Amor fati (от лат. Любовь к судьбе)

Вы когда-нибудь задумывались, в какой конкретный момент узнали о смерти? Как и когда люди впервые сталкиваются с этим понятием? Может быть, это случается в раннем детстве, когда ребёнок сталкивается с потерей домашнего питомца или когда взрослые начинают объяснять, почему человек не может вернуться после болезни. Или, возможно, это осознание приходит позднее, когда человек сталкивается с утратой близкого человека или задумывается о собственных ограничениях. Некоторые я думаю впервые сталкиваются с понятием смерти через книги или фильмы, где изображения и рассказы о конце жизни становятся частью их восприятия. Но вне зависимости от того, как именно человек впервые сталкивается с этим понятием, смерть неизбежно становится частью его жизни. Вчера умерла мама. Ночью нам позвонили и сообщили, что, скорее всего, она не доживёт до утра, так и произошло. Наверное, я не должна чувствовать подобного, но всё, что я ощущаю по этому поводу, — это облегчение. В последние пару месяцев из-за прогрессирующей болезни мама перестала меня узнавать. Она почти не говорила и редко приходила в сознание. Мне казалось, что её уже нет, что передо мной лишь оболочка, которая едва напоминает того человека, которого я знала. Иногда я чувствовала, что смерть уже забрала её задолго до того, как её сердце перестало биться. Её глаза, когда-то полные жизни и тепла, превратились в пустые зеркала, отражающие лишь тень былого существования. Я сидела рядом с ней, держа её холодеющую руку, но все, что я ощущала, — это пустота. Люди говорят, что нужно ценить каждое мгновение, проведённое с теми, кого мы любим, особенно когда их время подходит к концу. Но как ценить то, что вызывает лишь боль и отвращение? Как продолжать любить человека, когда его лицо превращается в маску страдания, когда его голос — шёпот боли? Я пыталась вспомнить моменты, когда мама была другой — здоровой, живой, улыбающейся. Но эти воспоминания казались такими далекими, словно происходили в другой жизни. Всё, что осталось, — это образ её измождённого тела, её глухие стоны и мои собственные слёзы, которых я стыдилась. Когда она наконец ушла, я не почувствовала ни боли, ни утраты. Я просто сидела там, наблюдая, как её грудь перестала подниматься и опускаться. В комнате воцарилась тишина, но не та, что приносит покой, а та, что давит на грудь, от которой хочется бежать. Я знала, что должна плакать, должна скорбеть, но вместо этого я чувствовала только облегчение. Наконец-то это закончилось. Наконец-то этот долгий, мучительный процесс завершился. И теперь, сидя в этой пустой комнате, я думаю: может быть, это и есть настоящая смерть? Когда уже нет ни любви, ни скорби, ни даже страха. Когда остается лишь пустота, которая заполняет всё вокруг. Отец сказал, что мы переезжаем. Честно говоря, мне было всё равно. Я просто хотела оказаться как можно дальше отсюда. Эти стены, эта комната… Всё здесь впитало её болезнь, её медленное угасание. Запах лекарств, тяжёлый воздух, который я столько раз пыталась проветрить, и всё равно казалось, что я задыхаюсь. Как будто вместе с матерью умирал и этот дом. Отец… Я видела, как он пытался сохранять спокойствие. Говорил размеренно, как будто все его действия были продуманны заранее. Но я знала, что и он борется со своей болью, хотя старался скрыть её от меня. Иногда, проходя мимо его спальни ночью, я слышала приглушенные рыдания. Тогда я старалась уйти подальше, чтобы не слышать, чтобы не чувствовать, что его страдание тянет меня за собой в бездну. Я злилась на него за это, за то, что он позволял себе быть слабым. Я была уверена, что должна быть сильной. Для неё. Для нас обоих. Но теперь, когда всё закончилось, я не могу понять, что делать с этой силой. Она осталась со мной, как ненужный груз, который я не могу сбросить. И теперь я не знаю, как отпустить. Переезд… Возможно, это то, что мне нужно. Новый дом, новые стены, которые не пропитаны горечью утраты. И, может быть, там, вдали от всего этого, я смогу снова почувствовать что-то, кроме пустоты. Но, наблюдая за отцом, я начинаю замечать его болезненную худобу, тёмные круги под глазами, которые не исчезают, несмотря на его попытки выглядеть сильным. Когда-то он был для меня опорой, защитником, а теперь мне кажется, что он сам нуждается в защите. Я не знаю, как это принять. Не знаю, хочу ли. Всё время, пока мама была больна, он держался из последних сил. Он делал всё, что мог, чтобы скрыть свои чувства, чтобы я не видела, как его раздирает изнутри. Но я видела. Теперь это становится слишком очевидным. Ему тяжело говорить о ней, тяжело вспоминать её имя. Он старается избегать всех разговоров о прошлом, как будто это может помочь ему забыть. Мы почти не разговариваем друг с другом, словно оба боимся, что любые слова разрушат хрупкое равновесие, которое едва удерживается на тонкой ниточке. Мы обмениваемся короткими фразами, общаемся лишь по необходимости. Словно смерть забрала не только её, но и нашу связь. Когда мы паковали вещи, я случайно нашла старую фотографию. Мама, я и он, улыбаемся на пикнике. Я не помню, когда это было, но мы выглядим счастливыми. Я посмотрела на отца — он стоял с тем же фотографическим альбомом в руках, словно оцепенев. Его взгляд скользил по страницам, но глаза оставались пустыми. В тот момент я вдруг осознала, что я не единственная, кто потерял. Его утрата была такой же глубокой, такой же болезненной. Он потерял свою жену, свою спутницу, ту, с кем делил жизнь. Я потеряла мать, но он потерял часть себя. Это осознание настигло меня, как холодный ветер, пробирающийся под кожу. Я не знала, что сказать, и просто стояла рядом с ним, глядя на фотографию. В тишине, которая внезапно казалась не такой уж страшной, я почувствовала, что должна попытаться помочь ему, так же как он пытался помочь мне все эти месяцы. Мы оба сидели на полу, окружённые коробками, и я наконец осмелилась заговорить. — Пап, — мой голос был тихим, почти шёпотом, — давай оставим этот альбом. Мы можем взять его с собой. Он долго не отвечал, просто смотрел на меня, словно впервые видел. Затем медленно кивнул, его взгляд смягчился, и я увидела в его глазах тень благодарности. — Да, — сказал он наконец, его голос был хриплым. — Давай оставим. Это всё, что у нас осталось от неё. После того как мы собрали все коробки и закрыли двери нашего старого дома, я почувствовала, как нечто невидимое осталось там, за этими дверями. Что-то, что я не могла и не хотела брать с собой. Мысли о матери уже не казались мне такими давящими, они скорее были подобны призраку, который все еще бродил где-то на задворках моего сознания. Это не было горем в традиционном смысле, скорее, это была тень утраты, с которой мне предстояло научиться жить. Когда все вещи были загружены в машину, и дом окончательно опустел, отец сказал, что нам пора ехать. Я не задавала вопросов, погрузившись в свои мысли. Этот переезд был просто очередным шагом в жизни, которую я больше не пыталась понять. Мы ехали молча. Дорога, извиваясь, уводила нас всё дальше от прошлого. Я смотрела в окно, как пейзаж за стеклом постепенно менялся. Высокие деревья, окаймлявшие дорогу, становились всё гуще, словно замыкались в плотные ряды, пряча нас от внешнего мира. Небо над нами было затянуто тяжёлыми серыми облаками, угрожающими вот-вот пролиться дождём. Казалось, природа отражала мои собственные чувства, скрывая солнечный свет за плотной завесой. Туман медленно стелился над дорогой, придавая всему окружающему мистический, почти нереальный вид. В этой глухой, угрюмой атмосфере я ощущала, как меняется что-то внутри меня. Возможно, как и эта дорога, моя жизнь вступала в новый, неизведанный этап, полный неопределённости. Отец был сосредоточен на дороге, его лицо оставалось непроницаемым. Мы молчали, каждый погружённый в свои мысли, и только шум дождя, начавшегося незаметно, сопровождал нас в пути. Машина продолжала своё движение, углубляясь в лес. Дорога становилась всё уже и извилистее, как будто вела нас в скрытый от посторонних глаз мир, где всё, что было раньше, теряло свою значимость. Когда, наконец, деревья начали расступаться, впереди показались очертания небольшого города. Он возник внезапно, как будто был спрятан за зелёными завесами, прятавшими его от посторонних глаз. Городок казался мрачным, затянутым теми же серыми облаками, что и весь наш путь сюда. Его приглушённые цвета и редкие прохожие, торопливо шагавшие по улицам, создавали ощущение, что мы попали в место, где время застыло, где каждый живёт своей жизнью, не замечая окружающего. - Это здесь? -спросила я, наконец нарушив молчание. Отец кивнул, не отрывая глаз от дороги. - Здесь, - ответил он, его голос был тихим и немного хриплым. - Теперь это наш дом. Я не знала, что думать. Этот город был совсем не похож на то, что я ожидала, но, возможно, это было к лучшему. Он был таким же чуждым и непривычным, как и я сама в этот момент. Машина свернула на узкую улочку, и вскоре перед нами показался небольшой домик, окружённый высокими деревьями. Казалось, что он буквально утопает в лесу, его крыша почти касалась ветвей, а стены были покрыты мхом, словно дом принадлежал этому месту уже целую вечность. Я вышла из машины, и холодный, влажный воздух будто окутал меня со всех сторон. Я сделала глубокий вдох, пытаясь понять, какие чувства вызывает у меня этот город. Но внутри была лишь пустота, словно я оставила свои эмоции в том доме, который мы покинули. Когда мы с отцом зашли в дом, я сразу почувствовала его размер и пустоту. Мы стояли на пороге, молча осматриваясь. Дом был просторным, но казался немного холодным и неуютным. Нужно было сделать его нашим, наполнить жизнью и привычными вещами. - Ладно, - сказал отец, глубоко вздохнув. - Начнем разбирать вещи, хотя бы основные. Нам нужно место, где можно будет спать. Я кивнула, соглашаясь, и мы оба принялись за работу. Открывали коробки одну за другой, вынимали самое необходимое. Отец первым делом установил матрасы на пол, потому что кровати еще предстояло собрать. Я тем временем распаковала пару одеял и подушек, расставила их так, чтобы хотя бы ночью нам было удобно. Часов через несколько мы остановились, обессиленные, но довольные тем, что хоть немного привели в порядок дом. В комнате теперь стоял стол, на котором уже начали скапливаться наши вещи, и стулья, которые отец собрал прямо перед входной дверью. Вещи всё ещё были в коробках, но хотя бы спальни и кухня были готовы для использования. - Нам нужно съездить за продуктами, - напомнил мне отец, потирая уставшую спину. — Я бы не отказался от горячей еды. - Ты прав, - согласилась я. - Тут где-то должен быть супермаркет. Мы быстро привели себя в порядок и отправились в магазин. Небольшой городок был тихим и приветливым, но мне всё казалось немного странным. Местные жители, которых мы встретили по пути, приветливо кивали, а кто-то даже улыбался. Это немного поднимало настроение, ведь в больших городах никто не обращает внимания на незнакомцев. Когда мы наконец нашли супермаркет, я почувствовала, как за весь этот день накопилась усталость. Но это был приятный, почти домашний магазин, с узкими проходами, стеллажами, полными свежих овощей и фруктов, и стойкой с хлебом, который пах так, будто его только что вынули из печи. Мы с отцом набрали немного продуктов, не забыв взять что-нибудь для ужина. Когда мы подошли к кассе, кассир, приветливая женщина средних лет, улыбнулась нам. - Вы, должно быть, новенькие? - спросила она, пробивая наши покупки. - Да, - ответил отец, кивая. - Мы только сегодня переехали. - Добро пожаловать! - сказала она с теплотой. - Надеюсь, вам понравится наш городок. Здесь все друг друга знают, так что, если что-то понадобится, не стесняйтесь спрашивать. Мы поблагодарили её, и на выходе из магазина нас неожиданно окликнул кто-то снаружи. Это был мужчина лет сорока, в форме шерифа, с доброжелательной улыбкой на лице. - Добрый вечер, - сказал он, подходя ближе. - Я шериф Свон. Рад видеть новые лица в городе. Отец пожал ему руку, представился, и мы обменялись несколькими фразами о городе, погоде и том, что нас привело сюда. Шериф оказался разговорчивым и приятным человеком. - Если вам что-то понадобится, - сказал он на прощание, - можете обращаться ко мне. Всегда рад помочь. После разговора с шерифом Свон, мы вернулись в дом с продуктами. Небо над нами всё так же оставалось затянутым серыми облаками, но дождь уже утих. В комнате было тихо, лишь шорох наших шагов нарушал это спокойствие. Мы быстро приготовили ужин — что-то простое и быстрое. Пока мы ели, я старалась сосредоточиться на этом моменте, на том, как мои руки удерживают ложку, как тепло пищи согревает меня изнутри. Но мысли всё равно возвращались к тому дому, который мы покинули, и к тем вещам, которые оставались там. - Я надеюсь, что мы сделаем этот дом нашим, — сказал отец, отложив ложку. — Время и усилия сделают своё дело. Я кивнула, хотя сама не была уверена, что это возможно. Внутреннее сопротивление и боль, которые я ощущала, казались слишком сильными, чтобы их можно было легко преодолеть. — Мы справимся, — ответила я, стараясь звучать увереннее, чем ощущала. После ужина мы продолжили распаковывать вещи. Я заметила, как отец уставился на старые фотографии и вещи, которые мы привезли. Его взгляд был полон печали и ностальгии, но он старался оставаться сосредоточенным на задаче. Вскоре ночь поглотила город. Я уже собиралась идти спать, когда раздался стук в дверь. Я замерла, удивленная, кто мог прийти так поздно. Отец встал и пошел открывать. На пороге стояла молодая женщина с яркими, дружелюбными глазами и кассирским фартуком. В руках она держала корзинку с домашними угощениями. — Привет! — она улыбнулась. — Я Лора, я живу по соседству. Мы с семьей решили, что не можем оставить новых соседей без небольшой приветственной помощи. Мы принесли кое-что к чаю и немного сладостей. Надеюсь, вы не против. Отец и я обменялись взглядами, и я увидела в его глазах благодарность. Это была маленькая, но значимая жест, который показал, что, возможно, в этом городе есть место доброте и теплоте.