагрид, не смогла разбить его ледяного панциря. Считав с шестого Уизли воспоминания о рассказе полувеликана – на Поттера смотреть не хотелось, да и он, просвещенный Снейпом, избегал встречаться взглядом с Драко, Малфой снова ушел в мир без света и чувств. Он отрешенно рассматривал не сходящие синяки преподавателя по уходу за магическими животными, по инерции подыграл Амбридж, заявившейся с инспекцией на урок в Запретный лес. Машинально, по привычке, скрыв тот факт, что видит фестралов с пяти лет, Драко прослушал, кто из учеников ответил на вопрос Хагрида: - Фестралов могут видеть лишь те, кто видел смерть. Идиоты. «Кто видел смерть!» Да все вы видели смерть! Увядающие цветы в вазе, задыхающуюся рыбу, выдернутую безжалостной удочкой из воды… Раздавленный в детских пальчиках жучок-неудачник, так потешно сучивший лапками в агонии… Тихая смерть Хедуса - любимого лабрадора отца. Пес тенью ходил за маленьким Драко, оттаскивая его зубами за рубашку от опасных лестниц и глубоких фонтанов. Собаке было почти двадцать лет и последние полгода отец сам кормил беззубого пса перетёртыми мясными кашами, ласково поглаживая обвисшие уши и разбирая потускневшую шерсть. Снейп, отводя глаза, тихо сказал: - Прости, зелья от старости не существует… Других собак после ухода Хедуса в мэноре так и не появилось. Но почему-то достойной внимания смертью большинство людей считают только смерть себе подобных. Но если бы исчезли все Уизли разом – Драко не ощутил бы даже тени того горя, что разрывало его детскую душу после смерти старого преданного пса.

***

Второго декабря, в субботу, их отпустили в Хогсмид. Драко бездумно шел по какому-то переулку, загребая ботинками рыхлый свежевыпавший снег, когда на него налетел задыхающийся Поттер с сумасшедшими глазами, вцепился в мантию: - Малфой, помоги! Ярость вспыхнула мгновенно. Помоги? Помоги? И это Поттер смеет говорить ему? Малфой открыл рот, собираясь высказать Поттеру все, что он думает о гриффиндорцах в целом и о Поттере в частности, но Поттер ударил словом, как кулаком со снитчем: - Там… Гермиона…