Ангел

— ЗК Бобриков по вашему указанию доставлен! — громко заорал сержант, от чего у разведчика зазвенело в ушах. Незаметно он облокотился на стену, чтобы хоть немного унять дрожь в коленях. Алексея совершенно не волновало, кто сейчас перед ним так жаждет встречи, поэтому продолжал стоять с опущенной головой, тупо уставившись мутным взглядом в пыльные щели паркета. Неизвестный, стоявший лицом к окну, развернулся. Оглядев с головы до ног заключенного, на его лице не дрогнул ни один мускул. Лишь в темных глазах на долю секунды промелькнуло облегчение. «Нашел...» — подумал мужчина и сделал шаг. Услышав скрип кирзовых сапог, Бобриков поднял голову. Размытый темный силуэт надвигался на него, почти полностью закрывая собой исходивший из окна свет. Как грозовое облако, появившееся из ниоткуда посреди ясного неба. Кое-как сфокусировав взгляд на лице неизвестного, Алексей замер. «Не может быть! Это помутнение...» Видение снова приблизилось, и только теперь разведчик смог четко разглядеть нежданного гостя. — Товарищ летнаб. — хрипло отозвался диверсант, все еще не веря в происходящее.  Хотя, чему удивляться. Чех всегда появлялся неожиданно и только там, где был действительно нужен. Бобриков резко вспомнил, как каждую ночь в холодном хлипком бараке, лежа на нарах, молился всем высшим силам о спасении. Представлял, как его при полном параде выводят из главных ворот и сажают в черный мерседес, который газует в новую Москву. «Помяни черта...» — подумал Лёша, заглядывая бывшему наставнику в глаза.  В их отражении он ясно увидел себя - худой, побитый, грязный и слабый преступник. Отвратительно. Таким на свободе не место. Хотелось сесть в воду и соскребать с себя этот позор металлической мочалкой, пока кожа не начнет слазить. Герой войны, по собственной глупости попавший в плен к своим же. Какой позор. Но молчаливый собеседник, кажется, не замечал внутренних терзаний бывшего протеже. Он тяжело вздохнул, вынул руку из кармана кожаного плаща и, не прерывая зрительного контакта, протянул большую ладонь немного вперед для рукопожатия. Диверсант недолго колебался. Вытянув руку из-за спины, он только собрался дотронуться, но резкий голос конвоира заставил вернуться в изначальное положение. — Руки за спину, Бобриков. — грозный взгляд надзирателя смягчился, когда тот обращался уже к летнабу. — Извините, рукопожатие с заключенными запрещено. А он будто и не слышал. Все так же продолжал держать ладонь перед Лешей, ожидая ответа. И снова в его глазах что-то промелькнуло. Вызов ли? Мол, давай, Бобриков, покажи, каков ты есть. Как тогда, на КПП.  Но капитан уже не спешил. Если нарушит устав, то снова кинут в карцер. А второй раз в этом темном царстве беспросветного ужаса он навряд ли переживет. Но тут туманную голову на миг озарило: Чех то за ним приехал. Теперь никто не посмеет обращаться со мной, как с паршивым пленным фашистом. Теперь они поймут, над кем издевались. В мыслях плюнув на конвоира, Бобриков все же коснулся теплой мужской руки, самодовольно глядя на спасителя. Тело в миг прошибло током, будто дотронулся до оголенного провода. И что-то в груди оборвалось. Пробки, сдерживающие все чувства, выбило, от чего захотелось разреветься. Прямо на этом самом месте. Ведь Чех -  единственное, что теперь связывало его с внешним миром. Он для Лёшки как соломинка для утопающего, как луч света. Хотелось расспросить о Филатове. Где он сейчас? Женился ли? Кем работает? А Калтыгин? Он же о нем после Берлина ничего не слышал. Жив ли вообще? Если нет, то где похоронен?  «Банальщина» — подумал бы он во время войны. Но не теперь. Сейчас ему почему-то было необходимо знать это. Необходимо настолько, что от предвкушения чесались ладони. Лагерь, убивающий души узников, сделал для Бобрикова исключение. Теперь закалённый в боях диверсант стал более сентиментальным.  Но ворох навязчивых и глупых мыслей оборвался, когда Бобриков почувствовал на себе прожигающий взгляд. Бывший учитель никак не мог оторваться, разглядывая помятого разведчика. Он себе и представить не мог Лёшу в таком состоянии. Избитый, поникший, сломленный. В его голове зарождалось семя сомнений. Тем ли он вообще занимается? Правильно ли служить генералам, которые отправляют в ряд с фашистами боевых офицеров? Но эта мысль не смогла пустить корни, и завяла так же быстро, как и родилась. Он же нашел его... Вот сейчас стоит перед ним все то же Лёшка. С тем же хитрым прищуром и пухлыми губами. Живой, но не очень здоровый. Попавший в лагерь лишь по собственной глупости.  — Ничего, это мы поправим.— подумал мужчина и быстрым движением притянул товарища к себе в объятия.  Бобриков сам охотно рванул навстречу крепкой груди, хватаясь за широкие плечи так, будто от этого зависит его жизнь. Себя он уже не сдерживал. Уткнулся носом в теплую шею и прикрыл глаза, позволяя скупой соленой капле ползти по небритой щеке.  — Здравствуй, капитан. — прошептал спаситель, сильнее прижимая дрожащего бойца. Сколько они не виделись? Точного ответа в мутной голове разведчика не было. Да это и не важно, ведь сейчас его ангел хранитель здесь, рядом. От него пахло одеколоном, свежим бельем и крепким кофе. Про себя Бобриков окрестил этот аромат запахом свободы. Так пахнет послевоенная Москва. Так пахнет новый, давно забытый мир, в котором больше нет места страху, отчаянию и изнеможению. В котором не слышно стонов боли и пулеметных очередей. И Алексей теперь искренне радовался тому, что он вместе с товарищами, через пот, кровь и слёзы помог новому миру возродиться из пепла войны. Надзиратель прокашлялся, разрушая идиллию. Тепло в районе груди пропало – это отстранился Чех. — Принесите нам водки и что-нибудь поесть. — бросил он через плечо, снова отворачиваясь к окну.  Сержант замешкался. Уж что-что, а еду для зэка он тащить не собирается. — И побыстрее. — добавил летнаб. — Есть! — снова заорал надзиратель, отдавая честь. Он косо взглянул на Бобрикова и вышел из помещения. Приказ есть приказ. В кабинете повисла тишина. Фигура Чеха светилась на фоне солнца. — Дурак ты, Бобриков. — еле слышно произнес черный силуэт.  — Дурак. — хрипит ему в ответ заключенный.