Кружок МУР - кладезь талантов

Черкасов. Соня думала, что из-за тогда резко сменявшихся эмоций, составляющих гремучую смесь, она забудет хотя бы часть того дня, но всё отпечаталось в памяти, словно выученный на завтра школьный стишок. Кажется, Тимофеева не просто обведёт эту дату в календаре чёрным, а запомнит навсегда. Как в бреду, как в тумане. Тот день и продолжающиеся после него восемь месяцев. До дрожи во всём теле Соня помнит начало, являющееся, она тогда даже не подозревала, концом. Они с Ковалёвым приезжают на место происшествия. Видят полыхающий в огне дом. Виктор еле успевает перехватить и поймать Соню, ведь та как с цепи срывается к дотла горящему строению. — Тихо, куда ты! — «словив», нацеленную выскользнуть Тимофееву в объятия, он старательно удерживает её в своих руках. Виктор за долю секунды ощущает груз на плечах — ответственность за эту, надо отметить смелую и самостоятельную, девчонку. Сейчас рядом с ней нет ни родного дяди Вани, ни её двух верных орлов. Только он, майор Ковалёв. И пока Тимофеева в переизбытке чувств, испытывая отчаяние, утыкалась в его плечо, Виктор крепко прижимал коллегу к себе, успокаивающе проводя ладонью по лбу темноволосой и мимолётно целуя её в макушку. Когда приехали парни, начальство и всевозможные службы, Соня вообще ничего не соображала. Она особо и не заметила, как находящийся рядом Ковалёв ускользнул беседовать с Саблиным, как она оказалась с Гаркушей — абсолютно всё вокруг плыло и было без разницы, на чьём плече лить слёзы и кто будет успокаивающе гладить её по голове. Но перекинуться парой слов, касательно их с Лёшей непонятных отношений, не удалось. Спасатели отыскали живых и все окружающие — Гаркуша, Ковалёв, Саблин — ринулись помогать, а Соня так и осталась стоять, словно вкопанная, не понимающе хлопая глазами, пока не увидит её дядю Ваню. Следующий удар поджидал Соню в родном кабинете. Начальство в очередной раз давит разумными доводами о том, что пора назначать человека на пустующую должность. Отбив почти унесённые вещи Черкасова у Никиты Васильевича, Соня принялась раскладывать их обратно на место. В этот момент приходят и слышат часть разговора остальные сотрудники кабинета: Алексей и Егор. Пожидаев любезно бросает фразу, что начальником группы станет либо сама Тимофеева, либо Ковалёв. — Давайте подождём, — вмешивается Осадчий. — Давайте без давайте! — сердится усатый начальник — Ещё полгода подождём! — Значит подождём, — повторяет так вовремя зашедший Ковалёв, сразу понимая о чём речь. — Ковалёв, решил тоже в майорах задержаться? Ну-ну — прежде чем покинуть помещение, язвит Никита Васильевич, хмуро смотря на подчинённого. Пожидаев не осознаёт, что у всех здесь присутствующих мысли давно не о повышении в карьере. — Сонь, прости — когда за начальником хлопает дверь, произносит Виктор — Я не знаю, где в этих людях сочувствие и понимание, — эмоционально размахивает руками в воздухе —Чёрствые сухари, не знающие переживаний за близких, — Ковалёв переглядывается с напарниками, находя в их глазах поддержку. — Ладно, проехали — монотонно отвечает Тимофеева, отставляя коробку к себе на стол — Давай выйдем, Строго обращается девушка к Виктору и под удивлённые взгляды Гаркуши и Осадчего выходит за границы их общего рабочего пространства. Ковалёв ловит эти взгляды и, пожимая плечами «мол парни, не знаю в чём провинился,» следует за ней. — Да, Сонь? — бесшумно закрывает дверь с противоположной стороны майор — Быстрей выкладывай, что случилось. А то твои преданные рыцари уже на меня косо смотрят, волнуются за тебя, — усмехается он, отводя глаза. Соня оставляет сарказм мужчины без ответа — молчит, пока в соседнюю дверь не зайдут несколько работников, не хочет чтобы кто-то ещё слышал их разговор. — А можно я у тебя переночую? — Что? — отвлекаясь на уже другого мимо проходящего сотрудника, майор возвращает взгляд на темноволосую — Где-то я уже это слышал, дежавю какое-то, — Ковалёв хитро улыбается, беспрепятственно соглашаясь. — Они не понимают. Меня никто не понимает. А дома одной ещё хуже. Там атмосфера не лучше, чем здесь: будто ещё пять Саблиных и семь Пожидаевых над тобой тенью висят и бубнят об одном и том же. — шёпотом, путаясь в своих мыслях, раскрывает душу Соня. Ковалёв в знак поддержки кладёт руку на её плечо, но, надолго не растягивая касание, предлагает сходить за кофе для них и ребят. — Как здесь всё изменилось, — оглядывается по сторонам Тимофеева. — Да, Сонь — мужчина вежливо избавляет гостью от верхней одежды — Давно тебя не было, успел обжиться, поменять кое-что. Иди изучай, я же вижу, что любопытно тебе. А я пока чай нам сделаю, — усмехнувшись, он уходит на кухню. — А есть что-нибудь покрепче? — Соня, боже, напугала — Виктор как раз ставил кружки из шкафа на стол, и чуть не уронил их, из-за внезапного появления коллеги рядом. — Извини, — неловко пожала плечами та, хитро улыбаясь. — Покрепче… — задумчиво тянет майор — А потом мне не прилетит от твоего любимого дядь Вани, Ивана Петровича, что я спаиваю малолетнюю?.. — Я уже взрослая! — смешно надув щёки и губы, несильно бьёт кулаком по столу темноволосая — И он же не узнает, — Ладно, — сдаётся Ковалёв, открывая шкафчик — Только я даже не знаю, что нам использовать для закуски, — чуть растерянно делится майор, поворачивает голову к Соне, которая уже открыла холодильник — Где у тебя нож? Сейчас всё организуем, — и по-хозяйски Соня принялась резать всё, что нашла. До работы они едут вместе, Ковалёв за рулём. Уже подъехав, Тимофеева из окна проверяет сохранность своего автомобиля, и не зря. Когда майор уже собирался выходить, она резко касается его руки, останавливая. На вопросительный взгляд Виктора Соня кивает в сторону. — Видишь, Осадчий идёт. Не хочу им сегодня попадаться на глаза. До вечера. — Что такое? Неужели великой дружбе конец? — нахмурился мужчина, желая узнать правду — Мы сегодня после работы едем к Черкасову, — помрачнела девушка — Не представляю чем закончится… — Сонь, ты у нас самая сильная, — зеркалит жест темноволосой и накрывает её ладонь своей. На языке вертелась вечная фраза «всё будет хорошо», но майор решает не произносить столь очевидное успокоение, с учётом их ситуации, которая по крайней мере сейчас кажется всем безвыходной. — Идём? Егор уже зашёл в здание. На следующий день они пересекаются лишь в кабинете. Ковалёв сразу замечает работающую Соню, а вот остальные места, на удивление, пустовали — где-то в неизвестном направлении загуляли два «неразлучных брата» их команды. Как только Тимофеева закончила телефонный разговор, майор, соблюдая признаки этикета и доброжелательности, произносит дружеское привет. Соня ничего не отвечает. Опять. Опять играет в сильную и независимую. И нет, Ковалёв не будет спорить, он с уверенностью поддержит это утверждение, ведь не понаслышке знает о характере темноволосой. У неё, несмотря на внешнюю хрупкость, внутренний стержень, что позволяет ей не терпеть плохого отношения к себе. Но он ведь всегда к ней искренне и по-дружески. Просто иногда больно. Тимофеева в их опергруппе «суперзвезда», которая, разве что ещё до Черкасова не дотянулась. Хотя авторитета у этой девчонки явно не меньше чем у Ивана Петровича. Чего стоят только эти смешные юноши (Гаркуша и Осадчий) — словно очарованные женской магией, они бегают на лапках вокруг неё. Будучи прекрасно осведомлённым у кого Соня берёт пример, майору остаётся лишь наблюдать как в очередной раз девушка отдаляет его от остальных, выстраивая невидимые стены и барьеры. И причину такого поведения Тимофеевой по отношению к нему мужчина не может понять: ну пришёл новичком в уже сплочённый коллектив, но ведь за почти три года наладил общий язык с каждым. Виктор ни в коем случае не умаляет заслуг капитана милиции и действительно считает Соню профессионалом, но вроде как он из себя тоже кое-что представляет — зам начальника убойного отдела МУРа направо и налево не раздают. И мириться с происходящим Ковалёв не намерен, продолжая держать в голове цель — разгадать Тимофееву — однако иногда его силы иссякают, когда майор сталкивается с сониным холодом и безразличием. Фирменная сталь в её голосе — Виктору кажется, что так она разговаривает исключительно с ним. Когда её ярко-голубые, сияющие блеском жизни глаза источают лёд, пронзающий его душу и сердце. А ещё, создаётся такое впечатление, что Соня его не замечает. Да, знаковое событие, которое отразилось на всех из оперативной группы. И дело не в том, что именно Соня настолько привязана к Черкасову. Майор ломал голову, неужели Тимофеева не видит, что он лишь ради неё свои амбиции закидывает куда подальше, хотя такая должность пустует. Знала бы она, как на его прежней работе люди буквально шли по головам ради повышения. Может быть, тогда бы оценила его поступок. Подсознание ясно рисовало как он, глава их опергруппы, а Соня его правая рука и заместитель; как они вместе раскрывают дела, ну а Черкасов, умудрённый своим опытом, — даёт необходимые им советы. — Ну, как съездили к Черкасову? — Плохо. О работе слышать ничего не хочет. И хромать стал сильнее, — смотря в глаза Ковалёву, отвечает про реабилитацию дяди Вани Соня, но не сдерживается и последнее слово произносит с запинкой. Это не ускальзывает от Ковалёва. — Ты думаешь я не понимаю какого ему? — обидчиво выплёвывает Тимофеева. — Да мы не можем помочь Черкасову! Мы можем только делать хорошо свою работу, а вот он будет гордиться нами. Ну не мной, конечно, тобой то уж точно. Неожиданно раздаётся телефонный звонок — Соня берёт трубку. Пока темноволосая внимательно слушала, Виктор не сводил с неё глаз. Властное сонино «еду!», она поднимается и молча уходит, так ничего не пояснив майору. И не попрощавшись. Опять проявление её «особого отношения» к нему. Аж тошнит. Ковалёв появляется в стенах МУРа сегодня одним из первых. Привык к ранним подъёмам — совсем перестал бояться и ненавидеть их. Удивительно даже. Вероятно, — одна из гипотез — так повлияла на него смена рабочего места: другие люди, другие возможности. Врываясь в кабинет, с которым майор уже породнился, и держа в руках очередное чудо техники, Виктор замечает спящую на диване Тимофееву. Как можно тише закрыв дверь и отставив принесённое на пол, рядом со своим столом, он осматривает помещение — ожидаемо пусто. Ковалёв испытывает, как ему казалось, весь спектр эмоций. Сердце болезненно ёкнуло, а внутри возникло жгучее желание сжать в объятиях Соню, разогнать над ней надоедливые серые тучи или, наоборот, обволакивать и защищать в случае чего. Мужчина аккуратно подходит и укутывает Соню её же чёрным плащом, а затем, подобрав чемоданчик с устройством, возвращается на рабочее место. Тимофеева со своим чутким сном сразу почувствовала изменение и машинально потянулась к теплу, рукой нащупывая ткань плаща. Соображая, что она не дома, не в кровати и не с одеялом, темноволосая хмурится и, разлепив глаза, всё-таки просыпается, видит, что кем-то укутанная в свою одежду, а её местоположение — рабочий кабинет. — Ты давно здесь? — Тимофеева сама не узнаёт свой голос, немного хриплый из-за резкого пробуждения. — А? нет. Только пришёл, извини. Ты что, ночевала здесь? — Работала, — вымученно отвечает Соня, поджимает колени и кладёт на них руки. Ковалёв без труда читает её позу не иначе как «не трогайте меня» и «одна против всего мира». Про себя он разочаровано отмечает, что опять Тимофеева игнорирует желание помочь, пытается «идти по жизни смело одна». Как же ей объяснить, что станет легче жить, если она позволит себе проявлять эмоции. В детстве, по рассказам Ивана Петровича, Соня была очень ранимым человеком, с типичной реакцией на любой стресс в виде слёз. Будто бы в плохие моменты мир распадался на части, а она одна среди этого, и не хватало ей центра тяжести собрать всё воедино. Виктор отвлекается от своей принесённой вещицы, меряет шагами пространство кабинета. И пока девушка разминает затёкшую от сна шею, майор собирает мысли в порядок. Не каждый день увидишь капитана Тимофееву, выглядевшую как загнанный в ловушку зверёк. — Черкасова сюда уже не вернуть, — сожалеет Ковалёв, скользя взглядом по рабочему столу Ивана Петровича. — Я знаю, — с отчаянием вздыхает Соня, не переставая смотреть в одну точку. Ковалёв от интонации её голоса заметно напрягается и ещё внимательней следит за коллегой — Меня бесит, что все делают вид что ничего не произошло. — монотонно, словно робот, перечисляет она, а в глазах полная отстранённость — Маньяк, которого не расстреляли. Убивал посреди Москвы. А всем плевать! — Теперь это дело КГБ, — справедливо отмечает Виктор, пытаясь достучаться до коллеги. — Да, а мы молчим! — не перестаёт бунтовать девчонка. — Да, мы промолчали. И ты промолчала, — мужчина спокойным тембром старается сгладить острые углы интонации темноволосой, хотя согласен с её мнением. — Я ненавижу себя за это, — Тимофеева поднимает глаза на собеседника, а у Ковалёва аж сердце неприятно закололо и кожа покрылась мурашками: настолько разбитый взгляд был у Сони. — Но жить надо и работать надо продолжать! — будто разъясняет простейшую истину маленькому ребёнку, повторяет майор. — Ты, кстати, молодец! Быстро ты раскусила про эту смесь в баллончике, — Ковалёв возвращается к своему месту и приступает к установке прибора. — В том то и дело, зачем такой сложный способ убийства? — рассуждает Соня. Она, сцепив пальцы на руках между собой, сильнее прижимает колени к груди. — Во-первых замаскировать под несчастный случай… — Нееет, — мягко протягивает девушка, слегка качая головой — Он хотел, чтобы все видели. Он явно там был, — убеждает с присущей твёрдостью. Причём так, что майор опять забывает о чемодане с техникой и приближается к собеседнице: — Ты продолжаешь заниматься этим делом? —за уверенным взглядом в упор на девушку, Ковалёв прячет своё волнение за неё. — Нет, — неубедительно врёт Тимофеева, усаживается поровнее и, даже с каким-то страхом, смотрит как Виктор подходит ближе. — Сооонь, — недоверчиво зовёт Ковалёв и, видя как она напугана и напряжена, присаживается рядом — Если ты участвуешь, я должен об этом знать, — А ты участвуешь? — Я? Нет, — Ну тогда и не надо задавать вопросов, — Соня слезает с дивана, заныривает в свои чёрные туфли и поднимается с места. Ковалёв тут же уверено, но нежно, хватает её за локоть и разворачивает обратно. Тишина, слышен только стук каблуков. Темноволосая смотрит Виктору в глаза, затем опускает взгляд, ощутив чужую ладонь на бедре. — Ты чего? — снова охрипшим голосом. Да, Тимофеева, похоже ты опять успела простыть. Или это из-за внезапности? — Сонь, у нас тогда… Что-то могло получиться? — Тогда была другая жизнь. Последний раз посмотрев на майора, Соня разворачивается, оставляет плащ на вешалке и удаляется, продолжая чувствовать на своей спине прожигающий взгляд. Опять москонцерт. Опять жертва. Соня была права, надеюсь сейчас начальству это стало ясно. Только какой толк от этого всего, если Соня до сих пор в тюрьме. Саблин и Ковалёв прибыли на вызов очередного убитого среди работников москонцерта. — Я думал у нас Черкасов не понимает приказов, ну Тимофеева, ну ты то куда полез! — причитал Саблин, узнав подробности от Виктора, что жертва собиралась принести в МУР бумаги как доказательства о вине потенциального подозреваемого. — Нам, Виктор, сейчас нужно вытащить Тимофееву из тюрьмы. И если ты это не понимаешь, значит ты выбрал не тот отдел! — продолжает ругаться Фёдор Григорьевич. Мысленно Ковалёв не посмотрел на разницу в званиях и набил бы морду подполковнику. Соня там. Знал бы ты, Саблин, я ненавижу себя за это. Черкасов, парни, могут выражать явное беспокойство и им это оправдано, а я будто бы связан цепями-рамами ограждающими. А ведь Виктор переживает и чуть ли не наравне с Черкасовым. Майор рвётся в бой, чтоб объединить усилия всех и освободить Соню. Истина где-то близко. Такое ощущение не покидает Виктора последние дни. Как же ему хотелось верить в своё предчувствие по поводу сонькиной свободы. Тем временем Гаркуша нервно ходит, наматывает круги по кабинету, недовольно подмечая провалившийся план опергруппы. — Черкасов бы уже давно что-нибудь сделал! — срывается Алексей. — Ну извини, я не Черкасов, — выплёвывает Ковалёв, понимая, что надо было держать язык за зубами. Ведь не хотел говорить так, как Соня. Но, видимо, с кем поведёшься… Девушка толкает массивные железные двери. В предвкушении наконец оказаться на свежем воздухе, у неё непроизвольно поджимаются пальцы на ногах. Осталось совсем чуть чуть. Она не сломлена. Уверенной походкой, стуча каблуками, темноволосая идёт в сторону решёток, которые через пару движений здешнего сотрудника выпустят её. В голове красным мигает единственное слово — свобода. На выходе Соню встречает Черкасов. Как же радуется женское сердце, видя родного, здорового и полного сил дядю Ваню. И когда руководитель опергруппы и капитан милиции стоят в обнимку, время для обоих замедляется. — Домой? — Иван Петрович по-отечески любуется Соней. — Мгм, — утыкается в его плечо Тимофеева, пряча неконтролируемую улыбку. Тимофеева и Иван Петрович приезжают к дому последнего, где их ожидает семья Черкасова — жена и дети. Обнявшись с Соней, все, шумя и веселясь, направляются праздновать на кухню. Там стынет самая простая, но вкуснейшая еда человечества — пельмени. А голодная Тимофеева, которая ещё не успела поднести ложку ко рту и попробовать, заранее рассыпается в комплиментах супруге дяди Вани, чем и вызывает смех у присутствующих. Черкасов слушал увлекательную историю от сына и дочки в тот момент, когда его легонько толкнули локтём. Жена, до этого не сводившая глаз с Сони, заметила странность в поведении той. Тимофеева пила чай, задумчиво глядела перед собой — в мыслях витая явно где-то не здесь — и, что совсем не похоже на неё, не обращала внимание на разговор старшего и младших Черкасовых, не вмешивалась и не реагировала на шутки своим заразительным смехом. Иван Петрович ловит взгляд супруги и выразительно подмигивает, мол сейчас всё решим. — Сонь, вот мы тебя отогрели, угостили, напоили чаем. Надеюсь, весь этот ужас и недоразумение больше не повторится. А сейчас, думаю, ты хочешь кого-то увидеть, не так ли? Твоя машина припаркована внизу. Глаза Тимофеевой загорелись — она резво вскакивает с места, не забывая со всеми попрощаться, а также крикнуть из коридора радостное: — Спасиб, дядь Вань! — и покидает квартирку. Садится в свой автомобиль, на секунду прикрывая веки, — какое счастье — и выруливает со двора. Ковалёв всё знает. Рад, что всё закончилось. Закончилось просто блистательно для их опергруппы — дело раскрыто — и для Сони — свобода. Вот только подсознание играет с Виктором злую шутку, сыплет соль на рану, как угодно это называйте. Мозг подкидывает различные картинки, представляя, как они сейчас отмечают: Черкасов, Тимофеева, Гаркуша, Осадчий… Ему одному не место на этом празднике. На кухне кружка недопитого кофе — больше не лезет. Он стоит напротив окна: наблюдает, как ночь уже вступила в свои права. Но город никогда не спит, и потому майор следит за цветными огнями, сияющими в темноте. Я не верю людям, не верю словам. Мосты сгорели — в пепел иду сам, Где честность и верность, Где свет в темноте? Доверья нет Люди не поймут меня, В сердце моём мелодия. Клянусь, что бог один, Как я — как я один. Сколько стоит любовь? Обречён на провал. Сколько просит та боль? Что внутри меня там. Где бы я не был, там грусть, Где бы я не выживал, Знаю разрушенный мир, Возведёт себя сам. В этом бесконечном вранье, Я найду свою мелодию. И пускай неясен мой путь, Божий волей я не пропаду, И не упаду (а люди врут) Без смелости, терпения, Не построишь город мечты. И каждый шаг уводит тебя Дальше от ответа. И загорится пламя, значит победа? — Сонь, ты что-ли? — Ковалёв открывает дверь, неверяще смотря перед глазами. — Совсем не рад меня видеть? — неуверенно, с неким разочарованием произносит гостья, ведя бровями. — Нет конечно, просто неожиданно. Проходи, — мужчина бережно снимает с женских плеч чёрный плащ. Тимофеева, почувствовав это, бросает взгляд сначала на свои плечи — почему-то невесомые касания его пальцев словно оставили отпечаток, ведь кожа слегка «горит» — а затем на самого Виктора, который вешал одежду на крючок. Хитро прищурив глаза, Соня мысленно рисует галочку в голове. — Знаешь, я бы не удивился, если б ты сегодня появилась на работе, — майор чуть повышает голос, чтоб она услышала из коридора — Ты, Соня, женщина непредсказуемая, — добавляет он. — Я всё-таки не настолько безбашенная, чтоб из СИЗО лететь прямиком в кабинет. Домой тоже хочется, — подкравшись к Виктору, усмехается капитан милиции. — Сонь, давай начистоту, — резко оборачивается он, чуть не сталкиваясь лбами — Не просто же так ты приехала, нагнать таинственности. Что ты делаешь здесь? — говорит, выделяя каждое слово, хозяин квартиры и отдаляется на два шага — Я думал ты с Черкасовым, Гаркуше… — Так, стоп. — Соня прерывает Ковалёва, преодолевая расстояние в несколько шагов и беря того за руку — Успокойся, всё докладываю по порядку, — темноволосая толкает майора к дивану и, усадив, приземляется рядом — У Черкасова я была, ужинала, но ни Осадчего, ни Гаркуши ещё не видела. — А? — Знаешь, у меня было много времени подумать… — Тимофеева опускает взгляд: даже косвенно вспоминая своё заточение, мурашки покрывают её тело. Виктор, хоть сам и находится в состоянии растерянности, подбадривающе хлопает Соню по плечу — И только теперь я догадываюсь, кем ты меня видишь. Я любила преступника, убийцу, я ошиблась… Я была с Гаркушей, ты в курсе. И потом я стала ненавидеть всех. Я действительно иногда по отношению к тебе… вела себя как стерва. Особенно если сравнивать с моим поведением к другим. Но не сразу поняла почему, — девушка волнительно теребит ткань серого пиджака — Надеюсь, ты не будешь ревновать к Черкасову, — и, повернувшись, накрывает его губы своими. Отстранившись, оба, окутанные неловкостью, смотрят друг на друга, не в силах оторвать взгляд. И пока Виктор по привычке тонул в её ясно-голубых глазах, заметил как Соня надолго зависает — он прослеживает путь её взгляда и понимает, что к чему. — Тимофеева, тебя дядя Ваня не учил, что пялиться на чужие губы неприлично? — лёгкое дыхание от шёпота мужчины щекочет сонины уши и вызывает у неё мурашки по всему телу. Кажется, Ковалёв впервые называет темноволосую по фамилии. Капитан милиции ничего не отвечает на вопрос, мысленно отнеся его в категорию провокационных — лишь смущённо она прячет взгляд, понимая, что щёки покрываются румянцем. Замечая стеснение гостьи, Виктор обнимает её: заводит руку под женский пиджак серого цвета, ощущая ткань надетой под него водолазки, и гладит по спине равномерными движениями. — Сонь, это значит? — майор требует объяснений, искренне веря, что все действия коллеги трактует правильно: внутри теплится надежда. —Это значит, — девушка, как в замедленной съёмке, смотрит сначала на мужчину, затем на его ладонь — Наступила та самая другая жизнь. — Нееет! Я завтра не поднимусь на работу, — протестует Тимофеева, смешно топая ногой за столом. Парочка переместилась на кухню. — Соня, не волнуйся, в МУР я тебя отвезу. Всего один бокал, для здоровья и снятия стресса, — Виктор уже наливал красное — Не представляю, что тебе пришлось пережить. Награди маленькую девочку внутри себя, — ставит бокал напротив темноволосой. Себе не наливает. — Ты ведь непротив, я останусь на ночь? — в одной руке она держала полупустой бокал, а второй накрывала мужскую ладонь. — Нет, Соня. И всё-таки три это волшебное число, — оба смеются, понимая, что сегодня третья ночёвка Тимофеевой в этой квартирке. Но уже в другом статусе. — Сонь, чёрт, что я делаю, — Ковалёв утыкается носом в её каштановые волосы, а Тимофеева, сидя на его коленях, невинно хлопает ресницами — Останови меня. Останови, как всегда это делаешь, — просит Виктор, проводя пальцем по её щеке. — Не хочу, — растягивается в своей неповторимой улыбке Софья Борисовна. — Иван Петрович меня выселит из кабинета нашей опергруппы, — усмехается Ковалёв, стараясь говорить серьёзно. Соня на его неудавшиеся попытки хихикает, прижимаясь ближе — А тебя он пожалеет. Всего лишь отправит в самую высокую крепость, — майор целует в лоб Тимофееву. — Плевать.