Почти Признание

Сознание возвращалось тяжело. Оно явно не хотело обратно в тело столь глупого человека, который раз за разом так по-идиотски подставляется… И как будто мозг резко включили на полную мощность. Вместе с ним проснулась и память, выдав почему-то всё, кроме картинки: невыносимо громкий звук выстрела, рывок, тяжесть чужого тела и удар, после которого наступила темнота. Выстрел… точно, был выстрел. И стреляли в меня, но… Страх за другого заставил подорваться с места, от чего в ушах зазвучал противный писк, распахнутые глаза ослепли от яркого света, а закружившаяся голова вынудила снова прилечь обратно на пол. Но даже из такого положения можно что-то узнать – и я усиленно моргаю, стараясь восстановить зрение. Вот глаза начинают различать что-то кроме безжалостного света, а к телу возвращается чувствительность. Начинают ныть все свежие ушибы и будущие синяки, но это сейчас совершенно неважно. Чуть сориентировавшись в пространстве, начинаю шарить руками по полу. Где-то здесь, рядом… должно быть… есть! Нашлась рука, а значит и остальное тело поблизости. Хакуба, придурок… стреляли же не в тебя, а в меня, Кида… Зачем, зачем ты меня толкнул, прикрывая собой?! И почему твоя рука… такая холодная? Это из-за окна, ты оказался к нему ближе и поэтому… точно, из-за него! Я помню звук разбивающегося стекла и звон осколков, а на улице зима, холодно. Ты просто замёрз. Да-да, конечно, определённо замёрз! Придвигаюсь ближе и начинаю щупать пульс. Вслушиваюсь, вдавливаю пальцы, силясь уловить… наконец-то прояснившееся зрение передаёт в мозг удивительно чёткую картинку: ты лежишь ничком, в моих подрагивающих руках твоё запястье… Почему-то взгляд сосредотачивается на пальцах. Я – фокусник и невольно обращаю внимание на руки. Они у тебя такие ухоженные, холёные даже: полированные ногти всегда чистые, идеальной длины в полтора миллиметра и, разумеется, никаких заусенец… Вздрагиваю, сознавая чем занят. Отпускаю твою безвольную руку и придвигаюсь ещё ближе. Чувствую, что сил уже хватит и с замиранием сердца переворачиваю тебя на спину. Ну да, глупо было мечтать, что пуля никуда не попала… Не могу смотреть на твой пиджак, весь в крови спереди, глаза будто сами собой щурятся, но есть вещи поважнее моих желаний в этот момент. Не рискуя потревожить рану, только кончиками пальцев прохожусь по заскорузлой ткани – чтобы убедиться, что кровь свернулась. Конечно, свернулась, ещё бы ей не свернуться, когда в помещении такая холодрыга! В разбитое окно задувает ледяной ветер… разумеется, мы замёрзли, далеко не в уличной одежде были, когда… Почему я не чувствую холода? Наверное, слишком беспокоюсь. Ладонь, протянутая к твоей шее, продолжает дрожать – кажется, я всё же ударился головой и по той же причине не могу толком вспомнить произошедшее перед обмороком. И у меня тоже замёрзли руки – именно поэтому не чувствуют тепла твоего тела. И пальцы – пульса… Дело во мне, конечно, во мне. Иначе и быть не может. Наверняка я не могу поймать биение твоей жизни из-за собственной дрожи, которая, кажется, только усиливается. Склоняюсь ближе: почему ты такой бледный? Ах да, кровопотеря, плюс тут холодно. Сжимаю пальцы чуть сильнее в надежде всё же нащупать пульс – и ничего. – Хакуба… – зову осторожно, будто громкий звук может тебе навредить. – Хакуба, эй… – отняв руку от шеи, трясу тебя за плечи. Сначала аккуратно, потом всё сильнее. Реакции нет. – Давай, детектив-зануда, скажи что-нибудь. Скажи, что это неправда… – и пульса тоже нет. До мозга начинает потихоньку доходить. – Этого же не может быть… Не может, правда ведь? Ты же… Ты – мой соперник, мой союзник… Ты не можешь… – почему голос дрожит, а рука снова, будто мимо воли тянется к твоей шее? Я… я отказываюсь в это верить! Ты не мог!.. – Хакуба! – уже кричу. Может, говорил слишком тихо или ещё что? – Хакуба! Хакуба, очнись! И месяца не прошло с той новогодней прогулки, которая кончилась моим раскрытием! Ты не можешь! Не сейчас!.. Чёрт, это не может быть правдой!.. Хак!.. Сагуру! Проклятье, Сагуру, если ты сейчас не ответишь, я!.. Замираю и прислушиваюсь. Показалось, от слишком большого желания верить, или и правда было? Нет, всё же было! Мне не показался этот тихий хриплый звук! В ужасе отдёргиваю руку, внезапно осознавая с какой силой сжимал пальцы на твоём горле. Ты сглатываешь – заворожённо наблюдаю за движением кадыка. Живой… А я ведь уже почти поверил в твою смерть. Какая простая мысль, а ведь чуть раньше не мог произнести даже мысленно. В голове наступает какая-то пустота и я просто смотрю как ты приподнимаешься на локтях и болезненно морщишься. – Хакуба?.. – вот и всё, на что меня хватает. – Нет… – от твоего хриплого голоса меня окатывает виной. – Я всё слышал. – снова сглатываешь и тянешься одной рукой к груди, но обрываешь движение. – Ты звал меня по имени. Вот так и продолжай, Кайто. – подчёркиваешь интонацией обращение, а у меня в голове щёлкает. Этот незаконченный жест… – В тебя стреляли! Точнее, в меня, но ты… Куда попала пуля?! Как ты себя чувствуешь?! – прорывает меня. Но стоит потянуться к тебе, чтобы помочь устроиться поудобнее, как ты вскидываешь ладонь в запрещающем жесте. – Не надо больше трясти. Мне больно, как ты мог догадаться. – морщишься и всё же дотрагиваешься до галстука. Непослушными пальцами пытаешься ослабить узел. Мои, наверное, были бы ничуть не лучше. – А я ещё не верил, что это больно, когда отец говорил… Не думал, что будет настолько больно, что я аж отключусь… – Так куда тебе угодил пуля… Сагуру? – обращаться к тебе по имени непривычно, но это неважно. Важен вопрос, на который ты отвечаешь в высшей мере легкомысленно: – Просто царапина, не волнуйся так. – Какая царапина?! – и этого мне оказывается достаточно, чтобы выйти из себя. Переволновался, что ли? Хотя, конечно же да. – Ты серьёзно ранен! Смотри сколько крови!.. И я не волновался. – то, что я это признаю, не повод соглашаться вслух. Чуть отворачиваюсь, чтобы тебе было меньше видно мою удивительно неумелую ложь. Совсем отвернуться не могу, как и перестать смотреть на тебя, такого живого… – Это не то, о чём ты думаешь. – фыркаешь ты и с болезненной гримасой хватаешься за грудь. Но тут же бросаешь в мою сторону острый взгляд: – Лучше скажи почему у меня болит рука? Синяки останутся, серьёзно. Это ты так мой пульс щупал? – молчу, что тут говорить. – И чуть не задушил, пытаясь найти его же на шее… Зато я узнал, насколько дорог тебе. Пусть проснуться, будучи удушаем твоей рукой, не верх моих мечтаний, это определённо того стоило. – Чего там тебе стоило, зануда? – ворчу просто чтобы не молчать. Всё и правда так, как ты описал, но не могу же я просто молчать?! Эдак подумаешь обо мне невесть что. – Стоило получить пулю, чтобы узнать, что ты ко мне испытываешь на самом деле. – ответ лишён даже намёка на шутку. И от твоего совершенно серьёзного взгляда меня передёргивает. А может, это происходит от того, что мы просто болтаем тут вместо того, чтобы оказывать тебе помощь. – И я не ранен. – о, похоже заметил ту долю паники, которую я испытал при мысли, что тебе вот прямо сейчас может становиться хуже. – Можешь сам убедиться. – теперь видишь охватившее меня недоверие. Смиренно опускаешь руки и ложишься обратно на пол, позволяя делать с собой всё что угодно. Кое-как, дрожащими пальцами я расправляюсь с твоим галстуком. Выпутывать пуговицы из ставшей колом от крови и холода рубашки – то ещё испытание. Стараюсь не дёргать, не до конца веря твоим словам, но уже после второй пуговицы, рискнув коснуться основанием ладони, ощущаю на твоей груди что-то странное. Игнорируя твою многозначительную улыбку, осторожно щупаю… Бронежилет – вот что обнаруживается под рубашкой. – Да, меня вырубило от синяка. Вот ведь позорище. – иронично подтверждаешь мои мысли. Но это не объясняет… – Тогда меня, получается, от ужаса. Даже синяков приличных нет. – поддерживаю шутку как-то механически. – Откуда кровь? – Просто подложенный в район груди пакетик. – вяло машешь рукой. И периодически морщишься. Так, будто тебе трудно или больно дышать. Хотя, наверное, так и есть, синяк-то на груди… я как-то читал про гематомы от удара пули о бронежилет – остаётся только посочувствовать. Однако… – Ты знал, что так будет? – вот какой вопрос занимает меня сейчас. И ещё холод, который наконец-то начал чувствоваться. Потрясение схлынуло, наверное. – И вообще, зачем эти трюки с кровью? Да и сам трюк… скорее мне приличествует таким заниматься. – У тебя и научился. – усмехаешься. Помогаю тебе подняться. Действительно, раз мы оба более-менее в порядке, то стоит найти более тёплое помещение. Холода разгулялись!.. Честное слово, будто не Япония, а Сибирь! Там, говорят, страшные морозы бывают. – У полиции были сведения о готовящемся на тебя покушении. – продолжаешь, когда мы располагаемся на каких-то ящиках в соседней комнате. – Но ты, конечно, отказался бы сотрудничать, так что я… Мне пришлось открыть, что мы с тобой в некотором роде знакомы. Что, если я скажу, ты поверишь и сделаешь, как попрошу… Так что не беспокойся насчёт этого придурка-снайпера, его взяли сразу же. Но соваться к нам я запретил. Ты бы не оценил… Нет, правда придурок, с лазерным прицелом… – Ладно. – такого объяснения мне достаточно. Ишь ты, побеспокоился как бы посторонние люди меня не раскрыли… но теперь все будут знать, что ты знаешься с Кидом… Впрочем, твоё дело. Наверняка знал, на что шёл и не подставлялся больше необходимого. – Слушай, а как мы вообще здесь оказались? Почему-то не помню. – Пришли… И много ещё не помнишь? – как насторожился то! Описываю странные выверты памяти, зафиксировавшей всё, кроме картинки. – Так, подъём и на выход! Прямо сейчас иди и проверяйся или я сам потащу тебя в полицейский госпиталь! Ишь с чем шутить удумал, «Наверное, ударился головой»! Хочешь до последствий эпидуральной гематомы доиграться?! Марш проверяться! – Да ладно, ладно… - даже чуть смутил своим напором. Только что походил на умирающего лебедя, и вдруг такое. – Что за гематома хоть, которой ты меня пугаешь? – Эпидуральная. – повторяешь на порядок тише и снова хватаешься за грудь. Явно не прошли даром те крики. – Это когда кажется, что головой ударился совсем немножко и всё в порядке, а потом человек через пару дней берёт и умирает вроде бы без внешних причин. Просто падает в обморок и через пару минут наступает смерть головного мозга. Поэтому надо проверяться после любой травмы головы, понял меня?! Такое лечится только под постоянным присмотром врачей! И если обратиться сразу!.. – Расслабься, Сагуру. – в этот раз у меня получилось назвать тебя по имени без запинки. Привыкаю. – Я ж не враг себе. Конечно проверюсь. Прямо завтра с утра и пойду. Спасибо, что сказал… И, выходит, ты тоже обо мне беспокоишься? – лукаво прищуриваюсь. Как будешь выкручиваться, а? – Конечно, беспокоюсь. Ты же почти признался мне. – вот как ты умудрился вывернуть всё так, что теперь жутко неудобно уже мне? Да ещё и постановка вопроса… – В чём это я тебе почти признался? – насторожённость в тоне и на лице получается совершенно непроизвольно. – Я, пусть и был в обмороке, но после встряски начал «всплывать». Так что твои вопли про соперника и союзника слышал. – и почему я краснею? В этом же ничего такого нет. – Потому и говорю, что ты почти признался, почти назвал меня другом. Считай, признал это. Хотел сказать, что тоже думаю о тебе именно так. Потому и волнуюсь. Так что, ты это… проверься. – Только после тебя, зануда. – аж полегчало. Обращай ты внимание на девчонок, проблем бы не было. Но ты умудряешься оставаться в прохладно-ровных отношениях со всеми, вот я и подумал… невесть что. Друг, да? Как-то даже не думал об этом. Но, раз меня столь сильно задело произошедшее… помню своё состояние, когда казалось, что… Тряхнув головой, отгоняю кошмарные ощущения, которые сам же и приманил воспоминанием. Наверное, и правда считаю тебя другом, только не искал столь чёткого определения для того, что испытываю. Наверное, нам повезло, что эта, признаться, несколько странная ситуация, закончилась так, как закончилась. Почему-то я легко представил себе, как мы говорим о поцелуях. Что-то вроде: «Ты ведь наклонялся делать мне искусственное дыхание? Спасибо, что не сделал. Я себе иначе твой первый поцелуй представлял», – порой ты бываешь весьма ироничным, чтобы выдать подобное. Я бы в ответ уточнил: «Почему ты вообще представлял мой первый поцелуй?» – а ты бы хмыкнул и многозначительно усмехнулся, намеренно пугая, чтобы полюбоваться моим испугом… Что ж, хорошо! Друзья так друзья!