Льву можно

Возле дома он был уже через сорок минут. Хотел только переодеться и пойти к Насте. Уж как-нибудь уговорит выслушать его сегодня. Сейчас. Всё объяснит, попросит прощения. Должна же она понять, раз умненькая, как уверяла Светлана. Предложит ещё вместе поехать в аэропорт, встретить её родителей. Первое, что Матвей увидел, подъехав к дому — это красный Мини-Купер, припаркованный напротив его подъезда. Это был плохой знак. — Матвей Георгиевич! — окликнул его старичок консьерж. — Подождите, вам тут передали. Он остановился, вернулся к конторке консьержа, забрал из его рук плотный запечатанный конверт и коротко поблагодарил. Матвей уже догадывался о том, что находится внутри. Вскрыл конверт только дома, сразу пройдя на кухню. Высыпал содержимое на стол. Ключи от «Мини-Купера», кольцо и перетянутые резинкой двенадцать тысяч рублей. А ещё был тетрадный листок в клеточку с неровным оборванным краем, сложенный пополам. Раскрыв его, Скуратов вытащил сначала сигареты, закурил, и лишь потом вчитался в неровные строчки. Настя явно писала в спешке и волновалась. «Уважаемый Матвей Георгиевич! Спасибо вам, что дали покататься на прекрасной машине. Я не знаю, сколько точно стоила бы аренда, и вы ничего не сказали, поэтому решила заплатить по среднему — 4 тысячи за день. Ювелир сказал, что готов принять у вас кольцо обратно, если предъявите сертификат. Платье, которое вы выбросили, случайно попалось мне на глаза, когда забирали мусор. Оно требует химчистки, но совершенно целое и почти не пострадало. Я оставила его в машине. Я думаю, у нас с Вами ничего не получится. Не ищите меня, пожалуйста. Я поехала к Паше. И не приезжайте. Дайте мне время прийти в себя и подумать. Спасибо вам за всё, я понимаю, что вы хотели как лучше. Настя» Матвей затушил сигарету в пепельнице и рванул галстук, который его душил. Рай и ад оказались слишком близко. Он получил, что хотел — Настя, такая доверчивая и невинная, была в его руках. Осуществила его мечты, была такой отзывчивой и страстной в его объятиях. И так доверчиво смотрела, так радостно ему улыбалась… А он! Захотел привязать её сильнее, осторожно и незаметно сделать своей навсегда. Погряз во лжи, которая никогда ему не была свойственна. О чём он думал вообще? Матвей чувствовал, что Настя ничего ему не простила. Даже если сама так не думает. Ещё и к брату рванула. Пашка его убьёт и будет прав. И Светлана больше не захочет видеть его в гостях. Как быстро сбылись её прогнозы! Больнее всего оттого, что сам напортачил. Зачем вообще предложил ей машину? Лучше бы ненавязчиво подвозил на своей. Зачем был этот выпендрёж с кольцом? Хотел лучшего для своей девочки? Идиот! Он всё же поехал в аэропорт и встретил родителей Насти и Павла. Не забыл и другу написать, что встретит. И даже удивился, что тот ответил лишь одним словом: «Добро!» Старшие Костровы удивились ему, но и обрадовались. Заверили сразу, что наслышаны о его чувствах к Насте, и поинтересовались, где же их дочь, и почему не с ним. Пришлось признаться, что они поссорились, и что Настя уехала к брату, но это ничего не меняет. Николай Дмитриевич лишь тонко усмехнулся на это, а Елена Алексеевна покачала головой, что-то пробормотав про вздорную девчонку. На этом тему жениха и невесты они оставили, и заговорили на нейтральные темы — рассказывали о поездке, вспоминали старых знакомых и прочее в том же духе. Матвей проводил их до квартиры, занёс в дом вещи и распрощался. На работу он позвонил ещё по дороге в аэропорт, велел заму принимать дела и до понедельника разбираться самому. Но номер спутникового телефона Павла на всякий случай оставил. К дому Павла Матвей долетел в рекордные сроки, но обогнать наступившую ночь ему не удалось. До полуночи оставалось всего несколько минут. Тем не менее, его ждали. Павел лично открыл ворота, а Светлана статуей укоризны застыла на ступенях крыльца, кутаясь в огромную шаль. — Не пущу! — тихо сказала она, глядя в глаза Скуратова. — Один шанс, — проговорил Матвей сквозь зубы, чувствуя злое веселье. — Укажет на дверь Настя, уеду сразу. Павел не пытался вмешиваться. Светлана хмурилась, рассматривая гостя холодно. Потом, усмехнувшись, сдвинулась, кивнула, чтоб заходил. — Разрешаю не разуваться, — только и сказала она метнувшемуся в дом Матвею. Как он поднимался по лестнице и шёл по коридору Матвей не запомнил. Осознал себя у её двери, затормозив резко и тяжело дыша. Кулак завис у деревянной поверхности, так её и не коснувшись. Прислушался, представляя её комнату, где всего несколько дней назад сидел за компьютером. Но за тонкой преградой ничего не было слышно. Хорошую шумоизоляцию устроил здесь Паша. Прошло ещё минут пять, прежде, чем он осмелился постучать. — Да! Кто там? — послышался приглушённый голос Насти. — Сейчас… Дверь широко распахнулась, являя Настю в домашних штанишках и футболке. Незаплетённые волосы разметались по плечам. Глаза покраснели — явно плакала совсем недавно. Несколько секунд она неверяще смотрела на Матвея, а потом решительно попыталась захлопнуть дверь. Он придержал, совсем легонько. — Пожалуйста, выслушай меня, — хрипло попросил Матвей, пытливо заглядывая в её гневно прищуренные глаза. — Десять минут, Настя! — Уходи! — прошептала она, снова попытавшись закрыть дверь. — Семь минут, — поспешно проговорил он. — Пять минут. Пожалуйста, Настя. И даже не сразу поверил, когда она вдруг резко распахнула дверь, пропуская внутрь. — У тебя десять минут, — заявила холодно, проходя к кровати и садясь на неё. Руки она зажала между коленями, словно хотела их согреть. Смотрела в сторону окна, отчего Матвею хорошо был виден её профиль. Он вошёл в комнату и закрыл дверь, вспомнив тут же, как тогда она попросила его закрыть щеколду. Сейчас он тоже это сделал — запер дверь изнутри. Настя вздрогнула и взглянула на него возмущённо, но тут же снова отвернулась к окну, непримиримо задрав подбородок. — Похоже, мы начали не с того, — тихо сказал Матвей, садясь на рабочий стул, за неимением другого посадочного места. За его спиной мерцал заставкой компьютер — видимо, привезла обратно с собой. — Я заигрался, каюсь. Я был неправ, что согласился на эту авантюру с фиктивной помолвкой. Прости меня, Настя. Она лишь пожала плечами, всё так же глядя в окно. Теперь, когда сидел на стуле, он видел только её затылок. Матвей до побелевших костяшек сжимал кулаки от невозможности сжать её в объятиях и на деле, а не словами показать свои чувства. Даже сейчас, без надежды получить прощение, он до боли хотел эту маленькую гордую Настю. — Всё было неправильно, — продолжил он хрипло. — Мне следовало сразу признаться тебе, что люблю тебя, Настя, что сгораю от страсти каждый раз, как вижу тебя, уже много лет. — Думаешь, я поверю тебе теперь? — Настя развернулась, глядя на него с презрением. — После того, как ты нагло мне врал?! — Настя, я люблю тебя, — выдохнул он с отчаянием, сползая со стула и становясь перед ней на колени. — Полюбил давно, но никак не мог признаться. Сначала ты была слишком юной, а я не педофил. Потом мне казалось, что ты оттолкнёшь меня, рассмеёшься в ответ. Ещё, я намного тебя старше. Я пытался с собой бороться все эти годы. А ещё Павел… — Ты трус, Матвей? — сердито спросила она. В глазах заблестели слёзы. — Видимо, да, — скрипнув зубами, ответил он. — С тобой я как на лезвии бритвы. Я ужасно боялся тебя потерять. Я ошибся, Настя, я думал, что смогу тебя завоевать, удержать, осуществив мечты — ты ведь хотела машину… Я хотел для тебя лучшего и купил то чёртово кольцо. Уже понимал, что не примешь… Прости, что соврал, прости, Настя. Хочешь, поклянусь, что больше не стану врать тебе даже в мелочах? — Не нужно, — Настя опять от него отвернулась. — Десять минут прошло. Уходи. — Нам же было хорошо вместе! — упрямо продолжил он, ощущая холод в душе от её непримиримого вида. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? Неужели ты не хочешь снова заняться со мной любовью? Настя вспыхнула, одарив его возмущённым взглядом. — Тебе только это от меня нужно? — И это тоже, — мрачно кивнул он. — Я безумно тебя хочу прямо сейчас. А ещё хочу, чтобы ты стала моей невестой, настоящей невестой. Чтобы вышла за меня замуж, чтобы у нас родились дети. Чтобы ты стала хозяйкой в моём доме. Чтобы научилась принимать от меня подарки — на кой чёрт нужны эти деньги, если я не могу ими порадовать любимую женщину?! Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой. Я хочу видеть твою улыбку при встрече и просто так. Я хочу разделить с тобой все наши горести и радости. Я хочу разговаривать с тобой и учиться тебя понимать. Как оказалось, я совсем тебя не знаю, но я сделаю всё, чтобы узнать и понять. — А хочешь знать, чего хочу я? — спросила она равнодушно. — Конечно, я… — Я хочу, чтобы ты ушёл! — резко оборвала она его. — Чтобы ты ушёл из этой комнаты и уехал из этого дома прямо сейчас. Матвей поднялся с колен и нетвёрдой походкой пошёл к двери. Открыл её и вышел, больше не обернувшись. Обратную дорогу из дома он опять не зафиксировал, уже на улице несколько пришёл в себя, с удовольствием ощущая, как морозный воздух охлаждает горячую голову. Он попытался, но как будто заранее знал, что всё бесполезно. Никакие слова, никакие аргументы не тронули Настю. Глупо было надеяться, что эта красавица и умница успела его полюбить. Глупо было надеяться, что эта гордая девочка сможет его простить. На что он вообще рассчитывал, мчась к ней по ночной дороге? На что надеялся, раскрывая перед ней душу? Оптимист! Выругавшись матерно, пошёл к своей машине. Не ожидал только, что его догонит Светлана, в наспех накинутой шубке. Захлопнула перед ним едва приоткрытую дверцу машины. — И ты вот так вот сдашься? — с презрением спросила она. — Ей плевать на меня и на мои чувства, — холодно и как-то равнодушно ответил Матвей. — Что ж, навязываться больше не буду. — Да за что мне всё это? — всплеснула она руками. — Иди в дом, Матвей! — Она хочет, чтобы я уехал, — спокойно пояснил он. — Вот утром и поедешь, — Светлана ловко выхватила ключи из его руки и пошла к дому, кутаясь в не застёгнутую шубку. — Давай-давай, я тебе в комнату пирогов отнесла и морс. Небось, не ел весь день. Матвей вытряхнул из пачки сигарету, глядя ей вслед. Закурил и посмотрел в ночное небо. Подумал, что Настя, наверное, и не узнает, если он переночует и уедет рано утром, пока она спит. И тут же себя одёрнул — обманывать её снова, после того, как обещал больше не врать? Он достал смартфон, открыл контакт Насти и написал: «Я останусь до утра. Светлана настаивает и отобрала ключи. Утром уеду». Сразу же увидел, что его сообщение прочли — в кои-то веки сеть была. Абонент что-то печатал, и Матвей затаил дыхание, ожидая ответа. «Мне всё равно!» — написала Настя. А он на что рассчитывал? Что обрадуется? Что велит отправляться пешком? Матвей горько усмехнулся и, отшвырнув сигарету, пошёл в дом. Утром уедет, и на этом всё. Будет опять работать как проклятый, чтобы не думать о лишнем, и не вспоминать такое короткое время, когда был счастлив и казалось, что навсегда. Два пирога из трёх, оставленных ему Светкой, Матвей сжевал, не чувствуя вкуса. А потом в комнату к нему заявился Павел с гранёной бутылкой коньяка. Молча поставил контрабанду на низкий столик — как только Светка пропустила — и занял свободную табуретку. Налил янтарный напиток в одноразовые стаканчики, которые тоже с собой прихватил. Поглядел повелительно. Выпили молча. Закусили располовиненным пирогом. — Ты решил бросить Настьку? — сразу обозначил друг Паша свой интерес. — Она решила бросить меня, — меланхолично отозвался Матвей, доставая сигареты. Встал с кровати, подошёл к окну и распахнул его. — Я облажался, Паш. Я соврал про дешёвое кольцо, и про платье, якобы взятое в аренду, и про фиктивную, блядь, помолвку. Она самостоятельно выяснила, что кольцо стоит миллион рублей, что платье я просто выбросил в мусор. И ей плевать, что люблю её с её пятнадцати лет, что хочу её до безумия, только её одну, что хочу жениться по-настоящему и сделать с ней детей, хочу купить дом неподалёку от тебя для нас и наших детей, хочу вместе с ней прожить жизнь, вместе состариться и умереть в один день. Но она не хочет меня услышать. Ей всё равно — прощать меня она не собирается. — Выпей ещё, — посоветовал Павел. — Настя добрая девочка. Она сказала Светке, что любит тебя. — Когда она это сказала? — зло осведомился Матвей. — Когда мы переспали? — Когда узнала, что ты ей врал про кольцо, — холодно осадил его друг и почти брат. — Позвонила, ревела на тему, что ты её предал. Но на прямой вопрос ответила, не задумавшись. — И что мне делать с её любовью?! — заорал Матвей не сдержавшись, сжал кулаки до хруста и, рухнув на табурет, прошептал горячечно: — Я знаю, что она хорошая девочка, что она всех любит. Но меня она видеть не хочет! Прогнала! Я же для неё на всё готов, Паш, а без неё сдохну! — Выпей, брат! — подлил ему коньяк лучший друг. — Ну, обиделась девчонка, дай ей время, цветы подари, мороженное… — Мороженное сожрала Грейс, — залпом выпив коньяк как воду, мрачно сообщил Матвей. — Ты и это помнишь? — хохотнул бесчувственный Павел. — Обидно было, — проворчал Матвей с досадой. — Я все деньги потратил на тот чёртов ящик. Месяц потом хватался за любую работу, чтобы что-то жрать. — Ей было двенадцать! — Мне просто нравилась эта девочка, — безрадостно ответил Матвей. — Малая, а настоящий человечек. Без фальши и придури, добрая, храбрая, светлая. Своя… А захотел я её через три года. Увидел — и крыша поехала — и я ничего не мог с этим поделать, веришь? — Врезать бы тебе! — Врежь! Я даже защищаться не буду! — Да сядь ты уже, — проворчал Павел, дёрнув его за руку. — Выпей! К трём часам утра бутылка опустела, они курили и обсуждали какие-то левые проблемы. Матвей не чувствовал себя пьяным, а Павел ведь только ему подливал, но это осталось фоном, потому что на душе было до того гадко и пусто, а на сердце — больно, как никогда во время всех его депрессий. Все мысли оставались в соседней комнате за тонкой стенкой, где находилась Настя, его любовь и проклятье. И хоть почти весь коньяк он выпил единолично, мысли о ней не покидали, легче не становилось, вообще хотелось удавиться или иначе как-то покончить с надоевшей жизнью. Зачем жить дальше, если ничего с ней уже не будет? Матвей не заметил, как ушёл Павел, прихватив поднос, пустую бутылку и стаканчики. Жалел ли себя, Матвей не мог себе ответить. Он жалел о делах, о том, что проебал свой шанс на счастье, что поступил, как мерзавец, разрушив всё. Хотелось выть на луну, хотелось расхерачить всё в комнате, хотелось подраться или пойти с вилами на того медведя-шатуна, которого так и не поймали. А больше всего хотелось пойти в соседнюю комнату и на коленях умолять, просить прощения… Нет, хотелось пойти и заняться с ней любовью, чтобы поняла… В итоге он рухнул на кровать, не раздеваясь, закинув в себя полпачки аспирина, что подсунула ему Светлана. Была у неё теория, что так не будет похмелья с утра, и вообще, аспирин или любой обезбол вместе с алкоголем давали сильный снотворный эффект, а ему позарез требовалось отключиться хоть ненадолго. Проснулся он почти вменяемым, даже голова не болела, видимо, хорошим коньяком напоил его Павел. На часах полдень, но это его не удивило и не расстроило — всё равно не уехать с таким количеством алкоголя в крови. Чувствуя себя прескверно, скорее морально, чем физически, он долго принимал душ, меняя с ледяного на горячий. Долго чистил зубы, заодно напившись из-под крана. Долго брился гостевой бритвой, и даже умудрился не пораниться. Долго смотрел в зеркало на свою осунувшуюся чисто выбритую физиономию с тёмными кругами под глазами. Стареет, видать. Куда ему молодая девчонка, у которой вся жизнь впереди? Дверь в ванную резко распахнулась, пропуская Настю, стремительную, как всегда, не успевшую затормозить и осознать, что ванная не свободна. А он забыл запереться. И теперь развернулся к застывшей в ступоре бывшей невесте, скрестил на груди руки, не пытаясь прикрыться. Сердце сделало кульбит, а детородный орган бодро отреагировал на её появление, несмотря на вчерашние возлияния. Настя оглядывала его потрясённо, словно видела обнажённым впервые. А может и правда впервые? Ведь до этого дня он не давал ей шанса себя рассмотреть, предпочитая действовать и любить её, не позволяя опомниться, оглядеть, что ей досталось. — Я… — Настя сглотнула, опустив взгляд вниз, зарозовела вся, тут же вскинув заполошный взгляд на его лицо. На глаза малышки навернулись слёзы — отчего, не поймёшь. — Я за кремом… Матвей кивнул, молча отступил на шаг, давая ей доступ к полке с флаконами. Настя схватила какой-то тюбик и попятилась к двери, словно боялась повернуться к нему спиной. В нём боролось умиление и отчаяние. И задышал он, когда дверь за Настей захлопнулась, а он шагнул к стене и несколько раз ударился лбом о холодный кафель. Как домовик Добби из детской сказки. Это слегка отрезвило. Матвей обернул бёдра полотенцем, что не слишком спасало в его возбуждённом состоянии, но рискнул и пошёл в комнату одеваться, как есть. К счастью, никто из домочадцев Павла на его пути не попался. Облачившись в камуфляж, хранившийся в шкафу, Матвей спустился в кухню, потому что после душа, а особенно после видения Насти, которая не сбежала отсюда, не уехала первой электричкой, он ощутил голод и даже подобие желания жить. К его удивлению, в кухне обнаружились Светлана и Настя, которая не вскочила и не ушла при виде него. Только опустила голову над чашкой с кофе и не подняла на него взгляд. — Садись, — поглядела на него Светлана вполне добродушно и сразу встала, чтобы налить ему кофе. — Голодный? Чего не отнять, это желание Светланы всех накормить. Не могла терпеть, когда кто-то голодный, пусть и напортачил. — Съел бы чего-нибудь, — признался он скованно, садясь подальше от Насти и рассматривая её с жадностью и болью. Так близко и так далека от него. — А где Павел? — С детьми гуляет, — Светлана поставила перед ним горячий чёрный кофе и тарелку с холодным мясом, нарезанным аппетитными кусками. — Пойду, заберу мелкую, ей пора есть и баиньки. — Давай я, — вскинулась было Настя, но Светлана уже надевала дублёнку в коридоре. — Ты же кофе хотела, — спокойно возразила жена Павла. — Сиди, пей, пока горячий. И Настя, вот чудеса, опустилась обратно на скамью, снова зависнув над своей чашкой, когда хлопнула дверь, оставляя их одних в доме. Матвей мрачно молчал, чтобы не спугнуть её неловким словом, жевал мясо, запивая обжигающим кофе, смотрел на тонкие запястья и длинные пальцы своего наваждения. Не удержался только, когда тарелка опустела и кофе был допит. А она к своему так и не притронулась, он знал, что Настя не любит кофе — и зачем тогда налила? — Я завтра уеду, — сообщил он хрипло, откашлялся и продолжил: — Выпил ночью почти целую бутылку коньяка, не смогу сегодня сесть за руль. Настя тихонько вздохнула, отчего приподнялись и опустились узкие плечи, но взгляда не подняла. Матвей ощутил злость на себя, на неё, на всю эту безумную ситуацию. И добавил, словно забивая гвозди в собственный гроб: — Давай напоследок займёмся любовью, прямо здесь, на столе. Дашь мне — и я уеду. Живи дальше, как хочешь. Не побеспокою. Вот тогда она вскинулась, глядя с возмущением потемневшими глазами. И он залип в этом взгляде, дурея от краткого счастья — тонуть в этих серых омутах в последний раз. — Какой же ты… — Настя сжала кулачки, глядя гневно, но так и не решилась обозвать или иначе поругаться, потому что не приучена и всегда была деликатной. — Гад? — подсказал Матвей сочувственно. — Мерзавец? Урод? —… бесчувственный, — выдала она напряжённо. Матвей зло рассмеялся, вызвав у неё удивление, и тут же себя оборвал. — А каких чувств ты ждёшь? Моя любовь тебе не нужна, как я понял. И правильно, не заслужил, обманул, навязал дорогие игрушки, сволочь такая. Практически изнасиловал, взяв тебя почти против воли. Заставил тебя танцевать со мной танго, насильно всучил машину, заставив ездить самой. Сам навязал тебе мысли о фиктивном браке. Что ещё? — Не передёргивай! — взвилась Настя, вскакивая, но не пытаясь пока бежать. — Ты врал… — А ты гордая и непогрешимая, — не удержался Матвей от претензии. — И врать брату меня не просила ни разу? И никогда никому не лгала? Двойные стандарты, милая, не находишь? Настя открыла рот, застыв, потеряв, видимо, дар речи. Смотрела растерянно и так обиженно, что Матвей ощутил жаркий прилив стыда — вот зачем напомнил, заставил осознать? Самому теперь тошно. — А если я… — Что? — ухватился он за соломинку. Готов был на что угодно, если она это озвучит. — Если я уже беременна? — выпалила она скороговоркой. — Мы не предохранялись! Его взгляд невольно метнулся на её живот, безумно захотелось, чтобы так оно и было — чтобы залетела от него, родила ему дочку или сына, а лучше — обоих. А потом Матвей выдохнул и мысленно залепил себе затрещину. Быть может Настя ничего этого не хочет, а он просто наивный дурак тридцати семи лет! — Мне решать предлагаешь? — спросил с деланным равнодушием. — Нужны деньги на аборт? Или ты про алименты? — Мерзавец! — прошипела Настя и принялась выбираться из-за стола. — Ты невыносим! Всё к деньгам сводишь! — Сколько мне заплатить, чтобы ты налила мне ещё кофе? — спросил Матвей устало и зло, понимая, что договориться у них не получается, и бросаться её останавливать — бессмысленно. А он опять всё испортил. — И дай мне ещё что-то пожрать. Сладкое есть? Настя замерла у выхода, постояла несколько секунд, но вернулась к кофемашине, принялась нажимать какие-то кнопки на крутом агрегате. — Плюшки остались, — сообщила сурово. — Вчерашние. Ещё печенье есть. — Всё давай, — ответил Матвей, удивляясь, что до сих пор не сбежала. И легко соврал — чего уж теперь-то: — Когда мне так погано на душе, я готов сожрать очень много. И сожрёт ведь, хотя кусок в горло не полезет, по опыту знал. — Растолстеешь, — вредным голосом сообщила Настя, ставя перед ним целую тарелку румяных засахаренных плюшек и новую чашку с кофе. Пустую посуду забрала, отнесла в раковину. А он позволил себе несколько мгновений кайфа, когда уловил её тонкий цветочный аромат. Чего он совершенно не ожидал, что Настя вернётся и обнимет его сзади за шею, прижавшись всем телом к его спине. Матвей замер, не понимая, как реагировать, и боясь пошевелиться. Даже в глазах потемнело от вспыхнувшей надежды. — Что ты делаешь? — прохрипел недоверчиво. — Учусь тебя прощать, — сообщила его девочка на полном серьёзе. — Учусь тебе доверять. Учусь тебя любить. — А как насчёт — принимать таким, как есть? — севшим голосом спросил Матвей, чтобы не заорать от затопившего его восторга. Неужели? Он осторожно накрыл её руки своими, едва заметно лаская длинные пальцы и запястья. Удержать, если вздумает сбежать теперь. — С этим сложнее! — фыркнула она куда-то ему в шею. — Ты правда влюблён в меня уже семь лет? — Ты же не поверила, — вздохнул Матвей и поцеловал её пальцы, поднеся к губам её руку. — Паша сдал? — Паша сказал, что я маленькая дура, — пожаловалась она насморочным голосом. — И чтобы я оставила тебя в покое! — А ты меня любишь, — он ловко развернулся на табурете и усадил её к себе на колени. — И решила ещё разок меня соблазнить назло брату? Она сама потянулась и поцеловала его в губы, неумело и жадно, вздрагивая и вцепляясь в его футболку. — Прости за кольцо и машину! — прошептала ему в лицо и снова поцеловала, но уже в нос, в щёку, в уголок рта. — Я научусь, я не стану считать, сколько стоят твои подарки. Я приму их снова, если ты захочешь! Матвей коротко засмеялся, осторожно сжал руку в её волосах у затылка. — Замри! — велел жёстко. — Хватит дразнить, целуй нормально! Замерла, послушно прижалась губами к его рту, а дальше он сам её поцеловал, сходя с ума от затопившей нежности к своему воронёнку. — Светка сейчас вернётся! — заёрзала Настя на его коленях, заполошно пытаясь снова застегнуть свою рубашку. — Плевать! — возразил он, снова расстёгивая на ней мелкие пуговички. — Вряд ли мы её сможем удивить. — Матвей! Пожалуйста! Судорожно вздохнув, он подхватил её на руки и понёс в спальню. Следовало закрепить их перемирие немедленно, пока она не надумала себе чего-то ещё.