Шагая к свету

Шаг. Итэр наблюдает за маленькой феей, летающей перед ним, и не понимает ни слова из её речей. Она мечется, отряхивая одежду от капель воды, а затем вопросительно смотрит на него, скрестив руки на груди. Он смотрит в ответ. Она явно что-то спрашивает, если судить по её тону, но слова не имеют никакого смысла. Фея хмурится. Потом спрашивает еще раз, но фраза звучит иначе, будто на другом языке. Всё ещё непонятно. Итэр наклоняет голову к плечу и говорит: — Ну... Привет? Он говорит на языке звёзд и космоса. На языке, который знаком всем и каждому существу миров, ведь этот язык и есть миры во всём их многообразии. ...по краней мере, так должно быть. Фея странно смотрит на него, тихо вздыхает, что-то неразборчиво бормочет, а потом кладет ладонь на сердце и произносит: — Паймон. Это имя? Он не замечает, как говорит вслух, но фея еще раз повторяет это слово. Итэр жестом показывает на неё и отвечает тем же, пытаясь в точности повторить звучание, но слово странно ощущается на языке, как что-то, скрывающее гораздо большее, чем ему хотят показать. Она улыбается, ободряюще кивая. Итэр кладет руку на грудь и произносит своё имя. И хмурится, когда изо рта не выходит ни звука. Странно. Пробует ещё раз. Губы двигаются, связки работают, но ни звука. Он хмурится ещё сильнее, и Паймон тоже, обеспокоенно глядя на него и начиная кружить рядом. Он сам недоумевает, ведь только что язык звёзд нормально звучал, но.... Не его имя. Странно. Он вздыхает, расслабляясь, и ищет в памяти слово, похожее на его имя. — Странник. Паймон вскидывает брови, как будто это что-то ей напомнило, но ободряюще улыбается. Это будет долгий путь... Шаг. Новый, неизвестный язык звучит тарабарщиной, звучащей быстро, как ветер, и сметающей всё, как ураган. От этого голова идет кругом, но Итэр упорно учит язык, на котором придется говорить ближайшее... неизвестно сколько. Недели? Месяцы? Пока не закончится его путь? Пока не пронесётся ветер в его волосах, мягко целуя в макушку на прощание? Он не знает, но надеется, что скоро это путешествие, которое, видимо, растянется надолго, закончится. Шаг. Итэр с облегчением смеётся, когда Паймон говорит, что есть Всеобщий, на котором говорит почти весь Тейват, и благодарит за это все силы природы, что знает. Если бы не это.... Он старается не думать, как бы мучился в том случае, если бы с каждой новой страной пришлось учить новый язык, который сильно отличается от всего, что он когда-либо слышал. ...но по какой-то причине он решает изучать хотя бы основы каждого. Шаг. Всеобщий похож на считалку, которую придумали дети разных стран, пытающихся найти общий язык. Он такой удивительно простой и интуитивно понятный, что разучивается, как раз-два-три... но вдруг запинашься между счётом два и три. Звуки простые, легко переходят друг в друга множеством гласных, а звучание похоже на длинную и чуть неровную песню. Как танец огня на ветру и журчание родника по камешкам одновременно. И тогда же Итэр понимает, на что похоже его новое имя, и тихо с иронией смеётся. На Всеобщем оно значит "путешественник". Шаг. Язык второй страны звучит мягкими переливами волн и строгой непоколебимостью скал. В нём и тона, от высоты которых меняется смысл всего предложения, и жесткость произношения, отбивающая дробь. И мягкость, и твёрдость сплелись воедино. Вечная жизнь адептов и короткие жизни простых смертных. На первый взгляд, нечто несовместимое, но такое прекрасное в тандеме. Шаг. Третья страна на вкус, как пепел и кровь, и пахнет озоном и петрикором, и язык звучит похоже на судорожный стук сердца и непреклонность молнии. Разные стили, формальность, сквозящая в каждом слове... Кажется, что с каждым стилем нужно учить новый язык, и Итэр решает, что ему совсем не нужен высокий стиль. Да и когда ему говорить с аристократами за чашкой зелёного чая? Некогда. ....видимо, все-таки, есть когда, думает он, вежливо — двумя руками — принимая изящный фарфор из обманчиво нежных рук. Шаг. В языке четвёртой страны есть все: и звуки леса, и шелест барханов, и шум и гам больших городов. Жёсткий, но по-своему нежный язык напоминает мягкое шуршание песка под ногами и ярость разливающейся реки после месяцев тропических дождей. Итэр с удовольствием погружается в него. Дети пустыни всегда похожи друг на друга, усмехается про себя Итэр. Шаг. Язык маленьких созданий, которым чуждо всё человеческое, так похож и не похож на прошлый язык. В нём те же звуки леса, но нет пустыни и городов. Это шёпот реки по весне, это шелест листьев на ветру, это песни растений и тихий рокот притаившихся зверей. Это настолько нечеловеческий язык, что Итэр почти плачет от его звучания, так похожего на нечто родное, своё. Он так скучал по зову природы и тому, как у каждой травинки и листочка есть своя история, которую можно рассказать. Он скучает по жизни в каждом слове. Он почти забыл, как звучит его имя. Шаг. Язык пятой страны поёт журчанием ручьёв по весне и мурчанием довольного кота, которого мягко чешешь за ухом. Жители энергичные настолько, что это повлияло на то, как они говорят. Эмоции, хлещущие из каждого слова, восклицания и зубодробительные метафоры и эпитеты... Итэр не может не восхищаться изящной красотой этого языка. Шаг. Он похож на предыдущий. Такой же эмоциональный, но с упором на страстность. Здесь ценен язык тела, с которым у Итэра всегда были проблемы. Привычные жесты, которые он использовал, здесь воспринимают как нечто грубое, несуразное. Что-то, что могут принять как оскорбление. Здесь в ходу положение тела, поворот головы, взгляд и все те прочие мелочи, на которые не обращаешь внимания. До поры, до времени. Итэр внутренне кричит. Шаг. Язык седьмой страны звучит хрустом льда и звонким морозом, но сквозит теплом прогретого камина и мягкостью связанного пледа. Он жёсткий, но, слушая песни детей снегов, Итэр вспоминает ощущение уютного дома, который у него забрали. Но он уже близок к своей цели. Осталось совсем немного. Шаг. Нынешний язык Бездны звучит так пусто, что становится больно. Он... никакой. Хруст стекла и обломков костей под ногами, шелест рваной ткани на мёртвом ветру, несущего только пепел да сладковато-прелый привкус древней смерти. Но Итэр знает, что раньше он звучал совершенно иначе. Как свобода мысли, как тихий перестук механизмов, как тихое сияние водорослей в тёмной воде, как покой. Остановка. Итэр стоит перед ней, смотрит в её глаза, хочет что-то сказать, но в голове много-много языков, которые смешиваются между собой и образуют невнятную тарабарщину, в дебри которой ни за что не полезешь. Наружу просится полузабытый язык звёзд и космоса, эфира и света. И больше нет ничего.