Очень странные дела: Полет Икара

      "Убежище” – это здание с самым точным названием в Индиане. Его местоположение не устраивает никого: оно находится где-то между заброшенным сталелитейным заводом и непаханым кукурузным полем. И если для любого другого бизнеса такое соседство могло бы стать поцелуем смерти, то для дайв-бара это практически обязательное условие, которое сильно влияет на погружение: сюда приходят, когда не могут выносить дневного света. Окна были заколочены с незапамятных времен, прочную стену гораздо труднее кем-то пробить, полы с коврами никогда не мылись и не пылесосились, а столешницы настолько липкие, что создали свою собственную экосистему.          Так что же говорит обо мне то, что эта дерьмовая дыра – одно из ярких пятен в моей жизни?          – Школьник! PBR!         Бев – гордая владелица этого прекрасного заведения с тех пор, как ее "бродячий пес-муж" (ее слова) умер при загадочных обстоятельствах десять лет назад. У нее крашеные бордовые волосы, постоянный прищур, и она всегда кричит так, будто здесь играет музыка, будто это место переполнено людьми. Но "Убежище" – это не место, куда ходят тусоваться. Сюда приходят, чтобы затаиться, а затаиться это тихое занятие.          А значит, крики Бев каждый раз пугают меня до смерти.          – Господи Иисусе, – бормочу я, едва не роняя свою поднос с использованными стаканами на голову Пьяного Сэма. Старик лишь бормочет что-то бессвязное и прихлебывает свой виски.           – Она все еще называет тебя школьником? – спрашивает Ронни. Она, Джефф и Дуги собрались вокруг высокой столешницы, по очереди потягивая из единственной бутылки Coors, которую им удалось купить на общие деньги. Джефф то и дело бросает нервные взгляды в сторону Бев, словно именно сегодня ей станет не все равно на то, что ему едва исполнилось шестнадцать, но в "Убежище" никогда не требовали удостоверения личности и сейчас не собираются. – Я думала, ты сказал ей так не делать.           – Я собираюсь. Мне нужно... – я машу рукой и ухожу в сторону бара, прежде чем Ронни успевает потребовать закончить фразу.          К тому времени, как я с грохотом ставлю поднос на стол, Бев уже свирепо смотрит на меня.          – Я плачу тебе не за то, чтобы ты болтал со своими друзьями, - говорит она.          – Ты мне вообще почти не платишь, – говорю я. – Кстати... уже десять.          Бев закатила глаза.          – Ты воспользуешься любым предлогом, чтобы не работать.           Она просто пытается подколоть меня. Я изображаю щенячью морду, но не поддаюсь на уловку. Наконец Бев сдается.          – Ладно. Иди. И не затягивай на этот раз.           – И не мечтай, – говорю я, быстро вытирая руки тряпкой для посуды. В другом конце комнаты я ловлю взгляд Ронни и киваю ей. Время шоу.          Сцена в "Убежище" едва ли заслуживает своего названия. Это всего лишь выступ, который “бродячий пес-муж” Бев соорудил из куска размером два на четыре дюйма и прислонил к стене. Она зловеще скрипит на каждом шагу, и я абсолютно уверен, что однажды она провалится подо мной, и я наверняка сломаю лодыжку.          Но это все равно сцена. И самое главное – это сцена, которая позволит "Ржавому гробу” выступать (в обмен на то, что я буду надрывать свою задницу на работе барбека четыре вечера в неделю). И этого должно быть достаточно. Ронни, Джеффу и Дуги не требуется много времени на подготовку – к тому времени, как я беру гитару, они уже почти закончили. Ронни пришла пораньше, чтобы разгрузить свои барабаны из кузова моего фургона, а Джеффу и Дуги осталось подключить свои гитару и бас-гитару к поношенным усилителям, которые Бев никогда не убирает. Я запрыгиваю рядом с Джеффом, не обращая внимания на скрип досок, и натягиваю ремень гитары на шею.           – Убийственная толпа сегодня, – невозмутимо говорит Дуги.          Джефф пожимает плечами, не теряя надежды.           – Пьяный Сэм еще не спит. Это уже что-то.           – К черту все это, - говорю я. – Мы здесь, чтобы играть.           Ронни крутит в пальцах барабанную палочку.          – Так давайте устроим им ад.           Она ухмыляется мне, как дьявол, а я ухмыляюсь в ответ. Затем, я поворачиваюсь лицом к нашей крошечной аудитории с таким размахом, какой только позволяет эта крошечная сцена и...          Иногда такое случается, когда играет “Проржавевший гроб”. Если мы заперты, словно в кармане, то мы как будто вызываем шторм или торнадо, или ебаный ураган. Что-то огромное и примитивное, сила природы. Но вся эта ужасающая сила не подавляет нас. Она подхватывает нас, несет, и мы мчимся на ней, пока последняя нота не умрет в тишине. Подхваченные вихрем музыки, мы летим.          И эта ночь – ночь ураганов. Я чувствую такое с первого грохота барабанов Ронни, вгоняющих нас в пасть "одержимости", а когда вступают гитары, я на какое-то время теряю себя. Ронни у меня за спиной, выбивает ритм, который гонит меня вперед, а Джефф и Дуги держат меня в центре, прыгая туда-сюда, гармония, мелодия, гармония...          Когда я прихожу в себя, я задыхаюсь, я весь в поту, а воздух все еще гудит от откликов усилителей. Я смахнул несколько прядей волос с лица. Мои пальцы гудят.          – Мы – “Ржавый гроб”, – заявляю я в комнате с людьми, которым все равно. – А следующая...           Мой голос запинается на названии песни, причем так неожиданно, что Джефф успевает сыграть первые такты "Electric Eye", прежде чем осознает, что я не с ним.          – Извините, – бормочу я, и в следующий раз, когда пробую вступление, оно проходит без запинки.          Мы погружаемся в песню, проносясь сквозь нее...          Но на этот раз нет никаких неудержимых бурь. Я не теряю себя. Потому что мое внимание зацепилось за что-то, и я не могу это игнорировать.          В "Убежище" появился кто-то новый.          Она сидит за барной стойкой, перед ней короткий бокал чего-то коричневого и, вероятно, ужасного. Ее лодыжки обхватывают ножки шаткого барного стула, и, хотя я не могу разглядеть ее лицо в тусклом свете, я вижу, как ее колено покачивается в такт ритму.          Все остальные в этом баре просто стискивают зубы и ждут, пока мы уйдем. А эта девушка – она слушает. Может быть, впервые в жизни у меня есть аудитория, которая хочет меня слушать.          Это опьяняет. Я ощущаю, как это чувство просачивается в мои кости, кожу, пальцы. Я растворяюсь под вниманием этой девушки – растворяюсь, не как вода, а, как ртуть, как зыбучий металл. "Electric Eye" подходит к концу, и я делаю то, чего никогда раньше не делал – сразу же начинаю играть следующую песню. Никаких пауз, один аккорд сменяется другим, и мы летим.          Это не может продолжаться долго. Бев смотрит на меня из-за барной стойки, постукивая по часам. Но я не готов к тому, что все закончится, пока не готов. Поэтому, когда стихают последние нотки Оззи, я вскидываю руку в воздух.          – Спасибо, что были такой замечательной аудиторией, – кричу я, достаточно громко, чтобы составить конкуренцию Бев. Возможно, я схожу с ума, но в ответной тишине мне кажется, что я вижу, как девушка подмигивает. – У нас есть еще одно выступление...          – Школьник... – ворчит Бев, но я уже оборачиваюсь к своим товарищам по группе.          – Какого черта, Эдди? – спрашивает Дуги.           – “Fire Shroud”, – говорю я. – Давайте попробуем.          – Мы играли ее только на репетициях, – протестует Джефф.          – Все бывает в первый раз!          Глаза Дуги лезут на лоб.           – Ты сошел с ума. Эти люди едва ли хотят слушать наши каверы. Им определенно плевать на всю нашу хрень.           Я игнорирую его.           – Ронни?           Но Ронни смотрит мимо меня, в сторону бара, в сторону девушки.          – "Fire Shroud"... – говорит она, и ее глаза теперь уже смотрят на меня, искрясь смехом. Она точно знает, в каком направлении сейчас движутся мои мысли, и считает это забавным. – Знаешь? Это отличная идея.          И Дуги даже не успевает возразить, потому что она набивает ритм барабанными палочками, вгоняя нас всех в начало "Fire Shroud".          Джефф и Дуги пытаются наверстать упущенное, а вскоре мы все оказываемся на одной волне и...          Мы играем свою собственную музыку на публику. Я выкрикиваю слова песни, которую написал сам. Она не идеальна – я пару раз спотыкаюсь на словах, Джефф забывает припев, – но в то же время она чертовски идеальна. Колено той девушки все еще качается в такт – в такт моей песне.          Я едва успел отступить от последней ноты, как усилители издают раздирающий уши визг. Я вздрагиваю, когда вижу лицо Бев. Она стоит рядом со сценой, зажав в кулаке шнур питания усилителя, и выглядит разъяренной.          – Не наглей, - шипит она, отпуская шнур, как гремучую змею. – У меня от тебя мигрень.           – Это было потрясающе, - восторгается Джефф, убирая бас-гитару в чехол.          Дуги делает то же самое, но немного тише – он не простит мне, что я так легко и неожиданно это устроил.          – Было круто.           Ронни толкает меня в спину своими палками.          – Хорошая работа, – говорит она мне, засовывая барабанные палочки за пояс.          – Хочешь выпить? – спрашиваю я. – За счет заведения. Я в долгу перед тобой, за то, что ты меня поддержала.          Она только ухмыляется.          – Ты вернешь мне долг, упаковав мои барабаны. Потому что если ты упустишь то, из-за чего мы это сделали, ради того, чтобы выпить со мной, я тебе этого никогда не прощу.          Она кивает в сторону девушки, и я краснею до самых кончиков ушей.          – Ронни.           – Веселитесь! – напевает она, спрыгивая со сцены.          – Ты коза, – шиплю я. Но Ронни лишь машет мне в ответ, ее плечи трясутся от смеха, и через мгновение за ней захлопывается входная дверь.