Дорога сна

      Мавуика растирает раскалённый песок меж шероховатых пальцев, наблюдая за тем, как бронзовой крошкой он осыпается к её ногам.              Мавуика смотрит, как песок ускользает меж её мозолистых, закалённых войной рук, и вспоминает людей, что горели ярче солнца в зените, ярче извержения вулканов в ночи. Вот они были с ней, стояли плечом к плечу, ростом ей вровень, а ныне — никого не осталось, небо подхватило дым и пепел от костров. В её землях не отдают умерших земле — лишь огню.              Мавуика смотрит на свой народ, на своих чемпионов, и те смотрят на неё в ответ глазами тех, кого она знала когда-то, но в знакомых чертах нет ни намёка на узнавание. Мавуика не чувствует ни горечи, ни разочарования, ведь всё так, как должно быть — недолговечная жизнь людей ускользает из её рук, сгорает, и возрождается в других лицах, других судьбах.              Когда-то, тысячи лет назад, она подарила людям огонь. Продрогшие, утратившие в себе искру и надежду на светлое будущее, они тянулись к ней, как дрожащие тени тянутся к горящим свечам. Ныне — каждый обрёл свой собственный огонь, что освещает им путь по тёмной дороге судьбы, и позволяет набраться достаточно смелости, чтобы предстать пред ней, Мавуикой, повелительницей огня, на арене колизея.              Теперь, тысячи лет спустя, чужеземец приходит в её земли неожиданно, негаданно, как метели приходят во владении той, что губит любовь во время зимы, отрекается от ласки в промёрзлую стужу; чужеземец приходит в её земли, непреклонный, непоколебимый, и, глядя ей в глаза, ухмыляется широко, точно сумел победить в турнире; точно сумел прикоснуться к священному первозданному огню.              — Принимаете ли вы ещё участников для турнира?              — Ты опоздал, турнир давно уже в разгаре, — Мавуика смеётся с его обжигающей наглости, забавляется с его холодной самоуверенности, — попытай удачу в следующий раз, а в этот — насладись зрелищем.              — Стоять в стороне и наблюдать — не для меня, — самоуверенно смеётся он, гордо задрав голову, — но я обязательно вернусь.              И не уходит из её земель; не ускользает, как песок сквозь пальцы; не предаётся огню, оставаясь верным безмятежной водной глади, бездонным морям, непоколебимым пучинам.              Мавуика — прямая честность, непоколебимая верность слову; когда-то — говорила на языке мечей, теперь — по-людски. Непривычно, но правильно. Мир устал от войн, Мавуика устала от сражений за жизнь, познав, насколько она невинна и прекрасна в своём первозданном виде.              Мавуика признаётся себе честно, что дитя чужих земель и богов увлекает её взгляд. Пусть исполняет волю своей снежной матери, пусть сминает песок солдатскими берцами по приказу чужих господ, Мавуику это не тревожит, когда он податливо идёт к её рукам.              Он упивается её вниманием, её лаской. Жадный до внимания, жадный до ласки, и всё же способный стать ей ростом вровень, без ненужной робости смотря прямо в глаза, не боясь обжечься о пылающее в них солнца.              Он пышет молодостью и азартом, в нём страсти столько же, сколько соли в необъятных морях; Мавуика касается мозолистыми пальцами его лица, его черт лица, что закалены в вечной мерзлоте, высечены из самого синего льда. Должен таять от одного её касания, но даже не волнуется, как положено морю. Лишь бросает с вызовом:              — Нравлюсь вам?              Мавуика смеётся во весь голос, и видит, как он жадным взглядом ловит каждый её жест, каждый звук; Мавуика позволяет ему наслаждаться её теплом, её непотухающим огнём. Ей не жаль согреть даже ребёнка из страны, что учит лишь холоду и сдержанности; страны, где смех замерзает в горле, так и не прозвучав.              Да, этот ребёнок определённо ей нравится. Возможно, ей даже будет жаль отпускать его обратно в родные заснеженные пустоши, словно там — совершенно не его место; безупречно, безукоризненно смотрится меж песков, скал и тропических лесов.              Она может дать ему всё, что он пожелает. Может дать ему нескончаемый азарт от сражений, может дать противников, что не найдутся ни в одном другом уголке Тейвата. Всё, лишь бы поддержать его искру и огонь.              Он возвращается к ней в начале нового турнира; Мавуика едва замечает, как летит время. Кажется, что прошло всего-ничего — вулканы не успели погаснуть, небо не успело рухнуть, и вот, он возвратился к ней, как когда-то дал слово. В этот раз она не дожидается, пока он заговорит:              — Желаешь в этот раз принять участие в турнире?              — Полагаю, что я уже слишком стар для подобных развлечений, госпожа Мавуика.              Он силится шутить, но улыбка его — вымученная, неправдоподобная, как у актёра, что впервые встал на сцену; он сам смеётся над собственной шуткой, прекрасно понимая, кому и что говорит, но смех его звучит отзвуком давно утихнувших битв и перезвона мечей.              Он — хромой солдат, что едва спас свою физическую оболочку на поле битвы, но оставил там свою душу.              — В турнире нет ограничений по возрасту.              — Мне это известно, но, к сожалению, я больше не в форме. Будет неприятно проиграть на глазах стольких людей. Не думаю, что оправлюсь после такого удара по моей гордости.              Мавуика смотрит на него, чужого и незнакомого ей более, поверх очков, и не может уловить даже слабого отзвука того человека, что когда-то пришёл в её владения и увлёк всё её внимание. По прежнему пахнет солёным морем, но послевкусие — горькое, металлическое.              Запахло кострами.              У каждого достойного Царя есть Бог, что благоволит ему и благословляет на долгое правление.              Мавуика смотрит на этого чужеземца, — Андр-р-рей, имя его, чужеземное, чужеродное, раскрошенной галькой скрипит на зубах, — смотрит в его глаза, что утратили свой первородный, необузданный блеск, и не может понять, куда он дел своё царство, что процветало в его душе.              Мавуика растирает раскалённый песок меж шероховатых пальцев, наблюдая за тем, как бронзовой крошкой он осыпается к её ногам.