Душа за сотню

***

      – С десяток лет тому назад сюда уже приходила буря. Все разумно решили обождать, пока тракт не расчистится, но один торговец очень спешил. Он боялся не успеть вернуться в город, где по вестям слегла с болезнью его мать. Потому он решил пойти обходным путем.       Не зная, что стоит ожидать от дороги, он продал свою телегу, что не прошла бы по глубокому снегу, и купил волокушу, подбитую, как и лыжи, меховым ворсом. Как вы знаете, такой способ позволяет не скользить назад, что в случае чего спасет груз, если его не удержишь и он поползет вниз. К тому же, при сильном шквалистым ветре и самому хочется попрочнее держаться на ногах.       Выдвинулся в путь еще до того, как рыжий круг солнца показал свой бок из-за горизонта. Снег хоть и продолжал кружить и падать из нависших облаков, но вся мощь бури уже улеглась. Она накрыла домишки ночью и так страшно ревела, что не было никакой надежды пройти по торговому тракту.       Дорога как дорога, ничего примечательного. Вилась змеей между невысокими взгорками. Ветер вместе со снежной пылью доносил хриплые голоса воронов. Не иначе как посреди пустой тундры нашли, чем поживиться. А кроме этого – тишина и белый покров. Такой, что с восходом солнца глаза режет.       Только солнце все никак не всходило. Ему казалось, что уже прошло не меньше часа, как он петлял по пути, оставляя плоский след лыжни. А света все не было. Такая тяжелая была погода, что даже светило проспало. Наверное, просто у горизонта его пожрали облака, которых отсюда не видно.       Разогнался ветер, подняв с настила белую пелену, и закружил ее вокруг путника. И где-то в глубине души зародились неспокойные мысли. Они заползли в голову и начали нашептывать страшные истории, которые он слышал об этом месте.       Вместо дневного тепла пришел холод. Чем дальше он уходил, тем сильнее пробирался под одежду мороз. Видимость ухудшилась, застилая дымкой все, что на пару шагов впереди. Он даже подумал вернуться назад, но, обернувшись, понял, что и там – белая мгла. Ничего не оставалось, как достать из волокуши шкуру, что вез на продажу. Бережно вынув ее из связанной стопки, он стряхнул, расправил, накинул на плечи и завязал веревкой вокруг ворота своей кожанной дубленки. Идти будет тяжелее, но зато не так задувает в спину. Со стороны он теперь походил на разбуженного бурого медведя, что пытался справится со стихией и вернуться в берлогу.       Несмотря на молодость и хорошие лыжи, вскоре стала подступать усталость. Но останавливаться было нельзя. Ветер такой силы, что встанешь и заметет сугробом вместе с поклажей. Тогда точно не выбраться уже никогда. По карте, что ему рисовал местный житель, спустя пять пройденных сопок должна была начинаться река, вдоль которой будет проще двигаться, не потеряешься. Но сколько бы он ни шел, сколько холмов и коряг не проходил, а ни реки, ни солнца, ни даже возможности понять, где земля, а где небо. Все стало серо-белым, холодным и диким.       Завыли снежные вихри. Или то были уже звери? Но какой зверь в такую погоду выйдет на пустошь?       Преодолев очередной взгорок, он вдруг резко остановился, замер, а потом хотел было попятится назад, но тяжелый груз позади него не позволил. В далеке, в завихрах серо-сизого цвета, то там, то тут мелькали горящие зеленым огнем глаза. Их несло ветром или они несли ветер – не разобрать. Казалось, что поднятый с покрова снег завертелся длинными хвостами, поднимая еще больше снежинок в воздух.       Вдруг все огоньки замерли и обратились к нему. Постояли и метнулись вниз, к основанию небольшого холма, на котором стоял путник, и на мгновение пропали, чтобы потом предстать разинутой пастью снежного урагана.       Он упал и покатился вниз. Опрокинутая волокуша разбросала груз темными пятнами вдоль оставленной колеи. Лыжи воткнулись в мелкие ветви кустарников, сбрасывая с себя человека. Путник упал, провалившись в снег.       Подняв голову, его губы уже читали мольбы древним богам. Он пожалел, что не взял с собой ни одного охранного знака. Снег расцарапал лицо, забрался под рукава. Он с трудом поднялся на ноги, видя, как перед ним из остроконечных снежинок и зеленых огней росла и множилась огромная тварь.       Обмороженное лицо путника исказилось в испуге. Он развернулся в сторону, откуда считал, что пришел, и что есть силы попытался пробраться к оставленной лыжне. Но снег проваливался, топил, и каждый шаг давался с трудом. А то, что было позади его спины, рассеялось вьюгой, обратилось в мчавшихся снежных псов, затявкало и завыло.       Путник стал дичью, которую ради забавы гнала стая. Они то приближались, обжигая невыносимым холодом, то отдалялись, сверкая злобными огнями глаз. Когда дышать стало трудно, ноги налились тяжестью, а рук стало не ощутить, путник закричал:       – Да что вам, снежным псам, от меня надо? У меня ничего для вас нет! Богами молю, отпустите домой!       Он упал на колени и зарыдал от отчаянья и боли. И тогда на гребне крутящихся вихрями ветров появилась женщина. Внутри ее обнаженного тела, будто созданного из самого чистого льда, пульсировали зеленые огни, сложившиеся в подобие сердца, а псовые морды и пасти ютились в утробе.       – Отдашь душу под выкуп, доберешься до дома и увидишь мать живой. А откажешься - похоронят ее тут же, а тебя сожрет холод...       – И что, согласился? – Шепотом спросил один их слушателей.       – От голой бабы посреди пути ничего доброго не дождешься, – добавил второй.       – Я бы не стал, лучше сдохнуть человеком, чем в ее пузе волком вращаться, – сказал Билян.       – Теперича не то, что давеча, – зашмыгал беззубым ртом старик из толпы. – Я слышал, что Тикуван храбрым путникам ложе предлагала.       – Это как? – поразился самый любопытный, – с ледяной бабой то, как стукаться то? Дед, ты ополоумел?       – Да заткнитесь вы уже, – рявкнул Билян, – давай, рассказывай, что там дальше, а то время уже позднее.       Странный человек закончил свой рассказ:       – Путник согласился, потому что хотел жить и увидеть мать. И тогда Тикуван приблизилась к нему, протянула свои прозрачные пальцы к его груди и выдрала оттуда душу. Как только призрак забился в ее сжатой ладони, тело путника обратилось в глыбу и раскололось на тысячи мелких частей.       – Вот зараза, обманула! – хлопнул себя по коленям Билян. – А говорила, что под выкуп. А что тут выкупать, если душе теперь некуда возвращаться?       – Да что с баб возьмешь, – плюнул на пол трактирщик. – Кому еще налить?       – Брехня какая, – отмахнулся один из мужиков, но настороженно прислушался к шуму ветра за окном. Ставни жалобно заскулили, когда метель на них налегла.       – И это из-за голой сосульки туда никто не ходит? – уточнил другой торговец.       – Да, так и есть. Тут каждый местной о Тикуван знает, потому и не суется туда, – странный гость улыбнулся. – Но у меня есть средство.       Он залез рукой под лавку и достал оттуда мешок. Расшнуровав веревку, вынул целую стопку амулетов на стол.       – Понятно… – Злобно заключил Билян. – Торгаш нас надурить решил. А мы тут уши развесили.       – Да я за сущее копье отдам! – Воскликнул странный человек. – По медяку за штуку. Моя бабка с того перевала, Тикуван никого из нашей семьи пальцем не тронула, потому что мы знаем силу знака огня.       – Я тоже таким барахлом торгую, – отозвался другой мужик. – Уж своим-то на уши лапшу не вешай.       – Да как хотите, – усмехнулся собеседник. – Можете тут торчать неделями и ждать, когда товар ваш обесценится, а если решите идти обходным путем, то готовьтесь с ней встретиться. А можете амулет прикупить, верите-не верите, а магия никуда от этого не испарится.

       Многие отмахнулись, но нашлись и те, кто протянули по медяку, забрали амулеты и боязливо запрятали их за пазуху.       – Ну а ты что? – странный человек обратился к Дулсану, когда многие уже разошлись.       Дулсан допил остатки горького вина и посмотрел на амулет, на котором были вырезаны ножом извивающиеся линии, а потом бросил на собеседника суровый взгляд:       – Никогда не слышал, чтобы твари с нижних миров нарушали сделок. Если душа была под выкуп, то ее можно вернуть.       – Так ты же слышал, что тело разлетелось на куски, – вяло отозвался торговец магическими побрякушками.       – Для дурной души любой человек – сосуд. Чего она за нее попросила? – настойчиво продолжал интересоваться Дулсан.       Странный человек поглубже запрятал лицо под капюшон, так, что теперь была видна лишь его мерзкая улыбка:       – За одну пойманную – сто душ приведенных. Так что, берешь?
       Он протянул Дулсану амулет.
       Дулсан смотрел на изогнутые линии магического знака, и чем больше он в них вглядывался, тем сильнее казалось, что изображенное пламя закручивается вихрем, вертится, как собачий хвост, а после и вовсе взирает немигающим взглядом.       – Нет, – ответил Дулсан, – пожалуй, обожду, когда буран возьмет, что ему надо, а солнце расчистит тракт.       Он поднялся и вышел из таверны.       Всю ночь он слышал визг и вой ветра, чувствовал, как замерзают и покрываются льдом стены конюшни, и все смотрел, и смотрел на слабый свет свечи, гадая, сколько душ завтра заполучит Тикуван.