Шепот цветов

      Даст любил Вотерфолл.       Часами мог любоваться за озорной игрой всех оттенков сине-фиолетово-розовых световых бликов на поверхности многочисленных острых кристаллов, которыми были усеяны рыхлые сырые стены пещер.       Алая кровь красиво смотрелась на их безупречно гладких гранях, создавая красноватый градиент в мягком свечении.       Любил прислушиваться к умиротворяющему журчанию, похожему на приглушенный шелест, вод кристально чистой подземной реки, на глади которой мерно покачивались пастельно-розовые водяные лилии.       По ее поверхности всегда расходился парад волн и неровных колец, когда его очередная жертва, удерживаемая крепкой хваткой, наполняла ледяной водой свои легкие.              Сидя на огромном валуне и свесив ноги в темную бездну, где исчезал мощный поток воды, с большой силой устремляющийся вниз, любил слушать величественный резонансный грохот водопада, который потом еще долго отдавался звоном в несуществующих ушах.       Его гул прекрасно заглушал их отчаянные крики, которые резко обрывались в непроглядной темноте обрыва вместе с их жалкими жизнями.       Ему нравилось бродить по запутанной паутине низких коридоров, ощущая, как старые, давно утратившие свой розовый оттенок пушистые тапочки намокают с каждым новым шагом все сильнее, утопая во влажной почве.       Эти извилистые, освещенные лишь тусклым свечением кристаллов пещеры идеально подходили для его излюбленной игры в «кошки-мышки» со смертельным исходом для пойманных.       Но больше всего Даст любил огромную поляну светящихся лазурных эхо-цветов, расположенную в самом сердце Вотерфолла.       Цветы шептали, плакали, смеялись сотнями различных голосов, а он, завороженный, старался уловить каждый звук, доносящийся из бледно-синих сердцевин, одетых в изящные платьица из голубых невесомых лепестков. Эти прекрасные растения хранили в себе все тайны Вселенной: сокровенные желания монстров, произнесенные тихим полушепотом, который едва ли можно было различить, не наклонившись вплотную к цветку; чувственные личные разговоры двух влюбленных, которые клялись друг другу в вечности и обрывали диалог звуками страстных поцелуев; отчаянные жалобы на несправедливость и жестокость этого мира, когда монстры впервые сталкивались с последствиями чужих неправильных решений;       последние произнесенные слова мольбы, прерываемые леденящим душу смехом и испуганным пронзительным криком, от которого по белым костям расходятся приятные покалывающие разряды магии.       Даст любил Вотерфолл.       Именно поэтому каждый раз, когда Найтмер поручал им очередную миссию по распространению хаоса и негатива в конкретной неудачливой Вселенной, он шел туда.       Киллеру было необходимо громкое представление, бурные овации зрителей, всеобщее восхищение его непревзойденными, отточенными многочисленными тренировками и битвами навыками. Он упивался массовой паникой, когда толпящиеся на главной площади монстры слышали первые звуки разряженной концентрированной магии гастер-бластеров с вытекающими из «глаз» черными слезами и видели, как их добрые соседи за считанные секунды превращаются в пыль; когда в их широко раскрытых глазах отражался непередаваемый ужас из-за со всех сторон летящих в них острых ножей, неизменно находящих свои цели; когда весь Новый Дом заполняли непрерывные крики, ласкающие его несуществующие уши. Киллер любил быть в центре внимания.       Киллер любил быть центром внимания.       Хоррору же нравился заснеженный лес. Он любил преследовать свою добычу, как настоящий охотник преследует нерадивого оленя. Методично выслеживал, скрываясь меж стволами деревьев; с упоением вынуждал в панике бежать все дальше вглубь чащи, не жалея ног и не замечая хлестких ударов вездесущих искривленных ветвей; медленно и с наслаждением загонял в сделанную им же ловушку, из которой жертва уже никогда не сможет выбраться. Зрачок в его кроваво-алом глазе сужался до крохотной точки, когда он неторопливо, шаркая промокшими насквозь грязно-розовыми тапочками по рыхлому снегу, приближался к своей пойманной цели. Ему не нужна была публика. Лишь любовно наточенный до ослепительного блеска острый топор был единственным свидетелем его триумфа.       Хоррор всегда убивал мало, намного меньше, чем Киллер, но каждая из его жертв становилась настоящим деликатесом в трапезе Найтмера.       Кроссу было плевать, в какой локации он будет исполнять приказ. В его черных безжизненных глазницах не было и толики того садистского азарта, как у Киллера, или сладостного предвкушения, как у Хоррора. Кросс убивал одним ударом своего огромного острого ножа. Жертва даже не успевала ничего понять, как обращалась в пыль. Кросс ничего не испытывал, глядя на их попытки скрыться или защитить любимых. С абсолютно нейтральным выражением лица, с каким обычно он большую часть времени ходил в Замке, он разрывал ножом их души. Ничего личного, лишь исполнение своего долга перед боссом.       С такой же холодной апатичной жестокостью Кросс в любой момент может убить одного из них.       А Даст любил Вотерфолл.       Так сложилось, что данная местность во Вселенных всегда была заселена меньше всего. Поэтому с частью своей работы Даст расправлялся довольно быстро.       Его настроение было непостоянным, как и его психическое состояние. В какие-то особенно плохие дни он уподоблялся Киллеру и под восторженные ободряющие крики Папируса устраивал пышное кровавое представление, окропляя прозрачные подземные воды багровыми реками; порою, вылавливая по одному, играл со своими жертвами в прятки по темным сырым коридорам, в эти мгновения его рубиново-фиолетовый зрачок сужался прямо как у Хоррора; в моменты апатии и лени — просто по-турецки садился на одно место и, используя синюю магию и выслушивая жалобы скучающего брата, скидывал всех пробегающих в обрыв, куда устремлялся мощный поток водопада. Бывало, комбинировал эти тактики. Бывало, придумывал что-то новое.       Но неизменно всегда выбирал Вотерфолл в качестве площадки для выполнения работы.       В этот раз Вотерфолл опустел еще до того, как жители попытались эвакуироваться в лабораторию Хотленда.       Даст был не в настроении.       Несколькими мощными зарядами своих гастер-бластеров он стер с лица Подземелья ни о чем не подозревающий водный городок вместе с капитаном королевской стражи Андайн. Его Уровень Резни многократно вырос с того момента, как Найтмер нашел его в пустынном Дасттейле и убедил присоединиться к своей команде, состоящей на тот момент из всего двух монстров.       Сейчас он одним движением мог разорвать душу человека на маленькие кусочки таким образом, что даже его драгоценное сохранение было бы бесполезно.       Парочка юрких жителей все же успели убежать из-под смертоносных лучей, и их пришлось отлавливать отдельно, посылая вдогонку острые кости цвета индиго, от которых у несчастных скрыться уже не получилось.       Еще пришлось немного повозиться с поиском деревни Темми, так как светящиеся цветы постоянно меркли и сбивали Даста с нужного пути, заставляя блуждать в темном болоте. Добравшись наконец до нужного места, Даст выразил все свое недовольство причиненными неудобствами мощным вихрем магических костей, превративших всех Темми и одного Боба в белые пушистые шашлычки.       Хоррор бы оценил данное блюдо по достоинству.              Когда в деревне осталась лишь пыль, Даст покинул это Дримом забытое место, возвращаясь на поляну эхо-цветов. В этот раз они не стали свидетелями последних минут жизни монстров, так как Даст расправился с ними в других частях Вотерфолла, но все еще являлись надежными хранителями их мыслей и тайн; их желаний, которым уже никогда не суждено сбыться; их разговоров, которые более никогда не повторятся…       Оставшись единственным жителем своей Вселенной, Даст стал часто приходить на поляну эхо-цветов, чтобы послушать голоса его когда-то друзей, родных и знакомых. Только там он не чувствовал себя одиноким, только там мог поговорить с кем-то, кроме своей развившейся от пережитого шизофрении, которая приняла облик его убитого брата и всячески капала ему на мозги, только там ему удавалось заснуть, не преследуемый кошмарами своего искалеченного разума.       Но со временем все эхо-цветы стали говорить только одним голосом. Обезумевшим от содеянного, тонущим в пучине раскаяния, захлебывающимся чувством вины, балансирующим на тонком канате над бездной и вот-вот готовым сорваться вниз.       А затем все они начали смеяться.       Интересно, какими могли быть его последние слова, что повторялись бы эхо-цветами вновь и вновь, пока не стали белым шумом?       Даст осторожно опустился на землю, стараясь не помять своим телом ни одного эхо-цветка и, прикрыв усталые глазницы, под которыми прочно обосновались темные круги из-за многомесячного недосыпа, начал вслушиваться в их тихий шепот.       До прихода банды Найтмера эта Вселенная развивалась нейтральным путем. Пока что убита была лишь Ториэль, и то по случайности, и Фриск, пощадив Папируса и Андайн, добрался до лаборатории Хотленда.       Человек давно уже был убит Киллером — он стал его самой первой жертвой, и, к его глубочайшему несчастью, Уровня Резни и Решимости у Киллера было намного больше, чем у него. Фриск не смог удержать свою душу, и она рассыпалась на две неровные половинки под улюлюкающие смешки Киллера.       Он определенно бы не хотел в финальные секунды жизни услышать этот смех.       Голоса цветов были спокойными, даже счастливыми, они не знали, что произошло в Руинах, поэтому у них не было повода для паники и страха. Голоса обсуждали рецепт сытного киша и пользу морского чая, делились впечатлениями о последней услышанной мелодии Напстаблука, смеялись с того, что надоедливая собака снова запрыгнула кому-то в сумку и совершенно не хотела покидать ее.       Время в этом волшебном месте текло иначе. Даст совершенно потерял его счет, лежа посреди россыпи аквамариновых цветов. Приглушенный шепот сопровождался тихим журчанием воды и далеким шумом водопада. Эта полифония убаюкивала, позволяла расслабиться, предаться запрятанным в самые дальние уголки разума воспоминаниям, отвлечься от постоянно роем жужжащих мыслей в его голове. Он сам не заметил, как его сознание отключилось, и он уснул.       Вот бы никогда больше не просыпаться.       Будто сквозь толщу воды он услышал знакомый с хрипотцой голос, в котором, однако, явно ощущались забота и затухающее беспокойство:       — А я говорил, что найдем его тут.       «Найдем его тут», «найдем его тут» — тут же подхватили эхо-цветы, поглотив брошенную фразу.       — Ну так буди его. А то разлегся тут. — Раздражающе звонкий тон точно принадлежал Киллеру. Его-то он различит даже среди сотни человек, если они будут разом петь фальцетом.       «Разлегся тут», «разлегся тут», «найдем его тут» — вторят лазурные растения, передавая новую информацию своим соседям и беспечно стирая прошлые разговоры монстров.       Хоррор присел на корточки и почти невесомо подергал Даста за плечо, пытаясь разбудить уже неспящего. Даст нехотя открыл глаза, приподнимаясь на локтях.       — Доброе утро, соня! — весело объявил Киллер слишком громким тоном, не соответствующим атмосфере Вотерфолла, от чего и Хоррор, и Даст синхронно поморщились.       «Соня!», «Соня!», «разлегся тут», «найдем его», «соня разлегся!» — загоготали эхо-цветы, стараясь перекричать друг друга.       Хоррор подал ему руку и помог подняться. Вся его куртка была влажной и грязной из-за продолжительного лежания на голой сырой земле. Его кости непроизвольно дрожали. Хоррор осмотрел его прищуренным алым глазом, слегка покачав головой в знак неодобрения пренебрежения своим здоровьем.       — Ты так долго возишься, что я успел поспать, — обращаясь исключительно к Киллеру, язвительно бросил Даст, не забыв его одарить его же фирменной улыбкой.       «Успел поспать», «соня успел поспать», «разлегся поспать» — все произнесенные фразы окончательно перемешались между собой.       — Искусство, вообще-то, требует времени, — фыркнул в ответ Киллер, демонстративно отворачиваясь и скрещивая руки на груди. — Тебе, дилетанту, не понять.       «Не понять», «соня не понять», «поспать не понять»…       Даст почувствовал, как на его плечи легло что-то тяжелое и пушистое. Он повернул голову в бок и увидел, как Хоррор накинул на него свою куртку, заботливо надевая меховой капюшон прямо поверх его намокшего. Его грубая ладонь на секунду задержалась на макушке Даста, а затем спешно уползла в глубокий карман на шортах. Даст перестал дрожать.       — Спасибо, — пробормотал он еле слышно. Хоррор улыбнулся ему той самой улыбкой, которой он улыбался лишь своему брату.       — Не хочу, чтобы ты заболел, — ответил Хоррор с такой же тональностью.       Эхо-цветы их не расслышали. Как и Киллер. Он повернулся, оглядел парней своими пустыми черными глазницами, сто процентов закатил их к потолку и весело воскликнул, вклиниваясь между монстрами и вешаясь на шеи обоих сразу:       — Пойдемте домой, а. Работа здесь окончена.       «Работа окончена», «домой», «соня домой» — слышалось за их спинами, когда Киллер уводил своих коллег с поляны к месту, где должен был ждать Кросс, чтобы открыть портал в Замок.       Дасту было тепло в куртке Хоррора. Ему даже было приятно ощущать лежащую на его шее руку Киллера. Он знал, что Кросс не бросит их тут одних.       Даст теперь не был одинок, он мог поговорить со своими друзьями, живыми монстрами, готовыми всегда его выслушать, помочь и поддержать. Ему больше не нужно было говорить с призраками.       Даст по-прежнему любил Вотерфолл.       Но теперь растущие там эхо-цветы рассказывали историю его настоящего, а не чужого прошлого.       И говорили они всегда несколькими голосами.