Минус на минус

Опять она. День за днем одно и то же. Куертов сидел за своим рабочим столом с видом на заснеженную Москву и наблюдал за одинокой фигурой на катке. Она бессовестно тратила ночное время парня, присваивая его себе. Не то чтобы он был против, но это уже начинало походить на зависимость. На острую зависимость, которая каждый раз сопровождалась его нервными постукиваниями по столу. Заканчивалось все одинаково — он отодвигал компьютер в сторону и, устроившись поудобнее на мягком кресле, наблюдал за ней. Ему хотелось, чтобы она обратила на него внимание. Он готов был закричать, лишь бы та подняла взгляд на 5 этаж, ухмыльнулась, поправив свою вязанную повязку на голове и продолжила оставлять узоры на прозрачном льду. Но она все также равнодушно нарезала круги по небольшому катку, не обращая внимания на редких прохожих. В этом году снег выпал уже в ноябре, поэтому к концу месяца на улицах лежали громоздкие сугробы. Куертов не мог больше работать недавно купленной квартире: тиканье часов в полной тишине и огромное пространство сводили его с ума из раз в раз. За два дня он нашел новое временное жилище и переехал в другой «дом», с маленькой площадью и в самом крупном бизнес-центре. Он оставил всех друзей, которые жили по соседству в Пресне, думая, что это поможет ему освободить голову от навязчивых мыслей. Но в начале декабря стало понятно, что это была не самая удачная затея. Собянин или какой-то другой зажравшийся чиновник, очевидно, решил сделать город еще лучше. За несколько дней с оглушительным стуком, рабочие собрали каркас будущего катка, который должен был мирно покоиться между башней Федерации и Евразия. Новый пыткой вместо часов стал звук, который даже в теплом помещении заставлял кожу Куертова покрываться мурашками. Он не знал с чем это было связано. Это походило на те самые АСМР, которые Леша слушал перед сном, только вместо скрежета по микрофону, были остро наточенные лезвия коньков по льду. Зависимость от незнакомки началась 13 декабря. Этот день уже три года проходил одинаково: сначала они с Лешей пили в тишине, изредка вспоминая ту, что уже никогда не вернется к ним. А потом, когда друг уходил, Куертов окончательно заглушал вновь нахлынувшие чувства остатками алкоголя. Это могло продолжаться до самого утра, пока он не отключался на диване в обнимку с подушкой. В этом году все шло почти по плану. Почти. В его пачке закончились сигареты, поэтому наспех одевшись, он спустился в магазин на первый этаж. Стоя у кассы боковым зрением, он увидел, как какое-то красное пятно пытается перелезть через ограду катка. — Я же тебе говорил, что ты можешь проходить через меня, синеглазка, — закрывая дверь магазина, Куертов услышал какой-то хриплый голос из будки охранника. Видимо, это было санкционированное проникновение. Как жаль, что в этот раз не получится отыграться на ком-то еще, помимо матери. Настроение было довольно скверное. Он увидел, как фигура резко замерла на льду. То самое красное пятно оказалось шарфом. А незнакомец — незнакомкой. — Дядь Толь, синий глаз у меня только один, — от её ответа у него пробежал холодок по коже. Это было вполне резонно, ведь температура была близка к абсолютному минимуму. Но нет, дело было в другом. Его пугало, с каким спокойствием она говорит про один глаз. Черт, да она же буквально инвалид, который приперся в двенадцать часов ночи на каток. Охранник что-то сказал ей, мягко потрепал по волосам и удалился в сторожку. Осталась лишь одинокая фигура девушки на кромке льда. Она неспешно подошла к лавочке и достала коньки из своей сумки. Первые шаги были неуверенные и осторожные, но с каждым новым толчком девушка набирала скорость. Он никогда не видел, чтобы кто-то с таким наслаждением готов был убиться на замерзшей воде. Или отрубить себе палец этим тонким лезвием на ботинке. Куертов мог поклясться, что это было одним из орудий пыток средневековья. Преступников определенно заставляли надевать коньки и кататься до потери пульса. Он всегда это говорил своей подруге детства, встречая с поздних тренировок, но она пыталась переубедить его. Несколько первых кругов, как оказалось, были чем-то вроде разминки. А потом она начала прыгать… И в первый раз смачно плюхнулась на пятую точку. Но это не помешало ей встать и продолжить пытаться повторить какое-то совершенно непонятное Куертову движение в воздухе. Он наблюдал за этим почти всю свою жизнь, но так и не научился разбираться в элементах. Да и не больно то и хотел. Этот вид спорта всегда был ему ненавистен, просто так, без причины. — Эй, — прозвучало со стороны льда именно в тот момент, когда парень хотел развернуться, чтобы уйти домой. — Понравилось? Первым он увидел озорной блеск, промелькнувший на лице девушки, плавно подъезжавшей к бортику. Да, у нее все-таки было два глаза. Влад стоял на расстоянии пяти метров от ограды катка, поэтому не мог увидеть их цвет. Еще тот заметил, что на ее растрепанных волосах красовалась повязка, закрывающая уши от морозного ветра, а в середине стразами была выложена снежинка. Куертов хмыкнул собственному наблюдению и вспомнил, что еще не ответил на её вопрос. — То, как ты шлепнулась или твоя звезда на лбу? — она потуже затянула хвост и потерла нос тыльной стороной ладони. Он позволил себе улыбнуться этому незатейливому действию со стороны незнакомки. — Очевидно, ты очень пристально наблюдал за мной или за тем местом, на которое я шлепнулась, — она нагло ухмылялась. Или дразнила его. Или все вместе взятое. — Пока, кудряш. Куертов не успел ничего ответить, как та оттолкнулась от бортика и вновь принялась себя прыгать. Он хотел что-то бросить ей напоследок, ему не нравилось, когда последнее слово оставалось не за ним, тем более сегодня. Но та потеряла всякий интерес к его персоне и была сконцентрирована на своем занятии. Вернувшись домой, Влад увидел уведомление: «Черт, прошло уже три года». Это было первое сообщение от Леши после того, как он уехал от него ближе к вечеру. Все знали, что это этот день они проводили вместе и никто не смел мешать им. На протяжении трех лет они вспоминали её и запивали эту боль хорошим виски. Он вышел на балкон, открывая трясущимися от холода руками новую пачку сигарет. Его слух уловил звук коньков, рассекающий толстый лед. Сейчас та девушка вращалась в немыслимой для него позе. Сначала она сидела на одной ноге, вторая была вытянута вперед, а потом резко поднялась — её тело, и нижняя конечность оказались сложенными пополам. — Как её не тошнит? — он сказал это вслух, забыв, зачем выперся в одних штанах и футболке чуть ли не на улицу. Что ж, у нее была идеальная растяжка, сделал для себя вывод Куертов. Перед глазами сразу же мелькнула картинка того, кто тоже занимался фигурным катанием. Алиса. Он не пропускал ни одного её соревнования и в Минске, и в Москве до того, как стал популярным и постепенно начал забывать про их дружбу. Сейчас это казалось чем-то нереальным, тем, что уже нельзя было вернуть. Каждый раз после выступления подруги он бросал на лед чипсы с крабом, за что потом получал подзатыльники от её тренера. Но это не мешало проделывать эту пакость из раза в раз. Это был её любимый вкус. Они шли домой, ставя подножки друг другу, а потом валялись на диване и смотрели «Кухню» до того момента, пока мама Влада не вытаскивала его за ухо из квартиры. Сейчас он готов был отдать все что угодно, лишь бы повторить это. Куертов вернулся в настоящую жизнь, когда понял, что его руки и ступни онемели от холода. Он быстро забежал обратно квартиру и только потом понял, что так и не покурил.

***

Синеглазка бежала укутанная в связанный бабушкой красный шарф, мысленно молясь, чтобы автобус не уехал без неё. Пряди кудрявых волос выбивались из собранного впопыхах хвоста, заставляя девушку смешно морщить нос от щекочущих прикосновений. Добежав до остановки, она увидела, как перед ней закрылись двери транспорта, а это означало, что сегодняшний день обречен на провал. Та опаздывала уже на десять минут, в глубине души надеясь, что Федор Алексеевич не примет вместо неё другого пациента. После операции прошло почти три года, но иногда она просыпалась ночью в холодном поту, хватаясь руками за подвесные шкафчики и другие выпуклости, в надежде поскорее добраться до анальгетиков. Перелом копчика перед Чемпионатом России, компрессия межпозвоночных дисков, хондромаляция надколенника и ещё несколько других травм числились и в без того толстой больничной карте. Наконец-то запрыгнув в автобус, она смогла выдохнуть. Осталось пережить прием у врача, нотации от бабушки по поводу забытой шапки (в глубине души девушка надеялась, что та не увидит оставленную вещь в коридоре) и дорогу до универа. Она разблокировала телефон и зашла в инстаграм. С первой фотографии в ленте на неё смотрело улыбающееся лицо с ярко зелеными глазами и черными короткими волосами: «Три года назад ушла из жизни знаменитая спортсменка, член сборной России по фигурному катанию…». Ей хватило несколько секунд, чтобы прочитать первые строки поста и заблокировать телефон. Она начала глубоко дышать и называть окружающие предметы, как учил её психиатр в случае панической атаки. Сиденье. Шершавое. Мягкое. Пыльное. Поручни. Желтые. Гладкие. Царапины. Окно. Холодное. Стеклянное. Царапины. Сумка. Черная. Коньки. Лезвия. Острые. Шарф. Красный. Шерстяной. Жесткий. Бабушка. Бабушка. Что бы подумала бабушка, если бы увидела свою внучку, задыхающуюся в автобусе и перечисляющую вслух совершенно не связанные между собой слова? В послужной список многочисленных физических травм можно было добавить еще одну — ПТСР. В один день ей четко дали понять, что если не начать пить необходимые таблетки, то в ближайшее время можно оказаться запертой в психиатрической клинике. Она бы этого не хотела. Но, к сожалению, мертвые не могли читать нотации. Какой-то дедушка, сидящий напротив смотрел на неё с нескрываемым осуждением. Еще бы, та решила всем сообщить о том, какое наощупь окно в автобусе. Он уставился, пытаясь понять, что с ней не так. — Я вам подскажу, — девушка приложила все усилия, чтобы натянуть улыбку. Еще с ясельной группы дети рассматривали её лицо, точнее глаза. Все было как у обычных людей, за исключением того факта, что правый был глубокого синего цвета, а левый — карий. Мама всегда говорила, что именно поэтому её нельзя было оторвать от шоколада и вывести со льда — две любимых вещи буквально отпечатались на её лице. — Гетерохромия. Выйдя из автобуса, девушка как можно быстрее побежала в сторону клиники травматологии. Татьяна Николаевна из регистратуры улыбнулась своей любимой пациентке и вручила ей внушительных размеров медицинскую карту. — Ты совсем исхудала, — врач наградил девушку осуждающим взглядом. — И все также не научилась приходить вовремя, — не было еще ни разу, чтобы та не опаздывала и её не отчитывали как маленького ребенка. — Теть Тань, инвалидам можно все, — она схватила конфету со стойки и небрежно закинула её в рот. — Все, меня нет. Вид разгневанного Федора Алексеевича заставил её попятиться к двери, когда девушка только зашла в кабинет. С доброй улыбкой на лице, он походил на милого дедулю, но сейчас она сравнивала его с одним из персонажей Головоломки — его уши были красными как у рака. Казалось, еще чуть-чуть и из макушки вырвется столб огня. — Серебрякова! — девушка вздрогнула и уже хотела ретироваться к банке с конфетами на стойке регистратуры. — Если еще раз ты опоздаешь, то тебя не спасет ни твое милое личико, ни милое личико Татьяны Николаевны. — Так и знала, что вы к ней неравнодушны. Давайте я куплю цветы и скажу, что это от вас, а? Я так давно не была на свадьбе, мне хочется потанцевать, — она выпучила глаза и подогнула нижнюю губу так, чтобы получившаяся эмоция была похожа на мордочку кота из Шрека. Но выглядело это так, словно её перекосило от ужасно кислой конфеты. — В таком случае я отправлю тебя на уколы и посмотрим, как ты заговоришь, — он улыбался, блистая своими золотыми коронками. — Ближе к делу, я посмотрел последние снимки и не увидел никаких изменений в худшую сторону, но посещать магнитотерапию придется. Он осматривал девушку еще около 10 минут, параллельно давая советы. Ей выписали новые обезболивающие таблетки для особо тяжелых ситуаций и какие-то инновационные пластыри с перцем. — Вась, — окликнул её перед уходом врач, — противопоказаний для занятий спортом нет. — Спасибо, — если бы он пригляделся, то наверняка бы увидел мгновенно скопившиеся в уголках глаз слезы, которые девушка так сильно пыталась сдержать. Она позволила себе заплакать только в кабинке туалета. Серебрякова пообещала бабушке, что не выйдет на тренировки, пока ей не разрешат сделать это официально. Пока больная спина не прекратит губить её здоровье еще сильнее. Обещание было дано около двух лет назад, поэтому она терпеливо ждала. Сегодняшние слова Федора Алексеевича были спусковым крючком для неё. Два года без льда. Дядя Толя, их с бабушкой сосед, устроился работать охранником какого-то нового катка в центре Москва-Сити и теперь беспрерывно зовет её после всех сеансов. И только сейчас она позволила себе задуматься над его предложением. Оставшаяся часть дня прошла мимо неё. Девушка не слушала преподавателей в универе, в этот момент она уже была на холоде, в окружении стеклянных высоток и ледяного ветра. Заходя в квартиру, Василиса натянула улыбку и поздоровалась с бабушкой. Мама бросила их с папой, когда ей не было еще года, поэтому все тяготы в виде пеленок, детской смеси и коликов в животе легли на плечи отца. А бабушка… Бабушка стала для неё всем. Именно она отвела пятилетнего ребенка на первое занятие по фигурному катанию. Именно она оплачивала их, покупала коньки, которые уже на тот момент стояли как целое состояние и самолично шила платья для выступлений. Отец не сильно был воодушевлен таким хобби до первых взрослых соревнований. Потом он сдался. — Ба, я буду поздно, — крикнула девушка из комнаты. Она открыла шкаф и вывалила все вещи на пол, в поисках более-менее приличных тренировочных вещей. После ухода из сборной, та так и не забрала бóльшую часть из Ледового Дворца. Дома остались лишь коньки, старые лосины и её подростковая повязка, которую сшила бабушка на шестнадцатилетие. — Куда ты собралась? — послышалось шарканье тапочек, приближавшееся к спальне. Первым делом Мария Григорьевна увидела огромную кучу одежды, лежавшую на полу. Потом перевела взгляд на кровать, где лежали коньки и всхлипнув, прикрыла рот рукой. — Васька… А как же спина? Тебе же нельзя. — Бабуль, Федор Алексеевич сказал, что не видит никаких ограничений для занятий спортом, — девушка подошла к бабушке и крепко взяла за трясущуюся руку. — Дядя Толя присмотрит за мной. В десять часов вечера девушка стояла по стойке смирно в прихожей их маленькой квартирки и выслушивала предостережения от старой женщины. Она укутала её в красный вязаный шарф и еще раз поправила повязку, чтобы та плотно прилегала к ушам. Перекрестив перед уходом внучку, Мария Григорьевна поцеловала её на прощание. — Хоть бы голову не разбила.

***

Синеглазка. Сосед сговорился с папой называть так её еще в детстве, и их совершенно не волновал тот факт, что это прозвище подходило ей только на половину. Бабушка выбрала для неё сокращенную форму имени, а мама в редких звонках обращалась к ней как на официальном приёме. Для неё она всегда была Василисой. — Дядь Толь, синий глаз у меня только один, — в глубине души она рассмеялась от такой фразы. Если бы это кто-то услышал, то определенно подумал бы, что она одноглазая. — Василис, я рад тебя видеть снова в строю. Когда на Олимпиаду поедешь? — он потрепал её по голове. — Я помню тебя на льду, ты же знаешь, что доводила меня до слез своими выкрутасами. — Уже не в этой жизни, — девушка начала беспокойно поправлять сползающую с плеча сумку. Она не знала, куда сбежать от этих нелепых вопросов. — Когда лед заливали? — единственным верным решением было сменить тему. — После сеанса, — старичок отвлекся на наручные часы, — то есть час назад. — На её лице расцвела глупая детская улыбка. — Заходи потом ко мне погреться, чаек налью. — Конечно, дядь Толь, — краем глаза она заметила фигуру, наблюдающую за их разговором — какой-то парень стоял, облокотившись на фасад магазина. Присев на лавочку, девушка достала ботинки, которые в конечном счете оказались ей малы. Она готова была поклясться, что благодаря своему продолжающемуся росту в двадцать лет сегодня её тело окажется покрытым насыщенными синяками. Первые толчки на льду были нелепыми. Такими неуклюжими, что она чуть не упала, на дрожащих коленях. Вторые были смелее. Её скорость постепенно начинала увеличиваться. С последующими она получила свободу. Несколько кругов она посвятила раскатке елочкой. Сейчас ей было необходимо, чтобы мышцы вспомнили самые базовые движения. За этим последовали твизлы в обе стороны, скольжение по дуге и крюк. Не особо долго думав, она решила прыгнуть аксель в полтора оборота. Вряд ли еще не окрепшие мышцы смогли бы осилить двойной. Лежа на льду после неудачной попытки, она поняла, что самый наилегчайший прыжок ей был недоступен. Пока что. Мужская фигура все еще стояла, а значит этот неизвестный видел её жалкие попытки вновь научиться кататься как раньше. — Эй, — на эй зовут лошадей, но сейчас её это мало волновало. — Понравилось? — девушка медленно подъезжала к бортику, чтобы хотя бы немного разглядеть будущего собеседника. Перед ней стоял молодой парень с кудрявыми волосами и небольшой бородой. Лицо казалось ей смутно знакомым, как будто когда-то давно она уже видела его. Глаза незнакомца скользили по её телу, пока не остановились на волосах. А точнее на этой чертовой снежинке, которую девушка всегда хотела отпороть, но так и не решалась. — То, как ты шлепнулась или твоя звезда на лбу? — именно в этот момент у неё зачесался нос. Девушке казалось, что она была на открытой арене цирка в виде игровой обезьянки, а он — зритель, который платит за свое развлечение. И зритель был весьма хорош собой. — Очевидно, ты очень пристально наблюдал за мной. Или за тем местом, на которое я шлепнулась, — продолжение фразы само сорвалось с её губ. — Пока, кудряш. Девушка отъехала от бортика и начала вновь заезжать на аксель. В этот раз она его приземлила. Немного грязно, но план под названием «как тебе такое?» был выполнен. Еще один чистый прыжок. И еще. Спустя несколько минут тот парень ей был совершенно неинтересен, все внимание было только на нём. На почти прозрачном, с редкими следами от коньков льду. Ей потребовалось пятнадцать минут, чтобы полностью восстановить прыжок и перейти к вращениям, а с ними все было намного проще. С самых первых соревнований к ней начали подходить разные тренера и восхищаться тем, с какой скоростью и идеальной центровкой она их выполняла. Василиса сама не могла понять, почему они ей так сильно нравились, хотя от скорости у неё часто кружилась голова, иногда это было так быстро, что любимая повязка оказывалась рядом с бортиком. Тренер объяснял это её растяжкой, которая была как у профессиональных гимнасток. Как-то раз бабушка насмотрелась тренировок у балерин в Большом и начала самостоятельно тянуть еще тогда маленькую девочку на шпагат в минус. За все время она не выплакала ни одной слезинки. Даже когда бабушка поставила ей стул для второй ноги, та не сказала ни слова. Все началось с простого винта и ласточки. А потом краем глаза она увидела всю ту же мужскую фигуру на пятом этаже башни, названия которой девушка не знала. Кудряш стоял в одной футболке что-то держка в руках. «Куряга» — подумала про себя девушка. Вернувшись к тренировке, она вполне успешно сделала переход из волчка в бильман. В её голове предстал образ девушки, фотография которой была сегодня в инстаграме. Это было одно из её самых любимых вращений, хотя Алиса больше любила прыжки. Они всегда были полной противоположностью друг друга. Наверняка сейчас она бы посмеялась с её неудачного акселя, а потом начала бы за руки катать её лежащее тело по заснеженному льду — то было их любимое занятие после прогонов. В сборной не было времени для развлечений, а это… Это помогало им отвлечься. Только переобувшись в кроссовки, девушка обратила внимание, что на балконе не было зрителя, а у неё больше не было сил терпеть ноющую боль в стопах от ужасно тесных коньков. На радость бабушки, её голова сегодня осталась целой.