С привкусом боли

Сентябрь, 1942 год. Ночь опустилась на Хогвартс. Лишь Том не спал. Он вышел из секретного выхода из Тайной комнаты, который был в дремучем Запретном лесу, неслышно ступая по сырой, чвакающей земле. Реддл шёл, освещая себе путь Люмосом. В голове роились мысли о недавно обнаруженном василиске. Том попросил у змия немного яда, чтобы подробнее исследовать его свойства. Луна на небосводе пыталась пробиться сквозь сучья деревьев, что ещё не нарядились в зимний саван, когда все листья опадают. Том шёл неспешно. Это был единственный путь в Хогвартс из Тайной комнаты. Реддл неожиданно услышал знакомое уху шипение. Парселтанг. Кто-то напевал дивную мелодию на языке змей. Охваченный любопытством, Том поспешил на голос. Вскоре он вышел на поляну, на которой в клубок свернулась большая змея. Песня стала громче. — Как тебя зовут? — прошипел на парселтанге Том, смотря прямо в жёлтые глаза змеи. Та замолчала, а потом заинтересованно произнесла: — Змееуст? Ты, случайно, не Том Реддл? Я лечила твои ноги на первом курсе после урока по квиддичу. — Ты целительница из Больничного крыла?! — изумился Том. Он не мог поверить, что перед ним та хрупкая девушка с потрясающей бледной кожей и глубоким взглядом. Том отлично помнил, как та читала ему на ночь сказки Древнего Китая, чтобы он лучше спал — боли в ногах были нестерпимые: Том сломал их обе, после чего зарёкся больше никогда не садиться на метлу, а квиддич и вовсе возненавидел. Том спросил: — Ты анимаг? — Нет, если бы всё было так просто, — вздохнула Нагайна, — Я маледиктус. — Проклятая кровь… — протянул Том, — редко встретишь такое… — Откуда же ты посреди ночи в Запретном лесу? — поинтересовалась Нагайна. Том задумался. Говорить целительнице о том, что он вышел из Тайной комнаты было бы весьма опрометчиво. А вдруг она сдаст его профессорам? Всë-таки работник школы. С другой стороны, Том ощутил какую-то неуловимую связь между ними, словно они были чем-то похожи. Всё началось ещë тогда, на первом курсе, когда она поила его обезболивающими зельями и просто сидела рядом, что-то рисуя в своëм альбоме. И очень поразился, когда увидел в нём серию портретов, на которых он спал. — Во сне мы обнажаем наши истинные эмоции, — сказала тогда Нагайна, — и ты не хмуришься и не смотришь холодно, а лишь сладко дремлешь. Мне захотелось хоть где-то запечатлеть тебя настоящего. После этого Том ещë долго ходил задумчивым, а один раз даже принëс Нагайне букет ликорисов, что росли у кромки Запретного леса, хоть как-то передавая свою благодарность за удачное исцеление — мадам Помфри пророчила ему пожизненную хромоту, но Нагайна серьёзно взялась за мальчика, излечив без единого побочного эффекта. А ведь маледиктусов презирали и сторонились, считали это уродством и порождением тёмной магии. Том тоже был гоним долгие годы. Отчего-то тогдашнему четырнадцатилетнему Тому захотелось установить связь с Нагайной, хотя даже имени её не помнил. Но почему-то что-то внутри потянулось к змее, и он не смог это заглушить здравым смыслом. — Я просто решил прогуляться, — ответил наконец Том, — люблю ночной лесной воздух. Это навевает многие мысли. — Что ж, — в голосе Нагайны слышалась усмешка, — сделаю вид, что я тебе поверила. А теперь пора возвращаться в Хогвартс, скоро рассвет. — Я не прочь твоей компании, Наги… ох, прости, я забыл, как тебя зовут. — Нагайна, — напомнила ему змея. — Да, точно… извини. И правда, уже светало. Том смотрел на то, как Нагайна начала извиваться. Он слышал боль в ее шипении. Наконец перед ним стояла женщина с фарфоровым лицом и пронзительными тёмными глазами. Чёрные волосы водопадом спадали на плечи и спину. Нагайна была облачена в белую мантию. Том отметил, что кожа женщины ещё некоторое время поблëскивала-переливалась, словно змеиная чешуя. Они направились в Хогвартс в полном молчании. Да и слов не надо было. У них ещё будут долгие годы, чтобы поговорить, только пока они сами об этом не догадывались. Когда они дошли до замка, то Нагайна улыбнулась Тому, тот опустил взгляд в каменный пол. — Заходи как-нибудь, мне будет приятно вновь увидеться с тобой. — Спасибо, Нагайна. Так они и разошлись: каждый к своей спальне. Но их пути уже тогда скрутились в тугой комок нитей судьбы.