Курильщик в Стране Чудес

На нос что-то капнуло. Курильщик поёжился, быстро убирая с кончика влажность, сонно даже не раздумывая над тем, откуда в Четвертой течет: с протекающего потолка или изо рта Табаки, который с утра пораньше решил попускать на него слюни. Как бы Курильщик ни старался не думать – мысли одна за другой начали просыпаться, подсказывая разнообразные варианты возникновения сырости в кровати. Не хотелось думать и представлять, хотелось ухватиться за то сонное, что ещё бродило где-то по сознанию. Без толку. Курильщик нахмурился, пытаясь накинуть на себя одеяло. «Табаки опять перетянул всё на себя?». Рука недовольно исследует пространство позади себя, в надежде нащупать что-то мягкое, но вместо этого натыкается на какую-то мокрую лужицу, заставляя брезгливо скривиться и подскочить на месте. От увиденного пробирает дрожью и таким волнующим испугом, что голова в мгновение становится пустой. Широко раскрытые глаза видят не покореженную, но привычную для восприятия, Четвертую – видят что-то нереальное. Поляна с высокой травой, чистое небо, на котором красуются сразу и солнце, и бледнеющий месяц; Курильщик вдруг начинает замечать стрекотание насекомых где-то в траве, вновь ощутив, как ему на нос капает вода. Над головой пышная крона дуба, видимо, с его листиков и падает роса, но перед ним встает куда более животрепещущий вопрос, волнующий Курильщика чуть больше, чем мокрая лужица, в которой он намочил свою руку: что происходит? «Какой страшно реалистичный сон…» - клянётся, что ещё никогда не ощущал сновидения так. Мысли не могут собраться воедино. Глаза жадно бегают по пейзажу, уже и не в состоянии вспомнить, когда мир действительно виделся так живо, ярко и не обшарпанно. «Последний раз трава была такой зеленой, наверное, в детстве», - задумывается, уставив взгляд в расчесываемую слабым ветерком траву, - «Птицы поют, как летом. Так странно, но кажется, когда я засыпал на фоне шумело что-то джазовое из радио. Совсем-совсем не похожее на пение птиц…» Курильщик вновь случайно вляпывается в сырость под рукой. Рыхлая земля влажная и промерзлая, как после давнего дождя или туманной ночи. С разочарованием понимает, что сидит в этом достаточно долго для того, чтобы его одежда отсырела и в ней уже становилось прохладно. Грустный взгляд останавливается на руке: она облачена в белую перчатку без пальцев. Курильщик начинает рассматривать одежду на себе: явно не его гардероб, больше смахивающий на вещи Лорда («и то – для него это слишком экстравагантно!»). Белая рубашка, синяя жилетка под цвет шорт и красные кроссовки. Курильщик нервно усмехается; если его мозг вздумал над ним так шутить, то это просто глупости. Чем его напоил Табаки? Чем-то смертельным? По-мученически вздыхает, облокотившись на дерево. «Может, если это такой странный сон…». Курильщику не хотелось верить в ещё бОльшую глупость, которую он сейчас мог совершить; дурацкая затея, совсем не стоящая того глобального разочарования, которое он получит в случае неудачи. Сам себя за это упрекая, он всё-таки предпринимает попытку и двигает ногой. Не осознавая случившегося действия, он изумленно открывает глаза, услышав шорканье от того, что он подтянул к себе ногу. Курильщик закрывает рот рукой, страшно боясь за то, что от переизбытка эмоций проснется, так и не успев до конца осознать (вспомнить!) какого это – чувствовать собственные ноги. Стеклянные глаза с неимоверным удивлением смотрят на то, что творят его конечности. Он было пытается сдержать ураган вспыхнувших в нем эмоций, но не может, и лишь с замиранием сердца поджимает ноги к себе, обнимая колени и утыкаясь в них раскрасневшимся от переживаний лицом. Странно, что сердце так не колотилось даже тогда, когда он, ещё не осознавая сна, очнулся в совершенно диком месте. Он дрожал, боясь разрыдаться, но в тоже время не в силах сдержать струящихся слез. - Какой ужасный сон… – дрожащий голос вторил это сам себе, пока пальцы почти царапали голые колени, лишь бы не забыть какого это – чувствовать. Курильщик водил рукой по ногам, кожей ощущая собственные прикосновения, одновременно не в силах поверить и будучи абсолютно уверенным в том, что это его родные ноги и он их чувствует. Руки дрожали, а от тревоги болела голова, но он был счастлив. Может быть, со стороны он был похож на ненормального психа, воспринимающего свои ноги как родного ребенка, которого всё никак невозможно было прекратить наглаживать и нащупывать, но Курильщику было всё равно – тем более, смотреть на него особо некому… - Это точно сон… - когда аффект начал сходить, и мальчик уже устало шмыгал носом, вытирая мокрые щёки о влажные колени, к нему начала подступать глухая грусть. Посмотрев на это с другой стороны, он даже расстроился, что не пробыл здесь хоть немного дольше. Осознав свой сон, он всегда сразу же просыпался. Здесь его ноги были целы, здесь он был в чудаковатой, но чистой одежде, здесь он видел свет, чувствовал дуновение ветра всем телом, лежал на траве возле дерева совсем один. Зажмурившись, он предчувствовал, как Табаки во сне снова взвалит на него руку, ногу или навалится весь целиком, как вся Четвертая вновь зашуршит непонятными высказываниями, домогательствами или вовсе забудет про него, что порой было ещё хуже, чем ранее перечисленное. Иногда так странно было ощущать себя одиноким, когда спальня была забита различными людьми и… - Твою мать, опаздываю! Курильщик вздрогнул, услышав где-то неподалеку знакомо-незнакомый голос (образ вроде бы вот-вот должен был сложиться в цельного человека, но он никак не собирался воедино, только мутно рисуя в голове кривые физиономии). Он засуетился от любопытства и желания увидеть кого-то говорящего, вытянувшись над высокой травой. Сердце снова замирает от мысли о том, что он может подняться и посмотреть! Курильщик шумно вбирает воздух, опираясь на ствол дерева, чтобы потихоньку себя поднять. Сейчас он даже не понимает: ноги так трясёт с непривычки или от страха. Скорее от второго, потому что в ногах ощущалась давно забытая подвижность, тонус и сила, о которых Курильщик успел позабыть. Он боится полностью встать на здоровые ноги от нелепого страха сломать их, но всё же делает это, отводя руку от дерева и стоя на своих двоих, - как будто впервые встав на коньки, – нелепо разведя руки и чуть согнувшись. - Стлашно опаздываю! Кололь с меня тли шкулы спустит! Курильщик вновь поднял голову, на этот раз увидев странного, не вписывающего в общий приятный пейзаж, человека. На голове у того красовался ободок с белыми кроличьими ушками, но в остальном ничего милого на нём не было: черная кожанка с острыми шипами, подкованные, будто ковбойские, массивные ботинки, порванные штаны и футболка, цветастый ирокез, будто разбавляющий местную зелень ядом. Этот нерасторопный, но якобы спешащий человек, показался Курильщику до жути знакомым, - его имя все вертелось на языке, - но он совершенно не мог его уловить. Несмотря на то, что тот визуально должен был наводить ужас, - «а что ещё он должен был наводить, когда своими ботами истоптал всех букашек на своём пути и плюнул в лягушку?», - отчего-то вызывал только подобие смятения и нелепости. - П-простите, не подскажите, где я? – Курильщик понадеялся, что на таком расстоянии его приглушенный голос будет хорошо слышно, но по итогу тот «опаздывающий» развернулся с выразительным: - Чё?! Я опаздываю! «Он меня не расслышал» - суетливо подумал Курильщик, решая добраться до Кролика и спросить громче. Первые шаги дались морально тяжело и физически легко, но когда Курильщик перестал смотреть на ноги во время ходьбы, а принялся искать парня глазами – тот почти скрылся в лесу за полянкой. - Подождите! Скажите, пожалуйста, где я? – спросил нагнавший Курильщик у того, кто, опаздывая, умудрялся ковырять в носу и на ходу размазывать содержимое пальцем по стволам деревьев. Это заставило поморщиться, в желании забыть об увиденном. - Дулак что ли? – парень косо посмотрел на Курильщика, вгоняя того в краску, заставляя его сконфуженно вспомнить о том, какой на нем, должно быть, дурацкий наряд. - Нет… Я серьезно, - каждый раз, когда в него прилетала ветка от впереди идущего, Курильщик нелепо спотыкался о камни и коряги под ногами: чем дальше они проходили, тем темнее и сложнее казался их путь. - Ты здесь, идиот. Нет у меня влемени на всяких чудиков, - грубое пренебрежение в голосе почти заставило Курильщика обидеться, а неожиданно прилетавшие в лицо часы («так близко можно было бы и не тыкать!») показывали, что никакого времени на них и не было. «Часы» были похожи на раскладное зеркальце без зеркальца. Они вообще были пустыми. Это вообще не часы. - Так это же… - Курильщик непроизвольно нахмурился, чуть отдаляясь от пустышки, чтобы разглядеть в ней что-то похожее на циферблат (может, на слишком близком расстоянии он чего-то не заметил?), но они захлопываются у него перед носом, вместе с неразборчивым и торопливым «опаздваю-опаздваю». - Да никуда ты не опаздываешь! Эй, погоди! Пришлось ускорить шаг, догоняя парня, ловко перепрыгивающего через коряги. «Возьми меня с собой» - вертелось в голове, но высказаться не успевалось, – Курильщик в основном смотрел под ноги, пытаясь уследить за быстрым Кроликом; навернуться на своих ногах не очень хотелось – они, как никак, сейчас такие красивые и здоровые. В лицо попадала паутина, в кроссовках уже запутался влажный мох, каким-то образом цепляющийся за переплетение шнурков. Курильщик чуть не упал, споткнувшись о пенёк, но успел зацепиться рукой за дерево, окончательно останавливаясь и смотря перед собой. Впереди снова высилось большое дерево с огромной норой снизу. Настолько огромной, что Кролик, без тени сомнения, начал пролезать внутрь, протискиваясь целиком, всё ещё действуя бодро. На Курильщика снова нашел нервный смех – «да разве можно так бессовестно влезать в нору? А что, если там кто-то есть?». Тем не менее, он подобрался ближе, преодолев все коряжки и ямки, в итоге присаживаясь на корточки и заглядывая в широкую нору. - Ты там? – после того, как никакой ответ из темной глубины не последовал, Курильщик смущенно замялся от осознания, что только что говорил с пустотой. Он прислушался, улавливая внутри какое-то шуршание (может, там просто что-то осыпалось, но Курильщику отчетливо мерещились грузные шаги). «Этот Кролик ведь не так глуп, чтобы, опаздывая, решиться посидеть в грязной норе? И я ведь тоже не глуп». Мысль, придавшая Курильщику некоторой (необоснованной, на самом деле) смелости, толкнула его внутрь норы. Голову пришлось опустить: ему вообще пришлось ужаться, чтобы чувствовать себя более-менее обособленным от торчащих повсюду корешков и камушков; с лежащими снизу жухлыми листьями уже ничего не поделаешь – приходилось ставить руки в белых перчатках прямо на них и ползти дальше. Он с сожалением осознавал, что колени теперь грязные («теперь я весь такой пыльный…»). Потолок всё больше придавливал книзу. В какой-то момент, Курильщик почти сказал себе «нет», дальше нагибаться не хотелось, но его рука, именно в момент, когда у него проскочила эта мысль, вдруг перестала чувствовать под собой почву. Он резко провалился внутрь какой-то ямы, не успев ничего толком сообразить.